В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Вот и идем в «брендовые» секонд-хенды. Фото Владимира Захарина
Уединенный Розанов
«Печать – это пулемет: из которого стреляет идиотический унтер. И скольких Дон-Кихотов он перестреляет, пока они доберутся до него. Да и вовсе не доберутся никогда».
Розанов точит зубы. Розанов издевается над властью. Чувство самоиронии, самостоятельность суждений, искусство анализа и самоанализа – все это для меня Василий Розанов, и прежде всего его «Уединенное». Сколько юмора в его отточенных коротких фразах, сколько философской глубины. А сколько предсказаний – например, Розанов пишет о том, что придет время, когда «начнется, я думаю, с отвычки от газет... Потом станут считать просто неприличием, малодушием (parvaanima) чтение газет». А вот его размышления о собственности: «В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается».
Василий Розанов много пишет о необходимости остановить, запечатлеть быстротечное время, записать мысли, восклицания, не дать им умереть. Розанов о писательстве: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только «сделать из себя писателя». Но он не писатель...» В «Уединенном» автор беседует сам с собой предельно откровенно, но с присущим ему литературным блеском, и беседа эта поражает глубиной и свежестью мысли, например: «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию». К себе, к своей внешности он относится иронично: «Нет, это кончено. Женщина меня никогда не полюбит, никакая. Что же остается? Уходить в себя, жить с собою, для себя (не эгоистически, а духовно), для будущего. Конечно, побочным образом и как «пустяки» внешняя непривлекательность была причиною самоуглубления». Анализируя свою жизнь: «Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слез. И их вечное пререкание – моя жизнь». Оригинальный во всем. В 1880-м, в 24 года, женился на 41-летней Аполлинарии Сусловой, которая была в 1861–1866 годах любовницей женатого Достоевского.
Миусское кладбище
(осколки памяти в камне)
Холодный день холодного октября с холодным дождем. Иду под зонтом к воротам Миусского кладбища. Оно сохранилось в отличие от Лазаревского, на котором была похоронена мать Федора Достоевского. Теперь на его месте расположен детский парк. Москва Федора Достоевского не сохранилась, к сожалению. Мы ведь на редкость расточительны, нам все места не хватает для строительства новых домов и улиц. Такие печальные мысли нахлынули на меня под дождем на Миусском кладбище, и я невольно пошла мимо крестов и надгробий по мокрым пустынным дорожкам, выложенным разноцветной плиткой. Старые захоронения, которые мог видеть Достоевский, потерялись среди захоронений XXI века. А кладбище ведь основано в 1771 году, во время эпидемии чумы, за Камер-Коллежским валом недалеко от местности Миусы. Ноги сами привели меня к храму Святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии – подворью патриарха Московского и всея Руси. В этом храме, думаю, Достоевский бывал, потому что церковь была построена в 1823 году. Не случайно же в самом начале «Братьев Карамазовых» появляется фамилия Миусовы: «Первая супруга Федора Павловича была из довольно богатого и знатного рода дворян Миусовых, тоже помещиков нашего уезда».
Мир грез Александра
Головина
Художник Александр Головин среди почти воздушных роз. У Врубеля была сирень. У Головина – розы. Поддерживает эстетизм модернизма Александр Блок, правда черной розой:
Я сидел у окна
в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу
в бокале
Золотого, как небо, аи.
Картины Александра Головина дышат нежностью и гармонией. Художник вдохнул в них свою поэтичную душу, и теперь она живет в его творениях. Вглядываясь в романтический розовый сад, я вдыхаю тонкий аромат цветов, которые напоминают о хрупкости мира. Пространство выставки удивительным образом наполнилось прозрачностью высокой художественной культуры Серебряного века. Вкусный эстетизм поражает и в театральных работах Головина. Тогда же был и взлет театра. Александр Головин – великий маг искусства – на Крымском валу в новой Третьяковке. Я пришла туда в дождь между знойными днями. Великолепные, пустые, огромные залы. Пастель, гуашь, темпера на бумаге и на холсте светятся авангардной свежестью грез начала XX века – взлета возвышенного искусства, искусства для искусства. Как мне хорошо жить в мире искусства!
Памятники
Сколько в Москве памятников? Можно сказать, что много. А сколько памятников писателям? Я не смогу ответить, но вспоминаю сразу памятник Гоголю, сидящему во дворике, потому что этот памятник, на мой взгляд, поставлен всем писателям сразу. Один сидящий печальный Гоголь выражает всю сложность писательства, всю горечь и непонимание современников…
Прекрасная тонкая работа скульптора Николая Андреева. Писатель, ссутулившись, как бы поник в старинном кресле, мучительно обдумывая извивы и повороты своего нового произведения. Он печалится, укутанный в плащ, устало глядя на прохожих. Я внимательно всматриваюсь в его лицо, на котором едва заметна грустно-извиняющаяся улыбка.
Гумилев
Непродолжительную земную жизнь прожил Николай Гумилев, но разве годы определяют смысл рождения человека? Поэзия Николая Гумилева, истинного рыцаря Серебряного века, дорога мне изысканной культурой слова, благородством, сомнениями и творческими исканиями. Поэт проникает в самую суть мироздания и в стихотворении «Слово», написанном в 1919 году, когда земля уходит из-под ног от разрушительных потрясений:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных
тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это –
Бог.
Невежество, зависть и ненависть не в силах уничтожить слово написанное. Временщикам не удалось уничтожить поэта, в груди которого, по его собственному признанию, мерно билось золотое сердце России.