Мария Родионова
Григорий Амелин, Валентина Мордерер. Письма о русской поэзии. – М.: Знак, 2009. – 424 с.
Отличная работа, но поговорим о конструкции, о том, как сделана эта книга, являющаяся непосредственным продолжением труда тех же авторов, московских литературоведов Григория Амелина и Валентины Мордерер, – «Миры и столкновенья Осипа Мандельштама» (2000). Тогда только с очень большой натяжкой можно было сказать, что это о Мандельштаме, – с таким же успехом о Пастернаке, Хлебникове или┘ Пушкине. Мандельштам был скорее доминантой поиска, чем главным героем. Во второй книге, отсылающей, с одной стороны, к гумилевским «Письмам о русской поэзии», а с другой – к названию одноименной статьи Мандельштама, главный герой – тоже сама поэзия. Что правда – многое в начале XX века можно понять, лишь двигаясь от них «назад».
Письмо – образ и элемент лирического самосознания Серебряного века: «Крылышкуя золотописьмом тончайших жил┘» Как говорил Ролан Барт: «Письмо – это способ мыслить литературу, а не распространять ее среди читателей». Вот об этих способах мышления и речь. Опыт письма – не только прилежание о том, о чем говорится, но и крайняя озабоченность своим истоком, поиском начала и возможностями самого говорения. Таким образом, письмо – это и новейшее понятие ecriture, ставшее методологической частью языка авторского описания. Но этого мало. Каждый из 29 текстов книги имеет свое посвящение и эпистолярную направленность – каждая статья и эссе адресованы тому или иному человеку, живому или мертвому. Этот тон и характер дружеской переписки будут раздражать чопорную академическую публику (к тому же «Письма» вышли в серии «Studia philologica»), в то время как уравнивание друзей с коллегами и незнакомых читателей с друзьями сопоставимо с тем, как Лотман толкует известную фразу «Евгения Онегина»: «Как Дельвиг пьяный на пиру». Вся эта коммуникативная символика управляема старым добрым классическим эпиграфом из Гончарова: «Меня удивляет, как могли вы не получить моего первого письма из Англии, где об участи письма заботятся, как об участи новорожденного младенца. Письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано┘» Последний опус книги замкнут на самих авторах: текст «Цикута» имеет надпись в духе Ильфа и Петрова: «Авторы друг другу». В этой шутке – дословный повтор иронического посвящения книжки Пятигорского и Мамардашвили «Символ и сознание», однако цикута не столь смертельна, как у Сократа, потому что является одним из наименований флейты Пана («Есть свирель у меня из семи тростинок цикуты слепленных┘»).
Поэзия – это открытое письмо. Antonio Maria Esquivel y Suarez de Urbina. Собрание поэтов в мастерской художника.1846. Музей Прадо, Мадрид |
Книга составлена из пяти глав, идущих, так сказать, по рельсам корифеев Серебряного века: «ОТПРАВЛЕНИЕ I. Платформа Хлебников», «ОТПРАВЛЕНИЕ II. Платформа Пастернак» и т.д. Эта железнодорожная структура задана текстом под названием «Кое-что о городе и стыде» (по сути, по обширности – книга в книге), посвященным железной дороге в русской литературе XIX–XX веков и берущим начало от «Анны Карениной», где ж/д есть материя, начало и горизонт всякой событийности.
Амелин и Мордерер, как всегда, изощренны в играх с читателем (настолько, что в категоричном споре с Эко в статье «О ревности» даже отрицают роль читателя вообще). И привычно демонстрируют затейливую самоиронию, зачастую принимаемую не в меру обидчивой аудиторией за мизантропию. Говорят, их следующая книжка будет называться «Обходной лист».
