Петр Порохин Мой дед, Порохин Петр Федорович, родился в 1896 году в деревне Аниковская Тавреньгской волости Вельского уезда (ныне это юг Архангельской области). Окончил 4-классную земскую школу. С 11 лет стал ходить на заработки (в семье было семеро детей). В 1915 году был призван в армию и отправлен на фронт Первой мировой.
Деду шел уже 84-й год, когда умерла его жена – моя бабушка – Мария Сергеевна. Чтобы как-то пережить горе, дед взял толстую тетрадь и на обложке написал «Мои воспоминания». Точно так же когда-то назвал свои мемуары и генерал Алексей Брусилов, главнокомандующий Юго-Западным фронтом, где довелось воевать деду... Разумеется, сравнивать эти два труда просто невозможно. И все же бесхитростный откровенный рассказ простого солдата (Петр Федорович скончался в 1982 году) о событиях 90-летней давности, думается, тоже ценный документ, передающий дух эпохи.
Меня взяли на войну в 1915 году 9 августа. Призываться пришлось идти за 120 верст в уездный город Вельск. За начальника воинской команды прибыл прапорщик, а с ним два унтер-офицера, по-теперешнему сержанты. Нас по железной дороге отправили в Курск для обучения солдатской науке...
Командиром батальона был полковник, но за месяц обучения видели его только 2 раза. Занятия с нами проводили в основном подпрапорщики, и на взводах, и на отделениях были поставлены старые унтер-офицеры. В 6 часов заиграет рожок, и все скок, как сумасшедшие, давай становиться в строй, а кто замешкивался, то от отделённого получал по заднице медной бляхой, так что другой раз стать в строй медлить не будешь. Нас, молодых, били за каждую мелочь. Если честь не молодцевато отдашь, то и по шее можно получить оплеуху, а то и до красных соплей┘
...Обучали цельный месяц, не единожды ходили на стрельбище. Учение производили такое: все больше штыковой бой. Нажимали на одиночную подготовку солдата. Целыми часами заставляли сноровисто винтовкой колоть штыком чучело. В течение месяца так же досконально изучили винтовку. Винтовки были трехлинейные образца 1891 года, весом они были 9 фунтов, а как рыть окопы, нам и не показали, мол, сами то знаете.
Кормили вдоволь. Пищу ели десять солдат из одной деревянной лоханки, то же и кашу, когда гречневую, иногда просо – то есть овсяную кашу. Кормили хорошо, сытно. На день на каждого выдавали хлеба 3 фунта, мяса фунт во всяком виде, масла – полфунта, сахару пиленого 18 кусков.
К 1 октября сформировали батальон и повезли уже на фронт в теплушках. В батальоне числилось 500 молодых солдат. Меня назначили сразу отделённым командиром, так как я был грамотный. Повезли сперва на Киев, далее на Белую Церковь, затем на Казатин, далее на станцию Шепетовка
Со станции Шепетовка повели нас походным маршем в город Изяслав, где находился с командой воинский начальник. Тут и переночевали. Назавтра нам выдали сухой паек и повели наш батальон в штаб 5-го стрелкового полка 2-й стрелковой дивизии, под местечко Черторыйск на речке Стырь.
Полк стоял за лесом в 3 километрах от передовой. Я попал в 4-ю роту, в первый взвод, в первое отделение. Взводный был сибиряк по фамилии Карпов, отделённый – Васильев. Недалеко от того места, где нас распределяли по подразделениям, разорвалось три снаряда. Мы давай бежать в кучи. Но только благодаря взводному, который нас вразумлял словом и действием, нас успокоили. После нам взводный Карпов и толкует: «Сейчас прибудет поручик, ротный командир, остерегайтесь ему провиниться». А ротный командир как подошел говорит: «Здоров, 4-я рота!» – «Здравия желаем, Ваше благородие!» – «О! Да тут боле половины новичков! Вот наш командир полка дал боевой приказ: через 3 километра на опушке леса между 1-й и 2-й ротами есть разрыв. Нам приказано его занять до подхода немцев. Если мы подойдем, а немцы уже заняли окопы, то придется тогда идти в штыки. А вы, молодые солдаты, смотрите, что делают старые солдаты, то и сами делайте».
Как стемнело, отправились узкой тропкой. Впереди шел ротный командир, вторым – взводный командир 3-го взвода со своим взводом, затем 4-й взводный с отделённым командиром и их подразделение. Стали мы выходить на опушку леса, мы подходим, и немцы подходят, мы – в окопы, и немцы в – окопы. У нас в роте пулеметов не было, а у немцев на роту 6 пулеметов. Не знай откуда застрекотали немецкие пулеметы, наши – врассыпную, кто куда. Я не побежал, а заскочил в яму. А немцы отступили метров на 300 назад, через поля.
Вдруг все заглохло. Я лежу и думаю, что же будет дальше. Слышу шорох, затем услышал голос своего взводного: «Кто здесь с 4-й роты, 1-го взвода?» Я отозвался. «Рой для себя окоп, наутро нам будет смерть, они снарядами весь лес посекут. Мишень им хорошая, потому что мы вышли на опушку леса. Наша батарея выстреливает в день по 5 снарядов, а немец, хотя бы один человек шел по полю, посылает по нему с десяток снарядов».
Ночь была очень темная. Лес за лето переходил из рук в руки раз десять. Везде валяются человеческие и лошадиные трупы, духота. Только начало светать, немцы открыли канонаду. Лес весь полетел на нас щепками. Мелкие наши окопчики завалило сплошь сучьем и лапником. Немцы без боя заняли полосу нашей 2-й роты. Я посмотрел: параллельно со мной лежит немец. Вот тогда наш ротный и закричал: «Вторая рота без боя побежала в лес». Наш ротный и кричит им: «Где ваш ротный?» Отвечают: «Ротный убит, подпрапорщик ранен». А немцы с голов поснимали каски и кричат: «Рус, иди сдавайся в плен!» Ротный опять кричит 2-й роте: «Да есть у вас взводные? Ведь в вас не стреляют из пулемета». Тогда солдаты 2-й роты перебежками снова заняли оставленные утром окопы.
Участилась стрельба. Не выдержали немцы, опять обратились в бегство от нашего ружейного огня. Когда они бежали по полю ко своим окопам, мы немало их перебили, стреляя им в спины. Вот поле зачернело от немецких мундиров. Это было первое мое боевое крещение...
...Нашу дивизию все время перекидывали с места на место, где немцы прорвут линию фронта, нас бросают туда. А все переходы делали пешим порядком. Автомобилей нам не полагалось, а железнодорожные поезда грузились медленно. Иной раз 50 верст пробежишь за сутки. Только восстановим позицию, нас опять бросают затыкать другой прорыв...
...Командующим Юго-Западным фронтом был генерал Иванов. Но он оказался слабым командующим. Его верховная ставка, где всеми вопросами ведал генерал Алексеев, сменила. И вместо него командующим назначила кавалерийского генерала Брусилова. Хотя поговаривали, что Иванов передал командование Брусилову неохотно. Но верховная ставка на передаче командования настаивала. Как только стал командовать Брусилов, стали усиленно готовиться к наступлению. Ночные учения с преодолением различных препятствий стали обычным делом. Брусилов был боевой командир, когда подойдет к полку или к дивизии, узнать, что это командующий фронтом, можно было только по титулованию его. А так он носил солдатского сукна шинель, простые сапоги, простые (защитного цвета. – С.П.) погоны. Одевался, как простой солдат. Если его встретишь один на один, никогда не подумаешь, что это и есть сам командующий фронтом...
...Все время производились учения по отработке тактики наступления. Одновременно мы по ночам рыли окопы, приближая свои к окопам противника. За весну мы приблизились к противнику на расстояние 100 метров. Всю эту работу проделывали исключительно ночью. Выросли у противника перед его носом и глазами наши окопы, сделаем ход сообщения, поставим в 3 ряда рогатки с колючей проволокой, так что даже днем стало сидеть в окопах не опасно. Так готовились к крупному прорыву. Проходил по окопам сам командующий и приказывал два дня не высовывать головы из окопов. Столько было подвезено орудий и снарядов к ним! У немцев перед первой линией было установлено 16 рядов проволочных заграждений, и было, говорят, у них где-то написано, что этих окопов русским не видать. Но с нашей стороны пошла артиллерийская подготовка. Земля вся задрожала. Сначала била артиллерия с тем, чтобы уничтожить заграждения, а затем огонь артиллерийских батарей был перенесен на вторую линию обороны, а всего их было 5 линий.
Вот настал день нашего наступления 23 мая (по старому стилю. – С.П.) 1916 года. Стали наступать в 9 часов утра. Выбежали мы ходами сообщения из своих окопов. Где у противника взялось столько пулеметов! Стали из них нас крошить как солому. Перед тобой и на тебя падает мертвый солдат, ты вдруг очутишься на земле и думаешь: и ты уже мертвый! Нет, пошевелишь членами, руки-ноги целы – живой! И снова бежишь.
И так добежали до окопов противника. Перед одним трещит пулемет, тогда нам скомандовали: «Бомбометчики, вперед!» А я был бомбометчиком. Я подполз метров на 10 к пулемету и бросил 4-фунтовую гранату. Пулемет и опрокинулся вверх колесами. Тогда мы ворвались в немецкие окопы...
...День тот выдался солнечный, но солнца видно не было из-за стрельбы и пожаров. Нам было приказано взять две линии, а мы за день взяли все 5 линий. (В «Истории русской армии» Керсновского читаем: «Во 2-й стрелковой дивизии... особенный успех имели 5-й и 6-й полки, открывшие XL корпусу путь на Олыку и Луцк» – С.П.)
Я очень был удивлен смелостью нашего полковника Гаскевича. Мы, солдаты, все стараемся бежать ходами сообщений, а он бежит поверху и кричит: «Пятый полк, вперед!», ничего не страшится... А после боя как нас отвели в тыл, подъехал он к нам, сошел с лошади с перевязанной левой рукой и заплакал: «Вечор было 4 тысячи штыков, то есть солдат, все как на подбор, молодец к молодцу, от нас теперь от всего-то полка осталось128 человек, а остальные убитые и раненые...»
На наш полк пришлось 14 тысяч пленных и трофеи: 11 орудий, 42 пулемета, 20 тысяч винтовок. Не прошло и полчаса, как к нам пригнали новое пополнение. Старых стали распределять. Меня из первого взвода назначили взводным командиром 3-го взвода. И в тот же день снова пришлось преследовать немцев. Мы их гнали по направлению шоссе на Луцк и далее на Владимир-Волынский...
