Владимир Чарондин
Андрей Баталов, Леонид Беляев. Сакральное пространство средневековой Москвы.
– М.: Дизайн. Информация. Картография. 2010. – 400 с.
Москву как явление искусства и одновременно как воплощение божественного промысла и человеческого замысла пытаются осмыслить и описать уже больше трехсот лет, начиная с философических сказаний XVII века и заканчивая... в том-то и дело, что ничем не заканчивая, потому что процесс осмысления бесконечен. В ХХ веке этот процесс осложнялся политическими подтекстами – условно говоря, реформаторским и консерваторским. Идеологи «великих реконструкций» 1930-х и 1990-х силились доказать, что Москва никогда не была градостроительным ансамблем, развивалась стихийно и беспорядочно. Выводы, правда, из этого посыла делались разные. В эпоху сталинского Генплана говорили, что столичные улицы прокладывал пьяный строитель, что реконструкция положит конец беспорядочности, в эпоху Генплана лужковского – что она продолжает беспорядочную московскую вековую традицию.
Консерваторы, стремясь подчеркнуть ценность исторического города, со своей стороны, утверждали, что Москва со средневековых времен строилась как символический, тщательно продуманный и просчитанный ансамбль – со строгой иерархией вертикалей, видовыми панорамами. Ансамбль сакральный, в котором были зашифрованы и воплощены и «царствие треугольное» из средневековых сказаний, и «небесный образ града Иерусалима», в котором даже церковные престолы были расставлены симметрично некоей оси и на каждую сторону света выводило по трое городских ворот, – такой представала Москва со страниц научно-публицистических трудов уже двадцатипятилетней давности.
Маститые авторы «Сакрального пространства средневековой Москвы», приступая к своему фундаментальному труду, не ставили себе целью подтвердить или опровергнуть эти теории. Их подход – возобновление на новом научном уровне традиций «церковной археологии», заложенных основоположниками жанра еще в позапрошлом столетии: тщательный поиск документально подтвержденных фактов, анализ максимального количества исторических источников, натурных остатков, археологических данных, сопоставление разнообразных и разрозненных фактов, складывание из этих кусочков цельной историко-культурной мозаики, прослеживание причин и взаимосвязей. И только на основе этого – попытка выстраивания собственной теории или критики иных концепций.
Именно так достигается новое знание о городе. «Сакральное пространство» не рисуется авторами на основе идеализированных схем или вековых исторических стереотипов. Андрей Баталов и Леонид Беляев предпринимают собственную экспедицию в прошлое. Они прослеживают расположение и символизм посвящения десятков, а то и сотен церковных престолов древней Москвы – и знаменитых, и практически неизвестных даже образованной публике. Они подвергают сомнению хрестоматийные теории и образы. Они анализируют, почему престолы, посвященные тому или иному христианскому празднику или святому, «перемещались» по городу, возникали на новых местах. Они разгадывают загадки взаимного расположения московских монастырей.
 Так триста с лишним лет назад выглядели улица Остоженка и место нынешнего Крымского моста. Владислав Рябов. Часть Земляного города у Остоженского конюшенного двора. XVII век. Вид с птичьего полета. Иллюстрация из книги |
И приходят к удивительным выводам. Не станем их пересказывать, чтобы не лишать любителей московской истории удовольствия сделать их вместе с авторами самостоятельно. Скажем лишь, что выводы эти достаточно смелы, хотя не преподносятся авторами как сенсация. Например: окружавшие город монастыри, которые принято считать «сторожами» и фортами-форпостами средневековой Москвы, на самом деле не играли значительной роли в обороне города и в первую очередь сами нуждались в защите. Или: хрестоматийное представление о Москве как «городе на семи холмах» имеет мало общего с реальной историей развития города и скорее является красивой легендой, введенной в «научный оборот» историком XIX века Иваном Снегиревым...
Средневековая Москва с ее «сорока сороками» в исследовании Баталова и Беляева предстает не воплощением умозрительной теории, не символическим каменным иероглифом, но живым организмом, непредсказуемо богатым, разнообразным и живописным. Превосходными портретными изображениями этого живого города служат в «Сакральном пространстве» красочные иллюстрации-реконструкции Владислава Рябова.
Итак, вместо реконструкции московского мифа происходит его деконструкция. Не будет ли жаль расставаться с мифами, которые из-за своей хрестоматийности и тиражированности становятся порою скучными? Правда интереснее? Возможно. Но, впрочем, с мифами вряд ли придется расставаться. Культурный миф – явление живучее, не менее жизненное, чем реальность, поскольку он является частью этой самой реальности. Остается подождать, не решатся ли авторы «Сакрального пространства» когда-либо сделать предметом своего исследования собственно московский миф.
