Равновесия знакомого и непонятного

"Мы, оглядываясь, видим лишь руины..."
Храм Весты. Иллюстрация из книги

Михаил Гаспаров. Капитолийская волчица. Рим до цезарей. – М.: Фортуна ЭЛ, 2008. – 144 c.

Эта книга Михаила Леоновича Гаспарова (1935 – 2005) очень скоро станет настольной для всех, кто только начинает знакомиться с античной культурой, литературой и историей. «Капитолийская волчица», которую любовно подготовила к печати вдова автора, Алевтина Михайловна Зотова, намного уступает по объему выдержавшей несколько изданий «Занимательной Греции». Легче рассказать о взрослом человеке, прожившем долгую интересную жизнь, чем о безвременно умершем ребенке. Не так ли обстоит дело и с посмертно изданными книгами, которые не успел довести до конца сам автор?

Тридцать три главки – тридцать три сюжета от основания города Ромулом и Ремом до разрушения Карфагена и последнего разговора Сципиона с Полибием о будущем Рима – снабжены множеством иллюстраций и карт. У «Волчицы» достаточно широкие поля: порадуется и юный читатель, который учится оставлять на страницах принадлежащих ему книг осмысленные карандашные следы собственного погружения в предмет. Все вместе сцеплено единством повествования, но каждая главка построена как самостоятельное произведение риторического искусства.

Главное упражнение Гаспарова – на сжатость и ясность. Вот глава о Первой Пунической войне. В ней повествуется о борьбе Рима с Карфагеном за Сицилию, о подвигах консулов Дуилия и Регула, об оказанных им почестях и о страшной смерти одного из них. Но построена, сделана эта главка как объяснение значения нескольких русских слов и реалий («пунический», «ростральная колонна») и еще – как комментарий к стихам Пушкина о Зарецком в «Евгении Онегине». После каждой главки читателю хочется, заложив закладку, пойти по меткам, расставленным Гаспаровым. Хочется научиться, и немедленно, читать русских поэтов так, как он, и так же сжато и складно уметь объяснить римские суеверия или противостояние плебеев и патрициев.

Однажды, это было в середине 80-х годов, ссылаясь на римского автора, Михаил Леонович заметил в разговоре, что в очередной раз наступили времена, когда нужно думать о перепаковке нашего знания об античной культуре для все более освобождающегося от классического образования поколения. Что лучше не ждать, пока забудется что-то важное, а сознательно отсекать все второстепенное.

В самом деле, времени у каждого из нас с каждым днем становится все меньше, а знания, наоборот, накапливаются. Как выйти из этого противоречия? Гаспаровская риторика и есть наука и искусство вкладывать большое в малое.

Просветительское значение его школы особенно драгоценно сейчас, когда так легко поддаться искушению и википедически заскользить по оболочкам чужого знания. Некоторые всерьез уверены, что главное не знать нечто, а знать, где его искать. Тоненькая книжка Гаспарова – ключ к совсем другому подходу: как научиться распоряжаться временем и словом, чтобы не терять самого интересного из наступающего на молодого читателя потока все новых и новых сведений.

Неизбежные на этом пути упрощения и спрямления с лихвой восполнятся на следующем этапе, когда читатель после введения в историю Рима неизбежно захочет окунуться в другие тексты Гаспарова, например в его перевод Светония. Помимо приобщения к истории Рима – главному историческому корню современной западной цивилизации, – читатель отметит три вещи. Во-первых, он увидит, что знание любой иноземной культуры определяется и оформляется переводчиками. Если даже фотограф, снимающий виды чужих городов, предлагает нам видеть эти города под своим углом зрения, то что же говорить о том, кто переписывает текст на своем языке. Не только Гаспаров похож на Светония, но и Светоний, оказывается, похож на Гаспарова. Мне кажется, спрашивая себя, чей стиль (разумеется, в его собственном, русском изводе) больше всего подходит для целей книги, Гаспаров выбрал не Ливия, Плутарха или Тацита, а именно Светония. Как написал бы Светоний о Риме до цезарей? Наверное, так бы и написал.

Другая вещь, о которой непременно задумается читатель, перейдя от «Волчицы» к более ранним и вполне законченным работам Гаспарова, – это потребность знатока находить простые и внятные, распутывающие формулировки для сложных и запутанных явлений. Гаспаров показывает, что для оценки сложного исторического события нужно чаще прислушиваться к поэтам: ведь поэты – это люди, которые умеют наименьшим числом слов передать наибольшее содержание. Вот почему, когда хочешь получше разобраться в настоящем и минувшем, не бойся обратиться к стихам.

Неожиданное и кому-то неприятное соседство: иногда и политики бывают подобны поэтам. Они произносят фразу – афоризм, политическую формулу, просто случайную реплику. Фраза запоминается, ее записывают, и вот больше двух тысяч лет ее повторяют. Таких высказываний десятки и сотни. Сама фраза, ее звук и поверхностный смысл у всех на слуху. Но большинство повторяет эти стихи времени почти бездумно с усердием попугая. В каждом поколении есть люди, которые не хотят быть попугаями. Для таких и пишет Гаспаров, когда объясняет смысл слов Катона о «Карфагене, который должен быть разрушен», или смысл выражения «смех авгуров» в стихах Пушкина:

Святая дружба, глас натуры.
Взглянув друг на друга потом,
Как цицероновы авгуры,
Мы рассмеялися тайком...

Нарочитая сжатость гаспаровского текста, любовь к хиазмам, антитезам и двум-трем другим простым фигурам речи не успевает наскучить и взрослому читателю: слишком уж коротка книга. А вот для читателя молодого – это самая полезная наука построения мысли. Чтобы больше узнать о ней, он может обратиться (и непременно обратится) к другой книге Гаспарова – «Записям и выпискам». Первая выписка о букве «А» сделана из дневника Евгения Шварца, это слова о детском писателе Евгении Чарушине: «Чарушин писал просто, как будто врачу говорил «а». Так и сам Гаспаров для читателя – это не только Светоний, но и Чарушин.

Вершина этой встречи – глава «Римские боги», в которой Гаспаров объясняет, чем римский пантеон отличался от греческого. Не удивлюсь, если ребенок с чувством юмора захочет именно по прочтении этого короткого текста учиться латинскому языку, а школьник постарше вознамерится переписать эту главу стихами. В чем ее секрет? В равновесии своего и чужого, знакомого и непонятного. «Богов у нас в стране такая пропасть, – цитирует Гаспаров Петрония, – что легче встретить бога, чем человека». Римлянин живет в мире, где под покровительством специального божества находится каждое человеческое действие – от появления на свет до возвращения домой из деревни, от переживания страха до способности прислушиваться к чужим советам. Как жилось в этом мире человеку? На такие вот общие вопросы «Волчица» не отвечает. Но она водружает на нос своего читателя замечательные очки, которые позволяют различать первые цвета, слова и звуки римского мира. У моего поколения были прекрасные детские книги. Но мне очень жаль, что среди них не было и этой.