Великолепная шифровка

Два противоположных начала: Венера – телесное, шаман – духовное. Вера Хлебникова. Иллюстрация к поэме «Шаман и Венера». 1920-е

Издание по сути своей является докторской диссертацией. Получив вполне заслуженную ученую степень, автор «Танатологического дискурса» стала, кстати сказать, самым молодым доктором наук за всю историю культурологии в России.

Научным, диссертационным характером труда Марианны Дударевой объясняются как плюсы его, так и минусы, причем, как вы сейчас увидите, речь идет фактически об одном и том же. Прежде всего это нарочито усложненный язык, местами, признаться, ставящий в тупик даже человека порядком начитанного. И впрямь, если аксиология, типология или танатогенез еще могут сообщить гуманитарию с каким-никаким, а высшим образованием нечто существенное, то морбутальность, иррадиация, инициатическая трансмиссия и остальной воляпюк, к сожалению, общеобязательный в работах подобного рода, на мой взгляд, способны озадачить и узкого специалиста (например, иррадиацию определяют совершенно по-разному физиология, медицина и оптика). Читателю же вовсе рядовому гарантированно помстится, будто занозистый терминологический частокол наукояза преодолеть невозможно. А между тем попытаться все-таки стоит.

Дело, как я убедился, в том, что, ставя языковую преграду умам поверхностным, посредственным и непоследовательным, Дударева одновременно указывает избранным путь в богатейшую, постепенно приоткрываемую автором сокровищницу русской литературы XIX и XX столетий, сакральность которой (эта мысль впервые посетила меня где-то в середине лаокооновой борьбы с текстом) должна быть защищена. Зашифрованная наукоязом книга в то же время высвечивает в нашей литературе глубины и пласты, для дилетанта вовсе несуществующие или в лучшем случае без соответствующей культурологической оптики представляющиеся ему загадочными иероглифами. Я имею в виду едва различимые пограничные слои переходных состояний от того, что и как сказано к тому, почему сказано, к причинности искусства и человека в нем. Лишенные изобилующего цитатами и ссылками энциклопедического комментария к каждой чуть заметной поэтической «мелочи», мы, если вдуматься, иной раз способны о чем-то интуитивно догадаться, даже, пожалуй, самостоятельно разобраться в том или ином произведении, но отсюда еще очень далеко до понимания подспудных истинных мотивов, двигающих художником, прикасающимся вслепую к вдохновляющему его на творческий акт иррациональному надличностному началу.

В качестве иллюстрации исследовательской манеры автора «Танатологического дискурса» из длинного ряда рассмотренных на страницах монографии поэтов и прозаиков от Карамзина и Пушкина до Рубцова и Самойлова (к сожалению, в издание не вошли публиковавшиеся ранее прекрасные статьи Дударевой о прозе Бориса Зайцева) выберу наиболее интересного для меня – Велимира Хлебникова. В гл. «2.5. Поиски Востока, или Апофатическая реальность в поэме В. Хлебникова «Шаман и Венера» подробно разбираются мотивы «двух противоположных начал, телесного (Венера) и мудрого духовного (шаман)», их сочетание в пространстве поэмы. Однако «стоит обратить внимание в данном случае не только на пространственные модели, – проницательно замечает Дударева, – но и на особый час, указать на время действия в произведении: «Он замолчал и, тих, курил,/ Смотря в вечернее пространство./ Любил убрать, что говорил,/ Он в равнодушия убранство». Венера уподобляется звезде, на что указывает семантика золотого цвета («золото и мел»), является в пещеру в пограничный час, ни днем, ни ночью: «Часы летели и бежали,/ Они в пещере были двое./ И тени бледные дрожали/ Вокруг вечернего покоя». Этими и другими меткими наблюдениями и сопоставлениями автор вводит ось времени в систему координат произведения, увлекает нас к вдруг распахнувшимся горизонтам разбираемого текста и там удаляет почву из-под тех (к их числу до знакомства с книгой принадлежал и я), кто видел в хлебниковском шедевре всего лишь шутку гения: «Конечно, можно, как это делают некоторые исследователи, отнести поэму к пародиям, Венеру воспринимать как куклу, заговорившую «типично кукольной речью». Но в основе поэмы лежит игра, которая носит космический состязательный характер и уподобляется агону, сакральной части мистерии, древней космической борьбе героя со своим антиподом…» Действительно, под таким расширенным углом зрения, или «углом сердца», как незадолго до смерти с укором нам, будущим читателям, выразился сам Хлебников, «Шаман и Венера» при всей неотменяемой ироничности, гротескности предстает произведением серьезным и более значительным.

Марианна Дударева. Танатологический дискурс русской словесности конца Нового времени. Введение в апофатику культуры.– М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2022. – 354 с.: ил.

И, взором нежности лелеем,

Могол ей молвит: «Просим

Нас не забывать,

И этот камень дикий, как кровать,

Он благо заменял постели,

Когда с высокой ели

Насмешливо свистели

Златые свиристели».

И с благословляющей улыбкой

Она исчезает ласковой

ошибкой.

Ошибка эта, подчеркиваю, несколько портит впечатление от главы, а не от книги в целом.

В заключение напомню слова философа Якова Друскина о стадиях понимания – иерархии степеней проникновения исследователя в творческий универсум художника. Подробно описав первые три стадии, вот что Друскин говорит о четвертой: «Это тайна, данная каждому человеку, и как тайну ее можно открыть только скрывая и скрыть открывая». Будь я редактором Марианны Дударевой, обязательно включил бы в ее книгу эти слова, возникшие в моей памяти как послевкусие от прочитанного, в виде постскриптума где-нибудь между заключением, словарем терминов и библиографическим списком.