«Я ходила в прокуратуру как на работу»

В некоторых ситуациях журналист подобен скалолазу, действующему без страховки. Фото Reuters

Франция, карикатуры, трагедия. Вот так, в трех словах, можно сказать о том, что произошло в первые дни 2015-го. В медиапространстве уже присутствуют многочисленные точки зрения всевозможных сторон, но, как известно, поиски истины бесконечны. Можно долго говорить о морали и этике религиозности, а можно рассуждать с позиций очень модного сейчас слова и понятия вообще – толерантности. Но мы каждый раз возвращаемся и делаем поправку на то, что это была работа журналистов, целого издания. Они вложили в карикатуры то, о чем много и давно говорят. Только вот тех, кто рассуждает, Бог миловал, а журналистов просто расстреляли. Надо сказать, что за последний год о гибели журналистов писалось очень много, скольких наших коллег уже нет с нами... Складывается впечатление, что над профессией висит какой-то проклятый знак: мы не можем свободно говорить о том, что знаем, так как можем ответить по всей строгости закона. Или нет, не так, – мы можем вольно говорить только тогда, когда на каждое слово есть какая-нибудь разрешающая бумажка.

Потому что если иначе, то своей журналисткой строкой или мыслью мы обязательно кого-нибудь обидим, ведь сколько людей – столько и мнений. И вот во всех этих обидах, недопониманиях и разночтениях нам, журналистам, каким-то образом необходимо отражать точку зрения всех сторон общества.

Еще меня очень удивил призыв господина Ходорковского к журналистам опубликовать в знак поддержки французского журнала карикатуры. Нет, это очень даже по-честному, находясь далеко за пределами родного государства, толкать на сомнительные подвиги. И считаю я так, основываясь на собственном опыте. В 2006 году у меня уже были и карикатурный скандал, и суд, и приговор, только уже не карикатурные, а самые настоящие. Я была тогда редактором региональной газеты «Наш регион», в которой мы и решили опубликовать материал о том, что такое «карикатурный скандал», почему он связан с Данией и по какой причине он вообще возник. И мы тогда проводили мысль о том, что весь этот конфликт просто раздут для определенных политических целей. Было представлено несколько точек зрения, которые были озвучены служителями Церкви, политиками, артистами. И как иллюстрацию к материалу поставили коллаж из фрагментов датских карикатур. Фрагменты были вполне приличными и достаточно маленького размера. Естественно, мы закрыли все спорные фрагменты изображения, оставив лишь то, что можно увидеть в иллюстрациях к той сказке про маленького Мука. Но и этого хватило для того, чтобы через два дня я стала обидчиком двух человек из татарской диаспоры. Далее закрыли газету, началось следствие по ст. 282 ч. 2 (разжигание межнациональной ненависти).

Моя жизнь и жизнь моей семьи превратилась в тихий ужас: прокуратура, следователи, обыски в редакции. Я никак не могла понять: что ищут при этих обысках?! Надо сказать, что из коллектива редакции ушел тогда только один человек, девушка перешла работать в конкурирующее издание, и ее звездным часом стали публикации обо мне – с фотографиями с наших редакционных вечеринок, с предположениями о моих заболеваниях. Это вышло в свежем номере, и эти публикации читала моя малолетняя дочь, мои родители, друзья. А если учитывать, что Вологда – не Париж, то обсуждение подробностей жизни моей и моих близких было обеспечено надолго.

Надо сказать, что за какой-то месяц, пока шло следствие, я познакомилась с очень многими журналистами, в том числе и из других стран. И я очень благодарна им за поддержку, за помощь. Если честно, то именно карикатурный этап в моей жизни очень хорошо расставил все акценты в отношениях со многими людьми: остались только те, кому я была действительно интересна и нужна. Я проводила столько времени в прокуратуре, что ходила в это здание, как на работу. И надо сказать, что многие сотрудники, которым было поручено заниматься этим делом, были очень приличными людьми, они до конца не понимали, в чем конкретно моя вина и что я должна признать.

Если мне не изменяет память, то дело состояло из трех томов, которые были собраны менее чем за месяц. Затем состоялся суд, на котором выяснилось, что один из обидевшихся малограмотный и читать не умел практически. И газету ему показали именно в прокуратуре. Много было непонятного, притянутого за уши и действительно «карикатурного», искаженного, и создавалось впечатление, что сторона обвинения и судья просто выступают в надежном тандеме. В защиту мою выступали многие эксперты, которые говорили, что нельзя по фрагментам судить о рисунке в целом, были проведены многие независимые экспертизы, но это не было интересно суду. Кто-то еще до начала следствия решил и вынес приговор. Сейчас многое стало понятным, это был некий способ решить определенные вопросы, и бог им судья. После всей этой истории следователь в прокуратуре, который занимался моим делом, подался в адвокаты, сам прокурор еще правил недолго, некоторые из его соратников сегодня занимают руководящие посты в других ведомствах, а судья теперь уже в статусе федеральном.

У меня были очень хорошие адвокаты, один местный – Илья Трайнин, второй из Москвы – Сергей Насонов, которого дало в помощь профессиональное сообщество. Тогда было много обещаний и заявлений громких, но многие так и остались лишь пиаром, причем дешевым. И если кто-то посчитает, что жизнь нормализовалась сразу после вынесения приговора – это великое заблуждение. Потом была и гибель брата, и пожар, и вынужденная продажа крупного информационного ресурса.

Эта история научила меня еще и тому, что не всегда причины тех или иных событий лежат на поверхности, иногда их можно увидеть только при детальном изучении вопроса. И то, что воспринято будет в Дании или Франции, не всегда поймут в России, и наоборот. А журналисты, видимо, всегда будут ходить на грани, пытаясь доступно рассказать и тем более показать что-либо простым людям. И еще, когда кто-то будет, как господин Ходорковский, призывать к массовому безумию, необходимо задуматься, а надо ли нам это массовое безумие?!