Россия теряется в поисках любви к самой себе

За большим почти не видно главного. Фото Розы Цветковой

Патриотизм является для России священным мифом, который живет своей непостижимой жизнью. По крайней мере так это кажется иностранному наблюдателю. Пару лет назад я от своей российской коллеги слышал завистливые комментарии в сторону американцев. Как она утверждала, они способны искренне проявлять любовь к своей родине. Граждане США не стесняются не только вывешивать полосатый флаг со звездами перед своим домом, но и носить его на одежде. Этой образованной женщине, которая каждый день на работе встречалась с иностранцами, было очень досадно, что российская молодежь предпочитает футболки, выражающие больше обожания к Нью-Йорку, чем к Москве.

Медленное остывание патриотических чувств является переосмыслением понятия патриотизма в российском обществе. Россияне, как показывает опрос Левада-Центра, в термин «патриотизм» начали вкладывать другое определение: меньше стало не только людей, чувствующих себя патриотами, но и граждан России, для которых патриотизм означает действовать во благо страны.

Армия почти 10 млн новых не-патриотов (если исходить из цифр опроса, согласно которому число патриотов за последнее время сократилось на 8%), это, наверное, пугающее зрелище. Это – как если бы целая европейская нация безразлично относилась к своему государству. Однако такая картина не должна пугать российское общество – ведь оно таким образом реагирует на действия власти, для которой патриотизм стал политическим фетишем.

Как бы российские СМИ ни огорчались, почти 70% патриотов – отличный результат для страны, в которой особым предметом культа является продукция компании Apple и чемодан роскошной марки рядом с мавзолеем. Многие европейские страны могут результатам опроса в России позавидовать. В том числе, например, Чехия, которая не выделяется повальным патриотизмом.

Отношение чехов к патриотизму своеобразное. Тонко его определил Ярослав Гашек в своем романе «Похождения бравого солдата Швейка». «Останемся чехами, но никто не должен об этом знать», – говорит на страницах книги поручик Лукаш. И хотя речь идет о национальной гордости в начале ХХ века, когда чехи не добровольно принадлежали к Австро-Венгерской империи, почти аналогичное отношение к патриотизму существует в независимой Чехии до сих пор.

Цифры говорят сами за себя. Всего 4 из 10 граждан Чехии заявили в недавно опубликованном опросе, что гордятся своей принадлежностью к Чешской Республике. 42% относятся к чешской национальности без энтузиазма, а 14% опрошенных стыдятся, что они чехи. Надо сказать, что число гордых за свое происхождение чехов год от года снижается: еще лет 10 назад их было свыше половины.

Как ни странно, препятствиями для гордости за свою страну назвали чехи политическую ситуацию и самих политиков, коррупцию и плохие взаимоотношения людей друг с другом. Все эти аспекты можно легко применить и к России, где все упомянутые проблемы, начиная с политической ситуации и заканчивая напряжением в обществе, намного острее, чем в Чешской Республике. Однако, как выясняется, россияне в патриотизме превосходят чехов.

В чем заключается такая существенная разница между двумя славянскими народами? Может быть, потому что россияне – это наследники Ильи Муромца, зато чехи – это потомки Йозефа Швейка? Хотя по отношению к чехам это было бы довольно спорным утверждением. Чехи в прошлом многократно доказали свою готовность сражаться за свободу и независимость своей родины. В период Первой мировой войны за рубежом были организованы чехословацкие легионы, а во время Второй мировой войны чехословацкие военные сражались на стороне западных и восточных союзников против фашистских захватчиков. На оккупированной немцами территории страны чехословацкие подпольщики совершали значимые подвиги. Подъем патриотизма испытали чехословаки во время Пражской весны и особенно после ввода «братских» войск Организации Варшавского договора в августе 1968 года. Гордость за свою страну чувствовали чехи и словаки в 1989 году, когда в стране произошла бархатная революция и был свергнут коммунистический строй.

Стало быть, хотя чехов нередко и сравнивают с бравым солдатом Швейком, патриотические чувства, как показывает история, им не чужды.

Скорее всего дело в том, что в сегодняшней Чехии патриотизм не является политической темой. В отличие от России. В силу демократической природы политической системы, существующей в Чехии, правящий режим не нуждается в консолидации общества ни посредством педалирования отдельных исторических моментов, ни поиском общего внутреннего или внешнего врага.

Попытки найти мишень, которые отдельные чешские политические силы стараются вбросить чешскому обществу, особенно перед выборами, до сих пор не увенчались значительным успехом. Чешский избиратель безразличен к теме угрозы возвращения коммунизма или захвата страны Россией. Особым спросом не пользуется даже угроза с Запада – Германию в Чехии никто всерьез не рассматривает в качестве врага, несмотря на четыре века оккупации, резко критически не воспринимается и членство страны в Европейском союзе.

Патриотизм приобрел в Чехии форму общественной позиции без идеологической подоплеки. Это личный выбор и подход каждого чеха, который определяет свои чувства к родине без давления государства. Поэтому результат опроса, который показывает, что свыше 40% граждан Чехии относятся к чешской национальности без энтузиазма, не является трагедией.

В России, на мой взгляд, ситуация противоположная. Здесь общественная форма патриотизма зажата давлением государственной политики. Патриотизм рассматривается российским режимом в качестве объединяющей идеологии, которая должна заполнить существующий вакуум после демонтажа коммунизма.

На объективные поводы, которыми могут и должны россияне гордиться, – мощная история, великая культура, вклад в европейское и мировое сообщество – натягиваются пыльные стереотипы из прошлого. Российская история снова должна отвечать определенному образу, который не терпит саморефлексии. Культуре снова приказано подчиняться интересам государства.

Снова для удобства государственного патриотизма создаются образы врагов в лице несогласных с политическим режимом, и СМИ с удовольствием рассказывают о внешней угрозе. Примечательно, что всего за один год выросло на 15% число россиян, убежденных, что у России есть враги, – с 63% в прошлом году до 78% в нынешнем. При этом актуальной угрозы для России со стороны кого-либо – Запада или Китая – на самом деле не существует. Наоборот, Москва успешно сотрудничает со своими западными партнерами во многих направлениях и интегрирована в ряд первоначально западных организаций – как, например, «большая восьмерка». Враждебное восприятие окружающего мира – это, увы, исключительно результат близорукой пропаганды.

На этом, к сожалению, российские политики не останавливаются, и государственный патриотизм все больше получает эпатажный характер. Под предлогом патриотизма власти готовы запрещать классиков русской литературы, которых почитают по всему миру. И чтобы укрепить духовную связь россиян с национальной валютой, в Государственной Думе предлагают запретить оборот и хранение долларов США на российской территории. Маразмом высшего разряда можно считать и предложение о налоге на иностранные названия продуктов российского производства.

Можно с уверенностью сказать, что результатом такой политики пустоты содержания государственного патриотизма и его малахольного толкования будет только одно: число россиян, которые захотят идентифицироваться с образом «нового русского патриота», будет и дальше снижаться. Вместо «постмодернистского» отношения к патриотизму, которое существует, например, в Чехии, часть российского общества будет испытывать просто-напросто дискомфорт от термина «патриот».

И это, на мой взгляд, печально. Ведь в искреннем патриотизме ничего зазорного нет. В отличие от государственного.