Владимир Катаев  |
| Ирвин Вайль. От берегов Огайо до берегов Москвы реки.
От красных Цинциннати до красных Москвы. Мемуары Ирвина Вайля. – М.: ИД Менская, 2016. – 216 с. |
Наверное, отечественным читателям книги воспоминаний американского профессора-слависта Ирвина Вайля интереснее всего узнавать о его растянувшемся практически на всю жизнь романе с Россией. Начиная вторую главу своего рассказа, он пишет: «Мое общение с Россией – это долгая история со многими отступлениями».
И приходит на память название одного из шедевров нашей литературы – «Очарованный странник». Да, человек, буквально очарованный литературой и музыкой России, посвятивший жизнь изучению и преподаванию соотечественникам русской культуры, совершил за многие годы не менее сотни перелетов через океан, из Чикаго в Москву, немало поколесил по стране, вначале – по разрешавшимся американскому гостю маршрутам, а в последние годы по зову сердца непременно посещая Москву и Петербург (а он еще и пересек на поезде всю Сибирь и, сопровождая оркестр Валерия Гергиева, многие города российской глубинки).
А между тем (и ради этого стоит прочитать первую главу воспоминаний) как будто ничто не предвещало именно такой жизненный выбор. Отец, «обладатель четырехклассного образования и богатого жизненного опыта», прочил сыну славную карьеру в страховом бизнесе. Две религии, не без юмора пишет Ирвин, было у отца – иудаизм и… бейсбол. И, уже не без самоиронии признается автор, трудно было изначально представить, как это «наивный еврейский юноша из Цинциннати» станет в будущем специалистом – «подумать только!» – в русистике. Отказаться от билета на решающий бейсбольный матч с участием «Нью-йорских янки» (красных – просто по цвету логотипа) в пользу просмотра советского (стало быть, идеологически красного) фильма было уже знаковым выбором. Но главное было впереди.
Должно быть, у каждого западного русиста был в ранней юности некий толчок – иногда ошеломляющий, полученный от прочтения какой-то из русских книг, будь то Достоевский, Толстой, Чехов. И нередко он давал направление последующему, рождал желание овладеть языком и узнать душу того народа, которому они принадлежат. Собственно, так было и с Ирвином («Судьбоносная встреча с Достоевским – потрясение большее, чем от Библии и Шекспира»). А далее пути пролагались по-разному, и не всегда они были предсказуемыми, о чем читатель узнает, следя за перипетиями судьбы героя.
Его жизненные дороги пересеклись со многими личностями, имена которых значимы для русских читателей – Роман Якобсон, Владимир Набоков, Анатолий Добрынин, Виктор Виноградов, Илья Толстой, Евгений Евтушенко… Тонкости языка и культуры, свое осознание реалий российской истории в ХХ веке он проверяет, общаясь с видными русскими эмигрантами, знакомясь со «старой русской интеллигентной традицией». Постепенно он приходит «к пониманию многоликой реальности, которую мы называем Россией». Его интерес к фигуре Горького, который многие в его окружении сочли «излишне левацким (используя бейсбольную метафору)», привел к написанию книги «Горький: его литературный рост и влияние на советскую интеллектуальную жизнь», изданной в Нью-Йорке в 1966-м и переведенной у нас в 1993-м. Работа над книгой многое дала «для истинного понимания России и человеческой жизни вообще».
«Эти люди покорили меня моментально» – так описывает автор свои впечатления от встреч в Советском Союзе, а начались они в далеком 1960-м году, во времена оттепели и первых межуниверситетских обменов. Он жаден до встреч, готов постоянно вступать в разговор (главное, по-русски!). И студенты, и пережившие блокаду ленинградцы, и колхозники, и прохожие на улицах, и принимающие его по-домашнему коллеги, и даже «кураторы» от надзиравших инстанций – сотни встреч на протяжении десятилетий складывались в единую картину. Главные впечатления автора: гостеприимство, теплота, душевность неотделимы от «русской натуры». «Я покорен русскими».
Конечно, Россию есть за что критиковать, пишет он и подмечает – то с юмором, то с недоумением – многое, к чему мы привыкли или притерпелись. Критика тут касается и порядков в СССР (чего стоят хотя бы формулировки «насильственное утверждение жизнерадостности», «лицемерная идеология»), и США (там пропагандистская истерия приводит к тому, что соотечественники автора в массе своей «ни бельмеса не знают» о России и русских). Выход один – надо посмотреть друг на друга. Это вывод, подкрепленный жизненным опытом Вайля, много лет отдающего организации сотрудничества, взаимообмена между нашими странами, – не случайно он стал лауреатом медали Пушкина.
Особенно интересны страницы воспоминаний с описаниями встреч автора с двумя замечательными современниками – Корнеем Чуковским (фрагмент воспоминаний Вайля о Чуковском печатался в «НГ-EL» от 26.11.15), которого называет своим вторым отцом (полгода, в течение которого они общались в Переделкине, – «восхитительное время»), и Дмитрием Шостаковичем (еще в юности автор считал его своим «музыкальным идолом», а во время приезда композитора в Америку принимал его в своем Северо-Западном университете).
Конечно, чтобы так располагать к себе людей и проделать описываемый в воспоминаниях путь, надо обладать особыми способностями. Ирвин Вайль наделен ими щедро. Преподавательская харизма привлекала на его лекции по русской культуре и истории сотни и сотни студентов со всех факультетов университета. В юности он прошел актерскую школу у знаменитого Пискатора и своим искусством устного выступления может покорить любую аудиторию. В первые приезды в Россию он неизменно привозил гитару. На кострах, которые в Переделкине устраивал Чуковский для местных детей, Ирвин распевал с ними русские и советские песни. Выступая с докладом на Пушкинской конференции в Московском университете, свой анализ «Бориса Годунова» сопроводил исполнением монолога Пимена из оперы Мусоргского. «У меня очень неплохой любительский голос, но (и снова непременная самоирония. – В.К.) Шаляпин может не беспокоиться, я ему не конкурент». В Северо-Западном университете в качестве сопровождения лекций по русской литературе он поставил со студентами оперы Бородина, Чайковского, Рахманинова.
И вот – за плечами более полувека, в течение которых Ирвин Вайль прошел профессиональный путь преподавателя-русиста, очарованного языком, литературой, культурой России. Искренний друг, он верит в непременное развитие «огромного таланта, таящегося в этой необъятной стране».
