Алексей Арбатов
Военная операция на ближневосточном полигоне приобрела для российской власти сакральное значение. Фото Reuters
Позиция России по Сирии хорошо известна. Цель Москвы – борьба с международным терроризмом. Террористов нужно уничтожать «на дальних подступах», тем более что там тысячи выходцев из России и СНГ, которые после победы вернутся назад для продолжения джихада. Необходимо поддержать режим Башара Асада как единственного легитимного правительства и форпоста в борьбе против исламистов. Его просьба о военной поддержке в соответствии со статьей 51 Устава ООН обеспечивает легитимность военной операции РФ в рамках международного права (в отличие от действий США и их союзников).
Официальные нестыковки
Однако не прошло и пары недель, как в связи с этой логичной и цельной позицией стали возникать вопросы. Так, накануне военной операции руководители страны многократно указывали, что в Сирии и Ираке воюют около 2 тыс. боевиков – выходцев из РФ и СНГ. Но прошло немного времени, и вдруг сообщили, что там уже от 5 до 7 тыс. таких террористов. Выходит, что авиация бомбит с высокой эффективностью, сирийская армия успешно наступает, а постсоветские исламисты размножаются, как поганки под дождем?
Еще одну загадку задал на Валдайском форуме 22 октября с.г. президент Путин, мимоходом заметив: «Угроза террористических ударов против России – она от наших действий не стала ни больше, ни меньше». Раз так, сводится ли задача только к спасению правительства Асада и почему это неожиданно стало главной проблемой российской безопасности?
Как, увы, нередко случается, российские власти не удосужились объяснить обществу эти и другие неувязки, а отважные парламентарии и бойкая центральная пресса, видимо, не решились задавать начальству вопросы невпопад.
Негласные мотивы
Так или иначе отмеченные странности наводят на мысль, что помимо официально заявленных у российской политики есть другие, негласные мотивы и цели, которые могли бы прояснить все вопросы. В контексте общепринятой ныне концепции внешней политики главная цель – это восстановление статуса России как великой державы и глобального центра силы. Именно этот курс обусловливает высокий рейтинг руководства страны, широкую поддержку народом его действий в Украине, в военном противостоянии НАТО и теперь в Сирии.
В последние годы со стороны президента Обамы и других западных лидеров делались заявления, что Россия – это «региональная держава», что главные глобальные центры силы современности – это США и Китай, а Россия – практически «сырьевой придаток» Китая. Такие недальновидные декларации не могли не восприниматься в Кремле как прямой вызов, и операция в Сирии вольно или невольно стала ответом на него.
Впервые за четверть века после окончания холодной войны Россия проводит крупную военную операцию вне постсоветского пространства. Она возвращается на Ближний Восток, где десятилетиями присутствовал Советский Союз. Ностальгия по его величию и могуществу (реальному или мнимому) охватила сейчас широкие массы россиян и стала одним из основных факторов внешней и военной политики.
Подобные силовые операции проводит только одна другая держава – Соединенные Штаты, привлекая союзников главным образом для морально-политической поддержки. Весь мир сегодня должен увидеть, что Россия – не региональный, а глобальный центр силы! А значит, вторая в мире сверхдержава – не Китай, а все-таки Россия, во всяком случае, в военно-политическом отношении. В условиях углубления в России экономического кризиса, стагнации положения на украинском направлении, снижения надежд на экономический подъем за счет сотрудничества с Китаем этот радикальный шаг, названный «гамбитом Путина» на Ближнем Востоке, явился новым вектором возрождения России в качестве великой державы.
Большая военная презентация
Еще одним вероятным мотивом, который официально не комментируется, но активно обсуждается экспертами, является демонстрация возрождения военной мощи – исторически главного предмета национальной гордости России. В последние годы были сделаны огромные инвестиции (не менее десятка триллионов рублей) в техническое переоснащение армии, повышение ее профессионального уровня и боевой подготовки. Теперь представился случай показать, что эти средства были потрачены не зря. Сирия стала своего рода полигоном, где в реальных боевых условиях, а не на учениях практикуется личный состав и испытываются вооружения и военная техника. Для России после травмирующего опыта двух чеченских кампаний эта военная операция обрела принципиально новое качество.
Недаром ее информобеспечение осуществляется на беспрецедентном уровне, и по самым высоким западным стандартам оно вызывает чувство гордости у государственного руководства и оказывает мощное психологическое воздействие на российскую общественность. И если в Сирии оказалось втрое больше постсоветских террористов, чем предполагалось ранее, то это лишь подтверждает своевременность и важность предпринятой операции.
Игнорируя оценки Пентагона и судя по брифингам Минобороны РФ, в отличие от плачевного эффекта авиаракетных ударов США и их союзников российская авиация совершила тысячу боевых вылетов и не допустила ни одного промаха, никаких сопутствующих разрушений и жертв среди мирного населения (что уникально в условиях применения в основном некорректируемых авиабомб). Заодно демонстрируются новейшие системы оружия: например, высокоточные крылатые ракеты морского базирования большой дальности в неядерном оснащении типа «Калибр-НК». Военную необходимость их пуска с кораблей Каспийской флотилии не объяснили, но политический эффект получился изрядный. По мнению ряда российских экспертов, НАТО должно очень встревожиться: ведь теперь ликвидировано 30-летнее отставание от США, принявших на вооружение аналогичные системы типа «Томахок» еще в 1984 году. Отныне у России есть что противопоставить американским средствам большой дальности в неядерном оснащении, подрывающим стратегическую стабильность.
Нет оснований утверждать, что все указанные политические и военные задачи были заранее просчитаны и систематизированы. Механизм принятия решений в Кремле покрыт непроницаемой завесой тайны. Остается предположить, что отмеченные мотивы могут действовать подспудно и попутно.
Глобально-исторический контекст
Нынешнее состояние отношений России и США зачастую сравнивают с холодной войной. Применительно к украинскому кризису это во многом верно, но в Сирии ситуация, как в капле воды, отражает огромные отличия и сложность нынешнего периода.
В годы холодной войны на Ближнем Востоке был четкий водораздел: СССР поддерживал арабские страны и палестинских террористов против Израиля, а США ему помогали. Каждый конфликт в регионе (Суэцкий кризис 1957 года, Шестидневная война 1967 года, Синайская война 1973 года) ставил сверхдержавы на грань лобового столкновения, в том числе с открытыми угрозами применения ядерного оружия.
Сейчас в регионе нет единого водораздела. Основные группировки воюют с «Исламским государством» (ИГ), запрещенным в России, но также и между собой. У России и США имеется признанный общий враг в лице ИГ и общие друзья – это Ирак и Израиль. Наличествуют неясности: для России «Джабхад ан-Нусра» – противник, а у США к ней невнятное отношение. Для Москвы Иран, его добровольцы, «Хезболлах» и сирийские курды – друзья, а для Вашингтона – под большим вопросом. Конечно, главный российский союзник Сирия во главе с Асадом – враг США, а американский партнер Свободная сирийская армия – противник России. Впрочем, отношение обеих держав к этим оппонентам в последнее время становится гибче.
Если во времена холодной войны любой конфликт быстро останавливался, как только договаривались Москва и Вашингтон, то теперь при наличии множества более или менее самостоятельных субъектов войны прекратить огонь намного сложнее, не говоря уже о достижении прочного мира.
Но если прежде на Ближнем Востоке, как и во время вооруженного конфликта в Украине, присутствовала угроза прямого вооруженного столкновения России и США с вероятностью ядерной эскалации, то в Сирии такой сценарий едва ли возможен. Во время украинского кризиса Москва неоднократно напоминала о своем потенциале ядерного сдерживания (намекая на готовность применить ядерное оружие), но в ходе сирийской операции об этом не было сказано ни слова.
Правда, теперь в Сирии есть опасность случайных столкновений в воздухе, инцидентов или провокаций третьей стороны. Это требует особых соглашений двух больших держав, что и является предметом переговоров Минобороны и Пентагона.
Вместе или врозь?
Можно констатировать, что «сирийский гамбит» Кремля пока весьма успешен. Россия воспользовалась противоречивостью и низкой эффективностью политики в регионе США и их союзников, но в отличие от украинской эпопеи сирийская операция Москвы была изначально направлена не против Запада, а на общие с ним цели борьбы с терроризмом. Несмотря на все свое нежелание, США после полутора лет разрыва были вынуждены начать военный и политический диалог с Россией.
Сотрудничество в Сирии может косвенно способствовать урегулированию украинской проблемы, снижению напряженности между Россией и Западом, снятию экономических санкций, возобновлению взаимодействия по контролю над ядерным оружием и его нераспространению.
Возможные будущие минусы сирийской кампании заключаются в том, что, как нередко бывает, тактические успехи не приведут к стратегическим победам. Наибольшая опасность состоит в возвращении террористов в страну и в том, что сирийская операция вопреки намерениям руководства может затянуться, потребовать введения сухопутных войск и все больших затрат и жертв. Но самым большим негативным эффектом военно-политического вовлечения в дела Ближнего Востока может явиться то, что в очередной раз внимание государства и народа будет отвлечено от насущных задач экономических реформ. Без них нельзя выйти из кризиса, изменить экспортно-сырьевой характер экономики, обеспечить долговременный финансово-экономический базис положению России в качестве глобального центра силы.
