Прешерн – это Словения

Елена Степанова. Франце Прешерн. Жизнь и творчество. – СПб.: Алетея, 2017. – 712 с.

Что мы знаем о Словении? Да, в общем-то, ничего. Кто-то слышал про лекарства от трудновыговариваемого «Крка», кто-то про плиты «Горенье». Ну и еще туда имеется устойчивый поток туристов из России. Вот, собственно, все. Культура же этой страны и ее язык остаются для нас неизвестными, да и, наверное, многие путают ее со Словакией.

Однако и в этом маленьком государстве имеется немало интересного и примечательного, в том числе в литературе. Самым крупным именем словенской словесности является Франце Прешерн, начало всех начал в тамошней поэзии. Степанова пишет о нем: «Для маленького словенского народа его стихи имеют не меньшее, а гораздо большее значение, чем творчество Гете, Гейне, Шиллера, Шекспира, Байрона, Камоэнса, Данте, Пушкина, Лермонтова, Мицкевича, достойных сынов более многочисленных народов. Они легли в основу современного словенского языка и литературы».

Но этот автор мало известен в России; впрочем, а кто у нас известен из славянских поэтов кроме польских? Книга Степановой – важный шаг в открытии для русского читателя великого поэта.

Годы рождения Мицкевича–Пушкина–Прешерна весьма символичны – 1798–1799–1800. В книге Степановой целая глава посвящена влиянию поэзии Мицкевича на словенского поэта. Немало она пишет, сравнивая Пушкина с Прешерном, хотя в этом случае поэты друг о друге не знали. Александр Сергеевич интересовался южными славянами, создав одноименный цикл, но вряд ли различал разные их племена. Франце Прешерн, в свою очередь, при всем уважении к России, критически относился к русскому языку и культуре, упрекая их в «татарщине».

В известном смысле словенскому поэту было труднее, чем Пушкину или Мицкевичу. Степанова подробно разбирает ситуацию на его родине в момент его рождения и становления – словенский язык был уделом деревенского простонародья, его презирали сами образованные словенцы, предпочитавшие говорить по-немецки. Подобно Пушкину, Прешерн в быту больше пользовался немецким (как наш поэт – французским) – для него он был почти родным языком – и написал на нем немало стихотворений. Но тем сильнее заслуга Прешерна, отстоявшего вымиравшее наречие, поднявшего его на высоту подлинной поэзии и заложившего основу литературного языка.

Любляна. Площадь Франце Прешерна. Открытка начала ХХ века. Иллюстрация из книги

Прешерн оставил наследие объемом куда скромнее, чем у Пушкина, хотя и прожил дольше. Но при всей его компактности в нем есть и сонеты (неизбежные для эпохи романтизма, как у тех же Мицкевича–Пушкина), в том числе их венок, с которым он справился самым мастерским образом, и эпиграммы, и газели в восточном духе, баллады, и подражания народным песням, и историческая поэма. Прешерн вообще любил виртуозность и помимо венка сонетов создал «Глоссу», которая своей изощренностью напоминает «Глоссу» Михая Эминеску, другого великого национального поэта.

Он прославился и как «страстный борец за сохранение самобытности словенского литературного языка», протестуя против ненужных заимствований из немецкого. Впрочем, это был путь всех младописьменных славянских языков, включая чешский. В противном случае они бы представляли собой убогие германизированные пиджины.

Поражает энциклопедичность подхода автора книги. В ней рассматриваются и едва ли не каждое его стихотворение отдельно, и тема «Прешерн в музыке», и дается практически полная история словенской литературы – в плане освоения творческого наследия Прешерна, и перечисляются все памятники ему, и, конечно, имеется раздел «Прешерн и Россия». Даже удивительно как о поэте, сочинившем столь немного, написана настолько большая книга, объемом во много-много раз превосходящая все, вышедшее из-под его пера.

Тут хотелось бы поделиться одним замечанием: есть поэты, и их очень мало, которые невероятно важны для своего народа. Но которые возбуждают при этом мало интереса за рубежом. Тот же Пушкин как поэт мало кому интересен или Мицкевич. Зато Мандельштам или Норвид – о них сочинены целые тома. В ряду таковых национальных поэтов – Петефи, Эминеску, Туманян, Шевченко. Кому сегодня придет в голову интересоваться их стихами, равно как стихами Прешерна? Но при этом все прекрасно понимают их значимость. Чтобы уловить всю прелесть стихов Пушкина или Райниса, надо интимно знать их язык, в противном случае они звучат, как выразился один ученый-немец, барабанно-банально. Действительно, что такого оригинального в «Мой дядя самых честных правил» или «Я помню чудное мгновенье»? То ли дело «Забором крался конокрад, загаром крылся виноград» (это, правда, не Мандельштам, а Пастернак) или «Шевелящимися виноградинами угрожают нам эти миры» (а вот это уже Мандельштам)! Прешерн потому – несмотря на всю его пушкинскую простоту и незатейливость – поэт не для всех, а только для тех, кто хочет познать душу словенского народа, выяснить: что там на самом деле?

При всей своей добротности и академичности книга Степановой не лишена недостатков. Зачем-то введены непонятные сноски для пояснения всем известных понятий: «Литератор – человек, профессионально занимающийся литературным трудом; писатель – тот, кто занимается письменностью, словесностью» и т.д. Недостаточно освещен венский период жизни Прешерна, точнее, нет картины этого грандиозного города, в котором он прожил много критически важных для него лет. Он ходил по тем же улицам, в то же время, что Бетховен и Шуберт, Грильпарцер и Раймунд.