Любовь в немыслимых условиях

Кто подсказал сибирскому мужику Шукшину, что главное – Любовь? Кадр из фильма «Калина красная». 1973

Это вторая совместная книга двух прозаиков, излагающая биографии больших советских писателей. Первая была о Фазиле Искандере и называлась просто «Фазиль». Впрочем, можно сказать, что первой их совместной книгой-биографией была другая – «Солнце всходит и заходит: жизнь и удивительные приключения Евгения Попова, сибиряка, пьяницы, скандалиста и знаменитого писателя» (см. «НГ-EL» от 20.05.21), но в ней автором был Гундарин, а главным героем, о котором велось повествование, пусть и активным с прямой речью, – тот, кто поименован в названии.

В общем, в данном случае это совместный текст биографии не о ком-то из соавторов, а о третьем лице, все-таки второй. Вспомнилось, как когда-то супруга Искандера на одном из памятных мероприятий, посвященных ее ушедшему мужу, высказала авторам неудовольствие по поводу того, что книга названа просто по имени, а не, скажем, по имени и фамилии «Фазиль Искандер» (так, по ее мнению, было бы правильней). С этим ли связано или не с этим, но вот новая книга-биография о Шукшине названа уже именем-отчеством.

В «Фазиле» соавторы применили такой литературный прием: в почти хронологическое повествование были вкраплены их короткие диалоги, поясняющие те или иные факты интерпретирующие литературные события из жизни создателя «Сандро из Чегема» с точки зрения каждого из соавторов. Я тогда для себя и про себя назвал диалоги Попова и Гундарина «диалогами двух мудрецов». В «Василии Макаровиче» этот прием стал основополагающим: биографическая книга о Шукшине построена целиком в форме диалогов ее соавторов (за исключением предуведомления и послесловия).

К слову, нынешний труд разными гранями соприкасается и перекликается с предыдущим. Авторам так и хочется «запараллелить» свою новую книгу с книгой об Искандере (а героев Шукшина – с героями Фазиля), хотя, казалось бы, что может быть общего между такими разными творцами кроме того, что оба они – большие прозаики земли Русской. Вот, к примеру, повествуя о шукшинском цикле рассказов «Из детских лет Ивана Попова», Гундарин делает такие сравнения: «Фазиль Искандер создал гораздо более обширный цикл про детство Чика… но мне кажется, что Шукшин – куда в большей степени Иван Попов, чем Искандер – Чик».

В диалогах цитируется великое множество источников (воспоминаний; выдержек из интервью людей, взаимодействовавших с Шукшиным на протяжении его жизни; критических и литературоведческих книг и статей; шукшинских текстов и т.д.). У Попова таких цитат чуть поменьше, хотя тоже хватает – он знал Шукшина лично, и поэтому у него больше личных воспоминаний и впечатлений. У Гундарина, напротив, побольше чужих цитат – он в силу возраста лично Шукшина не знал, зато, по всей видимости, больше владеет материалом в части литературных источников.

В двухстраничном Предуведомлении соавторы заявляют, что хотят разобраться, каков Шукшин сейчас (в 20-х годах XXI века), каким он был при жизни и кто подсказал простому сибирскому Василию, что главное – «Любовь. В немыслимых условиях любовь – к Родине, матери, женщине, землякам».

Соавторы во всех подробностях рассмотрели жизненную и творческую биографию Василия Макаровича. Что касается биографии жизни, то начало ее берется, так сказать, «со времен царя Гороха»: предки Шукшиных и Поповых (две ветви Василия Макаровича, отцовская и материнская) приехали на Алтай в Сростки из Самарской области в XIX веке с разницей в 30 лет. Сначала Шукшины, потом Поповы. Вроде Шукшины, устроившись в Сибири, зазвали и Поповых.

Евгений Попов, Михаил Гундарин. Василий Макарович.– АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2024. – 426 с. (Великие шестидесятники)

Стоит отметить один момент, на который вольно или невольно делают акцент соавторы. Шукшин неплохо адаптировался к советской действительности, приспособился к ней: был комсоргом курса во ВГИКе, боролся со стилягами, требовал исключения Гурченко из ВЛКСМ за подражание Западу, стал членом КПСС. Носил сапоги, галифе и гимнастерку. Это была игра на публику и показуха для партийного начальства, не более того (мол, я вышел родом из народа, как говорится, парень свой). Гундарин поясняет: «Нехитрый эпатаж Василия Макаровича вполне действовал на подверженную сословным предрассудкам московскую тусовку [...] Василий Макарович рассчитал все абсолютно правильно: бил в цель, становясь антикодом для «культурной элиты». «Я – не вы, я – другой» – вот смысл этого нехитрого послания... После победы фильма «Живет такой парень» в Венеции эпатировать публику перестал […] Именно в этой тужурке Шукшин потом снимется еще в «Калине красной»… А в гостиные стал надевать костюмчик и туфли. Теперь за него говорили не сапоги, а лавры победителя…»

Возможно, такое шукшинское двоедушие (или «лицемерие») связано с тем, что в свое время ему, как и его матери, пришлось отречься от родного отца, который в сталинские годы был репрессирован. «Мать Василия Макаровича отреклась от мужа – неизвестно, веря или не веря в его виновность. Но ей было чем оправдаться перед собой и людьми: она сделала это для блага сына и дочери», – говорит Попов. В 1956 году отца Шукшина реабилитировали. Можно представить, что на самом деле чувствовал в тот момент будущий знаменитый режиссер, актер и писатель. В книге приводится цитата из воспоминаний одной из его бывших жен Лидии Чащиной-Александровой, возможно объясняющая если не предыдущее, то дальнейшее поведение героя книги: «…Его отца расстреляли. И сын… отрекся от него… А потом пришла реабилитация, Вася, когда на него находил момент откровения, с горечью мне говорил: «Лидок, ты понимаешь, какой грех я совершил? Я так верил во все это, а теперь коммунистов ненавижу». И я желторотик, ни хрена не понимая, спрашивала: «Как же ты теперь жить будешь?» А он, играя желваками, отвечал: «А вот так! Врать буду» И добавлял: «Я им не какой-то недоумок деревенский. Всех их обману!» Только вместо «обману» другое слово употреблял – матерное».

Интересный прием, пусть в биографической литературе уже и не раз опробованный: факты из реальной жизни писателя и кинематографиста сопряжены в книге с теми сюжетами, которые были впоследствии описаны Шукшиным в его произведениях или нашли отражение на экране в кинофильмах, к которым Шукшин имел отношение. Связка: жизнь-искусство, жизнь-искусство, жизнь-искусство. Или так: факт жизни – факт искусства (кинематографа, литературы).

Соавторами перелопачен не один десяток различных источников. Глаз зацепился за слова писателя-краеведа Сергея Теплякова (процитирован в книге), сказанные о съемках фильма «Живет такой парень»: «Режиссер [Шукшин] тащит в кадр всех, кого считает подходящим: ростом, лицом, глазами…» Возникла аллюзия к книге: соавторы шукшинской биографии тоже притащили в свои диалоги («в кадр») все, показавшееся им подходящим. Это такое огромное количество материала из разных источников, что только библиография, аккуратно составленная и включенная в книгу, заняла пару десятков страниц (почти 400 ссылок на источники). Причем это не сухо изложенный научный труд: книга написана («пробеседована» «двумя мудрецами») легким разговорным стилем, без занудностей, афористично, метафорично, с морем литературных и нелитературных аллюзий.