Павел Палажченко
«Валите всё на Горбачева» – напишет в записке много позже путча своим подельникам член ГКЧП Тизяков (крайний слева). Пресс-конференция гэкачепистов 19 августа 1991 года.
Фото Владимира Мусаэльяна, Алека Чумичева/ТАСС
Говорят, что ветераны-фронтовики не любят вспоминать про войну, и это действительно так. Знаю по своей семье. Перестройка, конечно, не война, но вспоминать и говорить о ней тоже нелегко. Слишком много накопилось вокруг нее невежественных домыслов и откровенной неправды. Отвечать на все невозможно, но говорить правду все-таки надо.
Ложное представление о перестройке, в том числе о ее внешнеполитической стороне, прочно закрепилось в сознании многих людей. На мой взгляд, этому немало способствовала позиция, занятая послеперестроечной российской властью. Высшие российские руководители предпочитали, и до сих пор предпочитают, напрямую не высказывать оценок, на саму фамилию Горбачева наложено негласное вето. Практически нет серьезных, основанных на фактах и документах дискуссий о перестройке. В результате сложившаяся сначала в обывательской среде глухая неприязнь к перестройке и ее инициатору превратилась чуть ли не в норму, предполагается «по умолчанию».
Для многих перестройка связана исключительно с развалом Союза, и виновником ее объявляется Горбачев. Иногда думаешь – а жили ли эти люди в те годы? Конечно, многие из нынешних критиков тогда еще не появились на свет или ходили в детский сад. Но что сказать о тех, кто в это время был во вполне сознательном возрасте, а сегодня впадает в беспамятство?
«Валите всё на Горбачева» – так написал в записке своим подельникам давно забытый член ГКЧП Тизяков. И они последовали его совету. Сначала каялись, а потом, когда Горбачев ушел в отставку, резко изменили свои показания. Их по крайней мере можно понять. Других понять сложнее.
Объяснить поведение некоторых можно глубокой психологической травмой, которую они получили в 1990-е годы. Думаю, вначале они и сами не осознали своей травмированности, и она осталась неосмысленной, не переросла в более глубокое понимание событий тех лет. Легче всего для таких людей найти козла отпущения и тем самым закрыть тему – о чем тут думать, о чем спорить, все и так ясно.
Но думать и спорить все равно придется. Перестройка была сложным явлением, она прошла разные этапы, и в ходе ее возникали задачи, которые вначале не казались актуальными ни ее инициаторам, ни кому-либо еще. Это относится и к судьбе Союза. Между тем сохранить в каком-то виде единство государства, в состав которого входят Эстония и Туркмения, Узбекистан и Латвия, – задача труднейшая и, возможно, в конечном счете невыполнимая ни при каких обстоятельствах. Мне кажется, что подсознательно это понимают и критики Горбачева. Но сказать это – язык не поворачивается. Отсюда метания в оценках (если и когда они все-таки даются). Россия сознательно, добровольно вышла из Союза – но распад СССР был величайшей катастрофой. Противоречивость в высказываниях отражает противоречивость сознания людей, не успевавших в те годы осмыслить происходящее и не захотевших сделать этого впоследствии.
Помимо Горбачева виновниками распада Союза часто называют Запад и США. Нынешний всплеск антиамериканских, антизападных настроений в России окончательно утвердил в сознании многих искаженное до неузнаваемости представление о внешнеполитической стороне перестройки, о подписанных в те годы соглашениях. Россия, кстати, продолжает выполнять эти соглашения. Уже этот факт говорит сам за себя. Я был свидетелем и участником подготовки этих соглашений, видел, как нелегко давались каждое слово, каждая запятая. Стороны упорно отстаивали свои интересы. Сейчас многие документы опубликованы, и они подтверждают это и заодно опровергают многочисленные домыслы.
Переговоры с американцами были трудными, иногда изматывающими. Но стороны вели себя ответственно и достойно. В полемике они, как правило, знали меру. Вспоминаю, как уже много лет спустя, кажется, в 1997 году, бывший госсекретарь Шульц выступал на одной из конференций, в которой я участвовал. Увидев меня и руководителя отдела печати МИДа в годы перестройки Геннадия Герасимова, он пригласил нас на ланч, во время которого мы вспоминали перипетии тогдашних российско-американских отношений. Шульц высказал тогда одну мысль, которая мне запомнилась. Взаимодействуя с вами, сказал он, мы стремились доказать вам, что, несмотря на все разногласия, относимся к вам с уважением. Мы с Герасимовым подтвердили, что это чувствовалось. И особенно со стороны Шульца.
Но дело было не только в уважении. Сегодня мы знаем, какие битвы шли в администрации Рейгана вокруг отношений с Советским Союзом. Не все из них Шульц выиграл. Но уже при Рейгане характер отношений изменился, США и СССР перестали быть врагами. Во время саммита на Мальте Буш и Горбачев это подтвердили.
Конечно, отношения не были и не могли быть идиллическими. В США, в том числе в администрации Буша, были люди, чья позиция определялась неприязнью и недоброжелательностью по отношению к СССР. Но даже они не ставили перед собой цели «ликвидировать Советский Союз». Об этом говорят в своих мемуарах бывшие президенты и государственные секретари, это подтверждается архивными документами, подробно и убедительно писал об этом бывший посол США в СССР Джек Мэтлок.
Американцы видели, что реформы, особенно экономические, идут трудно, но в отличие от наших российских радикалов, которые превратили споры вокруг темпов перехода к рынку в повод для беспощадной критики Горбачева, считали, что дело не в деталях, а в направлении движения. Кажется, весной 1990 года, беседуя с Шеварднадзе в Берлине, госсекретарь Бейкер сказал ему (цитирую по памяти): «Я попросил своих экспертов сравнить разные планы перехода к рынку – план Абалкина, «500 дней» Явлинского, предложения Шаталина. Они не увидели существенных различий. Главное – возьмите любой из них и осуществляйте. Мы надеемся, что вам удастся договориться об этом с Ельциным».
Но договориться не удалось. Думаю, виноват в этом и тогдашний весьма консервативный Совмин, и радикальные экономисты, которые, начитавшись теоретиков рыночной экономики, создавали у российского руководства иллюзии легкого перехода к «молочным рекам и кисельным берегам». Один англичанин сказал мне тогда: «Ваши молодые экономисты стоят правее Тэтчер».
«Парад суверенитетов», начало которому положила принятая российским парламентом летом 1990 года декларация, вызвал у западных руководителей скорее замешательство, чем радость. Ельцина сторонились, опасаясь, что дестабилизация союзного центра может привести к хаосу в стране и к непредсказуемости в международных отношениях. Даже после путча ГКЧП, который, как теперь ясно, решающим образом подорвал шансы на сохранение Союза, американцы говорили нам, что из всех вариантов предпочли бы реформированный, но все-таки Союз.
Вспоминаю, как в октябре 1991 года в Лондоне, где я был в связи с подготовкой к изданию книги Горбачева «Августовский путч», я встретился с американским коллегой, который тогда был советником в посольстве США в Великобритании. Потом он дослужился до посла в одной из важнейших европейских стран. Мы знали друг друга с начала 80-х годов, и он был со мной откровенен.
«Мы предпочли бы сохранение союзного Центра по двум причинам, – сказал он. – Во-первых, при сохранении единства страны больше шансов на успех экономических реформ. Если будут разорваны все связи, экономика может рухнуть, а это опасно. Во-вторых, Центр обеспечивает сейчас надежность ядерных сил, это очень важно для мира, и лучше пусть так останется».
Логично. Но даже об этом не думали те, кто торопился выпихнуть Горбачева из Кремля.
В конце октября президент СССР был с визитом в Мадриде, где вместе с Дж. Бушем открывал конференцию по Ближнему Востоку. Никто еще не знал, что Союзу осталось несколько недель. Но беспокойство буквально висело в воздухе. За день до этого Ельцин выступил с речью перед Верховным Советом России, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы.
Я переводил беседу на обеде, в котором участвовали король Испании Хуан Карлос, председатель правительства Фелипе Гонсалес, президенты Буш и Горбачев. В узком кругу разговор был предельно откровенным.
Почти сразу речь зашла о выступлении Ельцина. Горбачев сказал, что не хочет разрыва с Ельциным, а речь охарактеризовал так (цитирую по своей записи):
«Я в своем анализе делю речь Ельцина на две части. Первая – это то, что касается экономики. Здесь хотя и есть некоторые моменты, которые могут вызвать возражения, есть вещи волюнтаристские, без механизмов реализации (но это – объективно, потому что над ними у нас сейчас ведется работа), но выделить надо позитивную сторону… Другая часть речи – политическая. Он звонил мне вчера, мы кое-что обсуждали. Спрашивал, что сказать про Украину. Я посоветовал сказать, что мы продолжаем надеяться на то, что Украина будет с нами, в Союзе, и это было сказано. В речи есть подтверждение необходимости Союза, говорится, что Россия не будет разваливать Союз, но есть вещи, которые уводят от договоренностей, зафиксированных в проекте Союзного договора, который мы с ним разослали в республики».
 |
| При Рейгане характер отношений между странами изменился: США и СССР перестали быть врагами. Фото из архива Павла Палажченко |
На это отреагировал Хуан Карлос:
«Я понимаю, речь сложная. Но здесь все обратили внимание на политический аспект, и прежде всего на одно: призыв к сокращению МИД СССР на 90%. Надо же все-таки думать, как воспринимаются подобные вещи за рубежом!»
Цитирую запись дальше:
«Ф. Гонсалес: Это, так сказать, метафора. Но единое государство не может существовать при такой «метафоре».
М.С. Горбачев: Я полностью согласен с этим. И поэтому я говорю, что предстоит серьезная борьба, ибо я не за какой-то аморфный союз, не за амебу, а за союзное государство. И в проекте Союзного договора, который мы с Ельциным разослали, так и сказано: союзное государство. А в речи есть такие вещи, которые от этого уводят.
Дж. Буш: И ведь он мне звонил, сказал, что хочет познакомить с содержанием речи, и заверил, что она будет посвящена экономике, говорил все хорошие вещи. А о другой части ничего не сказал. Как же так? Я этого не понимаю.
Х. Карлос: Господин президент, может быть, это звучит жестоко, но наши отношения позволяют задать вам этот вопрос: не подрезает ли он вам крылья?»
Кажется, мировые лидеры беспокоились за судьбу Союза больше, чем российские руководители и, к сожалению, многие российские граждане.
Даже после подписания Беловежских соглашений на Западе и Востоке продолжали надеяться на разумное решение вопросов безопасности, обороны, внешней политики. В ООН спрашивали, кто будет представлять страну в Совете Безопасности, не лучше ли оставить место в нем за союзным государством. Само Беловежское соглашение было на этот счет очень противоречивым. Чтобы попытаться что-то прояснить, в Москву приехал госсекретарь Бейкер, который встречался с Ельциным и Козыревым. Встретился он и с Горбачевым.
Он начал так:
«Прежде всего хочу подчеркнуть, что мы сделали все возможное, чтобы не втягиваться в те политические вопросы, которые считаем относящимися к вашим внутренним делам. Мы стремились к этому раньше и продолжаем стоять на этом и в ходе нынешнего визита... Нас очень огорчает, когда мы видим, в том числе в ходе этого визита, что к вам проявляется неуважение. Хочу честно сказать вам, что мы против этого».
У Бейкера были основания для этого высказывания. В кругах, близких к российскому президенту, уже обсуждали, «что делать с Горбачевым». Обсуждали вполне в духе советов бывшего путчиста.
Но больше всего Бейкера беспокоило все-таки другое:
«Мы разделяем вашу точку зрения о том, что (Беловежское) соглашение является лишь оболочкой. Более того, уже имели место противоречивые заявления, заявления, противоречащие даже положениям этого соглашения».
Непонятно, говорил Бейкер, что будет с вооруженными силами:
«Нам объяснили так: Содружество будет состоять из 10 отдельных, совершенно независимых государств, у каждого из которых будет своя внешняя политика. Будут определенные экономические связи, пока не ясно, какие. Будет также совместная ответственность в области обороны, в стратегической области. У республик не будет собственных ВВС, но сухопутные войска будут принадлежать им... Нам сказали, что Содружество будет примерно таким же, как Британское содружество, за исключением одного момента. Это оборонный компонент. В сферу совместной обороны будет входить все, кроме сухопутных войск, а именно стратегическое и тактическое ядерное оружие, авиация, ПВО и ВМФ».
Надо ли напоминать сейчас, что никакой «совместной обороны» беловежские лидеры не создали? Прояви они тогда больше ответственности, возможно, удалось бы избежать многого, в том числе нынешнего конфликта с Украиной. Но тогда они спешили. К предупреждениям Горбачева не прислушивались. Горбачев сказал об этом Бейкеру:
«Ельцин мне постоянно говорит: не пугайте людей. Конечно, мое положение очень непростое, но я не могу не предупреждать людей… Я задаю Ельцину все эти вопросы потому, что они важны для людей. Ведь все это не продумано. Например, вопрос о гражданстве. Теперь 12–14 миллионов русских будут жить в другом государстве, за границей. Ельцин говорит, что этот вопрос будет решаться посредством двойного гражданства…»
Что стало с двойным гражданством, мы тоже знаем.
Дело прошлое. Но эти документы важны, если мы хотим понять, что и почему тогда произошло, как избежать таких ошибок в будущем.
Перестройка дала людям свободу. Многие – и простые граждане, и крупные политики – оказались к ней не готовы. Не готовы психологически, культурно, интеллектуально. Но новая попытка построить свободную страну обязательно будет. К свободному обществу, демократическому государству придется идти буквально по «лезвию бритвы», чтобы избежать хаоса, не потерять страну. Думать об этом надо уже сейчас.
