Перепрочтение

– СПб.: Амфора, 2013. – 288 с.

Трудно представить себе, чтобы обычный школьник XXI века смог адекватно воспринять героев Достоевского (ведь тогда не только Интернета, но и стационарного телефона не было) или, например, трагедию Шекспира «Ромео и Джульетта». В 1996 году австралийский режиссер Баз Лурман «перепрочитывает» пьесу, населяя Верону, ставшую мегаполисом, героями в исполнении Леонардо Ди Каприо и Клэр Дэйнс. Использовав всевозможные клише массовой культуры, Лурман превратил их в совершенство, сделав искусством, и, сократив, оставил неизменными бессмертные ямбы Шекспира. При таком «перепрочтении» любая школьница, почти никогда не заглядывавшая в книги, поймет, о чем идет речь. Пусть маститые шекспироведы негодуют, но искусство должно быть доступно, иначе кому оно?

Понятно, что книга Павла Фокина – не фильм и не киносценарий и не сможет заменить прочтения «Преступления и наказания» и «Бесов» (она скорее для тех, кто уже читал Достоевского), но, прочитав страницы, где анализируется, например, самоубийство Алексея Кириллова, не только лучше понимаешь трагедию героя, «оказавшего своеволие», но и отчетливо видишь весь этот почти готический эпизод, подробно цитируемый, поэтапно восстанавливающий все жуткие нюансы и подробности…

Проницательный искушенный читатель, знакомый со свободным эссеистическим стилем Фокина по его предисловиям к серии «Без глянца», с первых страниц книги узнает привычный, в чем-то залихватский стиль профессионала, привыкшего по роду преподавательской и музейной деятельности объяснять литературу интересно и доступно: «В XX веке Достоевский стал своеобразной твердой валютой духовности, которая была безоговорочно принята в обращение и свободно конвертируется во всех странах мира, относительно которой устанавливаются курсы всех других интеллектуальных и этических систем и формул». Переведя дух, читатель надеется, что через несколько страниц автор станет размереннее и академичнее. Не тут-то было! Книга насыщена мыслями, заставляющими пребывать в напряжении, от начала до конца, когда волей-неволей соглашаешься или споришь со специалистом, кстати, защитившим диссертацию по творчеству Достоевского и, безусловно, прекрасно знающим труды достоевистов всех поколений – от Розанова до Сараскиной.

«Достоевский – писатель мистический», – утверждает автор, и в этом с ним нельзя не согласиться: еще Мережковский прочел мистического Гоголя «через» Достоевского, а Гиппиус, в пух и прах разносившая «мистицизм» Леонида Андреева, нагромождавшего ужасы, писала, что настоящая мистика проста, тиха, приведя пример из Достоевского: «Когда к Свидригайлову приходит его супруга покойная и новое платье показывает – вот это мистика».

Взгляд исследователя обращен не только к Достоевскому, но и к современности. «Перепрочитывая» роман «Подросток», Фокин обнаруживает в нем одну из проблем нашего времени – тенденцию к инфантилизму, которая, по его мнению, является одной из характеристических черт образа Версилова. «По-новому будет осмыслена проблема подросткового сознания. Из фактора культурной и общественной нестабильности она превратится в инструмент манипуляции массовым сознанием, став дополнительным источником дохода, ибо по своей природе подросток является субъектом сферы потребления. Его некритическое отношение к потребительским качествам продукта и постоянная ангажированность новизной делают его активным участником рынка. Именно этим обусловлено тотальное внедрение подросткового типа сознания, которым отмечены последние два десятилетия, во все сферы жизни – от еды и одежды до публичной политики и искусства».

Отчетливо современно представлены в книге категории отцовства и материнства. Типы и их разновидности, выявленные Достоевским, узнаваемы и сегодня. Генеральша Ставрогина денег на сына не жалела, но ни разу не благословила его во всю романную историю. Напротив, открестилась от сына, как от беса. Вдовая Пульхерия Александровна из «Преступления и наказания», ничего не понявшая в теории бедного студента, умершая в страданиях, так и не узнав, что сын ее – убийца, постоянно беспокоилась: молится ли Родя Богу, не посетило ли его модное безверие?

По мнению автора, Достоевский выявил «геном власти», «одним из первых в русской литературе предпринял комплексное художественное исследование природы социального лидерства». Фокин выделяет несколько социальных типов лидеров, среди которых наиболее подробно анализируются так называемые скрытые лидеры или серые кардиналы (Лебедев, Петр Верховенский, Смердяков)» и харизматические лидеры (Раскольников, Мышкин, Ставрогин, Версилов, Алеша Карамазов). По мнению автора, Достоевский сделал открытие харизматичности: «Харизматичность присутствует в человеке независимо от его воли и самосознания. Харизма есть дар, но и испытание одновременно. Это данная человеку сверхчеловеческая сила, которую человек обязан постичь, принять и которой обязан овладеть. Нереализованность харизматического потенциала чревата драматическими последствиями. Подобная слепота может привести к трагическому исходу и погубить самого харизматического лидера». Ставрогин и Мышкин бессильны в отношении своего дара, их гибель неизбежна. Исследование таких типов стало для Достоевского инструментом постижения законов мироустройства. Метафизический смысл знакомства Свидригайлова с харизматической личностью недоучившегося студента, по мнению Фокина, раскрывается в романе постепенно: «редуцированный» «серый кардинал», «метафизический вампир» Свидригайлов вынужден искать колоссальный источник энергии для преодоления собственной ущербности, паразитируя на личностном потенциале Раскольникова.

Значительное внимание уделено в «Перепрочтении» роману «Братья Карамазовы» и поэме Ивана Карамазова «Великий инквизитор», которая рассматривается не как идеологический трактат, а как полноценный, активно действующий герой романа. Да и знаменитая формула «все позволено» у Фокина не просто идеологема, но именно своеобразный речевой персонаж. Тщательно исследуется романная судьба Алеши Карамазова, смысл которой, по мнению Фокина, можно обозначить по аналогии со знаменитым евангельским сюжетом, ставшим основой поэмы Ивана, как «искушение Алеши». С неожиданной стороны – через профессию повара – увиден характер Смердякова.

Почти исключив из своего исследования биографический аспект, Фокин обращается к нему ближе к концу книги, анализируя мотивы, по которым писатель вдруг обратился к публицистике. «Дневник писателя» – это не только разговор о христианских заповедях и добродетелях, не только руководящее слово. Это одновременно и руководящее дело». Достоевский «не только указал на возможность преодоления кризиса, но и на реальность его преодоления».