Глеб Елисеев
Давно уже прошли те времена, когда писали о «гетто научной фантастики». Современную ситуацию в литературе чаще любят преподносить в виде картинки, на которой охраняемый элитный кондоминиум «мэйн-стрима» со всех сторон теснят напирающие «фавелы» массовой литературы. В этих «литтрущобах» идет своя, иногда вполне веселая жизнь с разборками и перестрелками, но «серьезные» критики-охранники из «кондо большой литературы» ею брезгливо пренебрегают.
Попыткой выйти за рамки этой набившей оскомину тривиальной картины неожиданно стал сборник статей «Зубры» московского писателя, историка и литературного критика Дмитрия Володихина. В одной книге легко объединились тексты об авторах из этих двух разных литмиров. Наряду с вполне «мэйн-стримовскими» Алексеем Ивановым, Захаром Прилепиным, Виктором Пелевиным, Леонидом Юзефовичем в книге присутствуют и очерки о тех, кого все привыкли «учитывать по ведомству» фантастики, – братья Стругацкие, Эдуард Геворкян, Андрей Лазарчук, Александр Зорич, Вячеслав Рыбаков и т.д. Впрочем, в сборник угодили и очерки о людях, оказавшихся в узкой «серой зоне» между двумя литературами или между литературой и наукой. О таких, как критик Лев Пирогов или профессиональный историк и одновременно исторический романист Ольга Елисеева.
«Зубры» – это своего рода творческий самоотчет за почти пятнадцать лет, с 1999 по 2013 год. А несколько эпатирующее и запоминающееся название просто подчеркивает одну вполне понятную вещь: из множества своих рецензий Володихин выбрал тексты, посвященные только тем авторам, которых он считает безусловными величинами в современной литературе. Правда, не следует думать, что все статьи исполнены в исключительно комплиментарном по отношению к «зубрам» духе. Напротив, есть в них и самая жесткая критика. А статья, посвященная анализу романа Лазарчука «Мой старший брат Иешуа», вообще завершается недвусмысленным приговором: «В интеллектуальном смысле конструкция Андрея Лазарчука сложна и небезынтересна, однако в смысле художественном это провал».
Взгляд «поверх барьеров» помогает Володихину оценивать литературные явления (и авторов, конечно же!) не с точки зрения сиюминутной «лит (или полит?) эффективности», а sub specie aeternitatis. И по гамбургскому счету без привычных индульгенций, которые фантастоведы любят выдавать «своим» авторам (вроде «художественно слабовато, зато точно соответствует современным научным представлениям»).
Подкупает и то, что Володихин не скрывает собственных религиозных или политических взглядов, хотя и не навязывает их читателю. Просто иногда в ходе внимательного рассказа об интересном писателе может вдруг (но вполне по делу) просверкнуть – «блуд – грех». Или «автор этих строк – контрреволюционер, идея восстания ему ни в коей мере не близка». Или «Бог в помощь, Лев Васильевич». Это нисколько не раздражает. Напротив, подчеркивает ощущение искренности, что двигала критиком при написании статьи. Читатель чувствует: Володихин не просто отчитался на заданную тему, а на самом деле хотел поведать о чувствах и мыслях, которые испытал, вгрызаясь в страницы избранного писателя.
Статьи из сборника, ранее разбросанные по страницам периодики, а ныне сведенные в одну книгу, создают еще и любопытное ощущение взаимопроникновения и единого контекста. Можно обнаружить и любопытные мировоззренческие переклички в текстах, посвященных конкретным персоналиям, с теоретической монографией Володихина «Интеллектуальная фантастика». В них прослеживается одна концептуальная мысль: может, может существовать хорошая литература вне искусственных рамок, возводимых профессиональными и непрофессиональными читателями. Вне того самого кондоминиума. Нет двух литератур, это лишь лживая картинка, искажающая истину.
Скажете – банальность? Но насколько эта якобы банальность трудно пробивает себе дорогу… И усилия Володихина по проповеди этой вроде бы столь простой мысли заслуживают лишь самой широкой поддержки.
Каждый русский публицист втайне желает выглядеть протопопом Аввакумом. А критик – Катковым, Писаревым или Белинским (ну, в зависимости от личных политических воззрений). В результате же обычно получаются эрзацы большей или меньшей степени вменяемости. Достоинство Володихина в том, что он не желает выглядеть. Он стремится быть. Быть самим собой. Говорить от лица Володихина, совершая ошибки или «греша субъективизмом» именно как Володихин. И в итоге получаются действительно своеобразные тексты запоминающегося автора.
Володихину не так давно присудили премию «Хлесткий критик». Вполне заслуженно. Но если бы у нас в окололитературном мире была премия «Умный и Честный критик», он бы заслуживал ее куда в большей степени.
