Сергей Каратов
Борис Пастернак и Корней Чуковский на X конференции комсомола. 1932 год. Иллюстрация из книги
По-разному складываются поэтические судьбы: кому-то удается в раннем возрасте оседлать Пегаса и ярко, на полном скаку покорить сердца многих, обзаведясь поклонниками. Другому не свойственна такая планида, он скромен, трудолюбив, он избегает больших аудиторий, предпочитая им тишину библиотеки или собственного кабинета с полками книг от пола до потолка. Мне довелось встречаться и с теми и с другими. Зачастую начавшие писать рано и угасают быстрее, их я рассматриваю как спринтеров, бегунов на малую дистанцию. А есть стайеры, которые рассчитаны на долговременную и большую творческую деятельность.
К таковым я бы отнес моего давнего знакомого поэта Зиновия Вальшонка. Именно в постперестроечные и последующие за ними годы Зиновию удалось осуществить свои замыслы: издать семитомное собрание сочинений, выпустить поэтические компакт-диски. Практически каждый год выходят новые книги. Его редко можно увидеть в писательском клубе или на каких-то форумах и конференциях – он упорно трудится. Недавно вышедшая книга названа «Мой Пастернак. Разговор с Пророком». На обложке портрет молодого Бориса Пастернака, при виде которого складывается впечатление, что это очередной биографический очерк о классике. Ан нет, книга содержит стихи и поэмы Зиновия Вальшонка, с помощью которых автор книги ведет долгий диалог со своим поэтическим кумиром. С одной стороны, возникает мнение, что Зиновий прячется за спину великого мастера. А с другой – понимаешь: найден новый ход к недоверчивому читателю, которого перекормили книгами современных авторов, зачастую издающих полуграмотные стихи, хотя они и одеты в великолепные обложки и стоят в шикарных книжных магазинах.
Книгу предваряет предисловие поэта Бориса Чичибабина, написанное в 1994 году, что само по себе является солидной визитной карточкой издания. В книге представлены фотографии дачи Пастернака в Переделкине, дома в Лаврушинском переулке, где жил Борис Леонидович в Москве, большой фотоблок из архивов автора и из Музея Пастернака, на которых запечатлены и Маяковский, и Ахматова, и Цветаева, и Горький, и Блок, и Ахмадуллина, и Чичибабин, и Ольга Ивинская, и автор книги.
Визуализация знакомых имен добавляет исторической достоверности. На этом фоне стихи, представленные автором, получают дополнительную подсветку или, если хотите, налет сакральности смыслов.
 |
| Зиновий Вальшонок.
Мой Пастернак. Разговор с Пророком. – М.: Сам Полиграфист, 2016. – 556 с. |
Стихи Зиновия Вальшонка глубокие, прочувствованные, иногда списанные с реальных персонажей (Эдит Пиаф, Иосиф Бродский, Владимир Набоков), иногда с натуры, которую наблюдательный поэт почерпнул на улице Парижа. Я тоже, бродя по Монмартру, видел необычную скульптуру «Человек, проходящий сквозь стену». А Зиновий не прошел мимо, он блестяще передал этот образ в одноименном стихотворении. Поразительно, что я в своем наброске по этой теме затрагивал те же мысли, которые через несколько лет прочел у Зиновия. Его стихи часто посвящены так называемым вечным темам: «Семь чудес света», «Восхождение на Голгофу», «Круг Зодиака», «Прогулки с Гамлетом» и др. Но и его соприкосновение с действительностью полно драматизма и душевных мук. Приведу пару-тройку цитат:
«Мир, где национальной идеей стал закон золотого тельца» («Потерянное поколение»);
«Я душою закипаю, я листаю жизнь свою. Ничего не покупаю, никого не продаю» («Благовещенский базар»);
«Но жизнь, где так много диковин, уже не прельщает собой. А стих не настолько духовен, чтоб почвою стать и судьбой» («Смутный день»).
Наиболее удачны, на мой взгляд, стихи более лаконичные, сконцентрированные по мысли, по эмоциональному накалу, по изяществу исполнения. Автор иногда грешит длиннотами, что снижает интерес к тексту.
Зато такие стихи увлекают:
ЭТО Я, ГОСПОДИ!
Я – поле брани,
я – поле дряни,
что так искусно в меня
внедряли,
внушая догмы и постулаты,
что величавы и туповаты.
Я – поле битвы,
я – поле бритвы,
прижатой к горлу
в момент молитвы.
Но уберите от горла руки,
чтобы свободно исторгло
звуки.
Я – поле боя, я – поле боли,
меня топтали, меня мололи,
но жив остался
под жерновами,
и потому я – сегодня с вами!
Быть полем схваток
мне так обрыдло,
быть надоело рабом и быдлом.
Хочу быть просто
зеленым полем
любви и света, добра и воли.
В книге, и это вполне обосновано, много стихов посвящено кумиру – Борису Пастернаку, с которым Зиновий Вальшонок и советуется, и сопереживает мастеру, боровшемуся с трудностями, провожает его в последний путь. В этой книге он кладет к ногам Бориса Пастернака лавровый, а скорее всего алмазный свой венец (помните у Катаева?), который он собрал из своих стихов, поэм и воспоминаний. Так в соприкосновении поэта Серебряного века и поэта «потерянного поколения» (термин Вальшонка по отношению к себе) родилась эта большая и многомудрая книга.
