Я у судьбы на поводу…

Он был Учитель по природе. На финише шестидесятников руководил литобъединением поэтов «Спектр», все равно не избежавшим ликвидации. Очевидно, считалось, что поэт – тот, кто в казенной конторе Союза писателей? Мы дружили 40 лет, он видел: я много пишу критических статей, рецензий, но никогда не просил меня дать оценку его творчества. Для него формат рекламных или социально-политических имитаций был ничтожен, казалось, по простой причине: его цыганскую любовь не впишешь в бренный московский бедлам. С цыганами он много странствовал в молодости, знал их нравы, неписаные законы, но он был не из рода пушкинского Алеко. В романе «Цыганский барон» (1995) – большом полотне из цыганской жизни – есть монолог барона, в нем такая строчка: «Живешь и любишь чувство жизни. Вот так я прожил жизнь…» Далее поясняется: «У нас, цыган, всегда кто-то невидимый стоит за каждым и ведет его по жизни... цыгане боятся говорить о нем... но всегда помнят и его и хотят ублажить».

Ефим Друц ездил некогда в Испанию, к знаменитым цыганам, как этнограф сопоставлял, в какой степени племя, вышедшее из Индии, дифференцировалось культурно и, значит, изменился их интраобраз. Он стал ведущим цыгановедом в стране, приглашаемым для комментариев на ТВ и для консультаций театральных постановок. Театр «Ромэн» ставил его пьесу, он дружил со Сличенко, Титовым, с трио гитаристов Колпаковых. Из «Ромэна» вышел артистичный Владимир Воронцов, заслуженный артист России. Титов – основатель Студии романса в структуре Дома актера, на вечерах которого часто бывал Друц, выступавший там порой. А то в Центральном доме работников искусства (ЦДРИ), если гром на душу грянет, творческий вечер проведет. В 1998 году мы совместно с цыганскими артистами сподобились на разовую в пользу Центрального дома литераторов (ЦДЛ) продажу билетов на концерт цыгано-русских и русско-цыганских романсов. Надо отметить, что Друц, по всем показателям должный вести этот вечер, буквально заставил быть ведущим меня. Он прислал в Центральный дом литераторов самодеятельных, так сказать, цыган из провинции, что ценно – подлинных.

«Пустыня, даже в Москве, пустыня... – пишет Друц, – и кто в пустыне милостыню просит, тот, видимо, последний идиот». Такие разные миры: архаичный мир барона, поэтический мир Друца и мировой центр – Москва. Эти строки важны для мировидения ученого и поэта, они перекликаются с поэтикой русских символистов ХХ века.

У поэта Ефима Друца – своя стезя с чувством логики вещей высшего порядка:

Все чаще думаю о жизни –

Я у судьбы на поводу;

Люблю убогую отчизну,

И в пропасть вместе с ней иду

Здесь нет комплекса раба, зато усматривается удел патриарха в объективирующемся мире. Он, цыганский барон, на мгновение заглядывает под мантию с видимыми реалиями: «Не знаю, может быть, Бог создал человека, но когда-то человек согрешил с врагом Бога». Что значит это «не знаю», откуда скептицизм?

«Он правит людьми, если тем недоступна радость жизни. Я старался, чтобы любовь ко всему живому никогда не уходила от меня». А вот обобщение, венец патриарха: «Мир создан для радости, но мы рождены для печали. Мы – это племена цыган, евреев и все-всех, вот отчего на душе тяжелый камень и никак не высечь пламень».

В последнюю осень Друц был худ, без тени печали или радости, пожалуй, размышлял о «чувстве свободы»; оставшись один в «каменных мешках города без начала и конца». Я настаивал, чтобы он гулял, выходил на улицу, привез теплую куртку, сказав: «Старик, движение – жизнь». После настойчивых повторов он соглашался. А после: «…Голос бессонной ночи приходит и будоражит, и слышу: не верь!»

Роман «Цыганский барон» закончен строками: «Старик замолчал, взглянул последний раз на небо и умер так же спокойно, как он говорил о смерти». Мистическую странность не могу расшифровать: почему именно в тот час умер Ефим Друц, когда я садился в поезд Москва–Новороссийск?