Змея кусает себя за хвост

Тотальный проект, не описываемый четкими понятиями. Андрей Белый. Красное домино. 1910-е. Государственный литературный музей имени В.И. Даля

Сербская исследовательница русского авангарда (в контексте помимо прочего европейского) Корнелия Ичин славится и как организатор белградских конференций и составитель сборников по их итогам. Эти тома (посвященные Даниилу Хармсу и Введенскому, Андрею Платонову и супрематистам...) заслуженно известны в научном кругу, но, увы, малодоступны тем, кто не вхож в круг специалистов. Ичин в рамках пользующейся высокой репутацией серии, посвященной не только истории, но отчасти и теории авангарда, собрала в томе своих статей работы, казалось бы, разнородные, но объединенные единым синтетическим сюжетом, столь важным для авангардной картины мира.

Даже предисловие исследовательницы названо авангардным усечением «Вступ». Здесь она пишет, стоит заметить, в стилистике футуристических и постфутуристических манифестов, вплоть до непоследовательности нумерации пунктов: «Нет – рациональному сознанию! Нет – миру объектов в сознании художника! Нет – миру смысловых слов в сознании поэта! Крученых – альфа заумного в поэзии, Малевич – альфа заумного в живописи (супрематизм). Беспредметные слова, беспредметная живопись – выход в Абсолют. Только в нем можно обнаружить новую космогонию – беспредметное мироздание».

Это стилизация, и, конечно, очень удачная стилизация. Но в этой стилизации Ичин передает не только дух авангарда, но и структуру того мира, который она исследует, разные уровни, развороты, точки преломления и моменты прикосновения к антиструктурам передового искусства 100-летней и чуть более давности.

Корнелия Ичин. Авангардный взрыв: 22 статьи о русском авангарде. – СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2016. – 384 с. (AVANT-GARDE; вып. 10)

Не следует думать, однако, что вся книга написана как имитация авангардных деклараций. «Вступ», в сущности, лишь настраивает читателя на тот совершенно академический – но притом крайне внятный – дискурс, который практикует Корнелия Ичин, работая с очень разнородным материалом, кажется, не желающим, чтобы его структурировали. Исследовательница, в сущности, и готова отдаться логике авангардной аструктурности, перефокусировки мира, но сама книга построена чрезвычайно логично. Перед нами три взаимоосообщающихся вектора, которые образуют кольцевую структуру: от философии к поэзии, от поэзии к живописи, от живописи к философии. Змея кусает себя за хвост, тексты, написанные в разные годы для разных публикаций (среди которых и международная цветаевская конференция в Москве, и международная же петербургская конференция, посвященная Даниилу Хармсу, и такие важные для всякого слависта издания, как Russian Literature, «Новое литературное обозрение», Slavic Almanac, да и более специфичные в данном контексте «Вопросы философии»), складываются в единый сюжет.

Но сюжет этот устроен по авангардным законам, по законам монтажа, и вслед за платоновскими представлениями об идеальном государстве и корреляции их с утопией Велемира Хлебникова следуют работы об Александре Введенском и Данииле Хармсе, затем происходит скачок к Елене Гуро, Алексею Крученых, Казимиру Малевичу, Тихону Чурилину, Наталии Гончаровой, Андрею Белому. Можно долго перечислять. Например, не так уж и давно стало понятно, насколько логично встраивать творчество Бориса Поплавского в авангардную парадигму, и у Корнелии Ичин это делается естественным образом через фигуру одного из самых радикальных футуристов, Ильязда; рассматриваются отсылки к русскому (советскому уже, точнее) авангарду в югославском журнале «Зенит»; пушкинские метатексты Марины Цветаевой и Наталии Гончаровой рассматриваются через авангардную призму; встречаются, как прежде в Витебске, вечные конкуренты Малевич и Марк Шагал…

Ичин работает с сопоставлением очень разнообразных контекстов, но сам материал требует этого. Авангард искал истоки во всем, что могло попасться под руку. Вообще надо понимать, что авангард в этом смысле проект тотальный, но и не описываемый четкими понятиями, не имеющий явственных границ (те же Белый и Цветаева – кто они? Авангардисты или модернисты? Или вопрос вообще не релевантен?). Одна из интереснейших статей сборника посвящена рецепции африканского народного искусства русским авангардом (вслед за западным, конечно), но есть и контексты эзотерических учений или научных теорий, взрывавших тогда сознание и менявших мир, и политических.

Ичин не предлагает нам увидеть хаос в авангардной теории и практике, напротив, ее статьи необыкновенно четки и обоснованны (автор этой статьи углядел лишь одну ошибку на весь изрядный том), – просто исследовательница вводит нас в ту часть культуры, которая устроена совсем нелинейным способом.