Дума Охотный
«Не приведи Бог служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек», – этой классической цитате уже почти двести лет, а она по-прежнему звучит актуально. И действительно, у нас и сейчас немало людей уверены, что они прекрасно разбираются в проблемах средней школы. Еще больше являются знатоками противоположного пола, а уж в политике, естественно, понимают практически все. Поскольку законодательная деятельность является ее неотъемлемой частью, то каждый первый россиянин всегда скажет, что Госдума по такому-то поводу приняла закон совершенно неправильный, и что нужно было утвердить совсем другой. Какой точно – тут вариантов ответа будет масса, однако в любом случае депутаты всегда будут дураки.
И огорчает только одно – что депутаты наши не хотят сделать совсем ничего, чтобы такими дураками хотя бы не слыть. Например, они могли бы честно признаться народу в том, что инициативы, которым априори суждено превратиться в законы, придумывают и проводят вовсе не они. И сознаться в том, что, наоборот, тем проектам, которые изобретаются ими самостоятельно, настоящими законами не стать никогда. Тогда-то никаких претензий к их правовым потугам ни у кого и не будет. Однако думцы опасаются, что в этом случае уже могут возникнуть вопросы об адекватности получаемой ими зарплаты затраченному ими труду.
Поэтому в основной своей массе депутаты и предпочитают молчать о том, что их законопроекты можно называть так лишь формально, а на самом деле для приведение в соответствие с реальностью в это слово необходимо добавить одну букву, чтобы получилось «законопрожекты». Все же их законотворчество выглядит занятием исключительно «левым». В том, естественно, смысле, который мужики имеют в виду, говоря, скажем, о залитом в авто бензине, а женщины – о кратковременных отлучках своих супругов. В общем, для краткости эту часть депутатских занятий лучше всего назвать «левотворчеством».
Настоящая же законодательная деятельность на Охотном ряду идет вокруг так называемых вброшенных законов, конкретные авторы которых неизвестны, хотя всем депутатам понятно, в каких структурах они служат. В Госдуме вообще уже сложилась целая система определения перспектив того или иного документа. Верная примета его скорейшего принятия – это подпись представителей всех четырех, ну, минимум трех думских фракций. Хотя автографы, конечно, могут быть и от двух из них, но тогда одна из фракций обязательно должна быть «Единая Россия». Коллективный статус проектов практически стопроцентно означает, что их проводку осуществляет президентская администрация. Лоббистом какого-то документа может быть, понятное дело, и правительство, но тогда значение имеет имя подписавшегося депутата и его принадлежность к тому или иному комитету ГД. По каждому из них известен перечень тех, кто якобы способен за пару часов и типа чуть ли не на коленке составить закон толщиной в пару десятков страниц. Впрочем, такие специалисты обязательно должны иметь заранее выданную Кремлем лицензию на эту свою деятельность.
Поэтому для простоты все такого рода законопроекты лучше называть «кремлеативами». Депутатская работа над ними сводится в основном к оформительским функциям. Конкретные же буквы, слова и фразы этих документов прорабатываются более серьезными людьми в кабинетах, от Охотного ряда не столь отдаленных. Кроме чисто канцелярских, перед думцами в этом процессе ставятся задачи и пропагандистские. Именно они должны произносить выражения типа «безопасность граждан», «нравственное воспитание детей», «обеспечение прав человека», «суверенитет государства», «национализация элиты» и так далее. Короче говоря, делать все то, что можно назвать одним термином – «думагогия».
Чем же так плохи эти пресловутые «думагогические кремлеативы»? Самое малое здесь зло заключается в том, что они, в отличие от собственных депутатских «законопрожектов», не подверглись минимальной общественной экспертизе. Дело в том, что даже когда какой-нибудь депутат в одиночку предлагает сделать какое-либо изменение в законах, он, хотя бы даже теоретически, проговаривает его в своей фракции. Когда же авторов несколько, они хотя бы на бегу, но об инициативе тоже поговорят. Все эти не слишком обязывающие формы обсуждения все равно позволяют выловить в текстах нестыковки или вообще ошибки. Кремль же, как известно, по определению ошибаться не может, а если такое и происходит, то решать, что это все-таки случилось, все равно будет он сам.
Однако гораздо хуже то, что именно в такого рода законопроектах нередко содержится множество, если говорить по-умному, бланкетных норм. То есть положений, не имеющих прямого правового указания, а представляющих собой ссылку на акт более низкого уровня – например, на указ президента или постановление правительства, а то и вовсе на приказ какого-нибудь ведомства. То есть принимаемый Госдумой, что называется, со свистом закон в ключевых своих частях прямого действия в реальности не имеет. И ладно бы подзаконные акты просто появлялись много позднее самого закона. К сожалению, нередко бывает, что в них тоже есть бланкетные места – для откупа на решение той или правительственной службы, а то и вовсе определенного должностного лица.
И из-за всего этого случаются такие ситуации, когда в законе вроде бы говорится что-то одно, хотя и не очень определенное, а на самом деле получается несколько иное. Причем, ситуация идет обычно в сторону расширения полномочий госорганов и сужения прав граждан или компаний. Самое же ужасное заключается в том, что правоприменитель получившегося у Госдумы матрешечного закона, то есть чиновник хоть гражданского, хоть силового ведомства, видя неразбериху с иерархией норм, начинает его использовать по своему усмотрению. Российский же гражданин, отметив в очередной раз, что хотели как лучше, а получилось как всегда, привычно ругает депутатов-бездельников.
