«Десятка» для изменницы

Михаил Близнюк. «Войной навек проведена черта…» Вторая мировая война и русские артисты: под оккупацией, в рейхе, в лагерях ди-пи. – М.: Старая Басманная, 2017. – 1120 с.

К началу 1943 года гитлеровской Германией было захвачено почти 2 млн кв. км территории СССР. На оккупированных землях оказалось, по разным сведениям, от 60 до 65 млн человек. Как пишет историк культуры русской эмиграции Михаил Близнюк, «по-разному распорядилась война судьбами миллионов наших соотечественников. Многих она вынужденно заставила подставлять свои плечи под нестерпимый гнет нацистской оккупации, за время которой они часто расплачивались не только ущемлением своего житейского благополучия, но и ценой самой жизни». Отметим, что, увы, многие – кто-то по конъюнктурным соображениям, а кто-то вполне искренне – стал служить новому режиму, стремясь словом (а иногда и делом) оправдать преступную идеологию.

Близнюк восстанавливает биографии своих героев: певцов, актеров, театральных деятелей (Всеволод Блюменталь-Тамарин, Петр Лещенко, Юрий Морфесси), оказавшихся по ту сторону фронта. Некоторые из них сложились более чем парадоксально. Возьмем, к примеру, народного артиста РСФСР, лирико-драматического тенора Николая Печковского (1896–1966). Слава его до войны была такова, что, когда Иосиф Сталин хотел послушать «Пиковую даму», Печковского, ведущего солиста Кировского (Мариинского) театра, спецбортом отправляли из Питера в Москву.

Попав на контролируемую немцами территорию, певец начал с ними активное сотрудничество. О масштабе его коллаборации говорят два факта. Во-первых, осенью 1942 года в тыл гитлеровцам была сброшена группа сотрудников НКВД с целью ликвидации Печковского. Во-вторых, генерал-лейтенант Андрей Власов хотел включить его в состав своего Комитета освобождения народов России, что, впрочем, оказалось невозможно – к этому времени артист добровольно сдался советским властям.

По приговору суда Печковский получил 10 лет лагерей. По окончании срока, в 1954 году, он был освобожден без права свободного передвижения по стране, но… ему возвратили орден Ленина, а в новом паспорте отсутствовала отметка о судимости. Вскоре Печковский был реабилитирован, а при начислении пенсии период с 1941 по 1954 год был обозначен как «отпуск без сохранения содержания».

Впрочем, даже если артист избегал наказания, став эмигрантом, нередко само изгнание оборачивалось трагедией. Певица Варвара Королева (1890(1895?)–1978) в 1941 году гастролировала во Львове, когда в город вошли немецкие части. Варвара удачно адаптировалась к новому режиму, ей было разрешено выступать не только на оккупированных территориях, но и в самой Германии. Интересно, что в составе репертуара певицы помимо русских песен оставались и цыганские романсы – напомню, что, согласно нацистской политике геноцида, цыгане подлежали уничтожению. После войны Королева избежала депортации и спустя несколько лет перебралась в Соединенные Штаты. Но на родине у нее оставался сын. Когда в 1959 году в Америку приехал с визитом Никита Хрущев, она обратилась к советскому лидеру с просьбой разрешить поехать в СССР. «Поехать-то можно, – сказал Хрущев. – Только за это «десятка» полагается. Ведь вы изменница родины». Соединение семьи не состоялось.

Касаясь послевоенных судеб артистов, Близнюк подробно воссоздает творческую жизнь в лагерях для перемещенных лиц – ди-пи (Displaced Persons). Он пишет о лагере Шляйсхайм под Мюнхеном, ставшем в силу своих размеров «столицей русской Германии», «белом лагере» Келлербрег, получившем название из-за того, что в нем расположились чины Русского корпуса, соединения эмигрантов первой волны, воевавших на стороне Германии. В них функционировали театры, выступали певцы, были печатные мощности, позволявшие эмигрантам читать собственные книги, газеты и журналы… Так что «тоска лагерей», о которой пел Бекас-Синицын в фильме «Ошибка резидента» (а в ней речь идет именно о беженском лагере, а не о зоне), не совсем точно передает атмосферу эмиграции. Временами бывало очень весело.