Борис Подопригора ...А потом┘ Стопки и кружки, крышки от фляжек и мерные медицинские стаканчики – сдвинули разом. Не предотвращенный никакими инструктажами фейерверк расцветил черное небо мириадами трассирующих конфетти. Одуревшая лентопротяжка в сотый раз затянула: «Мы уходим, уходим...» Да будет последним на чужбине этот восемьдесят девятый! С Новым годом! Прозит! Чиэрс!
* * *
21 час с минутами. 31 декабря. Афганистан. Знакомый зигзаг бетонки. Аэродромной морзянкой мигает буква «Ш» – Шинданд. На каждом изгибе дороги закутанный в одеяло сорбоз опасно вскидывает автомат. «Аз феркее шоурави» – «Я – из советской дивизии». Голубая ооновская наклейка на ветровом стекле «уазика». Едем провожать последний борт на Союз. Молчим: старший наблюдатель поста ООН – австрийский подполковник, его помощник – майор из Непала, водитель Степанов (Степа) и я – офицер по взаимодействию с военными наблюдателями ООН.
Задача ооновцев – с точностью до человека отслеживать вывод нашего ограничивающегося с каждым днем контингента. Сегодня уже дважды были на аэродроме, проводили два борта. Сколько их – «интернационалистов» – в предвкушении скорого дембеля готовятся «по-боевому» встретить Новый 1989-й? Уже дома, в Союзе, но под бдительным оком отцов-командиров – из числа не вызвавших в Ташкент своих жен.
Ах, как утром своих провожал автобат! Колонна «КамАЗов»-«шаланд» надрывала сирены, пока не слился с небом серебряный крестик «Ан-двенадцатого». Ооновцы – не то чтобы хмуры, так уж получилось: завтрак был в ужин, сели обедать – звонок, вперед – считать. А от ужина отказались – хотели организовать свой. Вообще-то с этими делами у них строго: и со счетом, и с трехразовым питанием... Этот рейс – дополнительный - выводится часть госпиталя. На поле – много медиков и гражданских летчиков – в синей, совсем забытой здесь форме: «Кому там, наверху, понадобилось посылать самолет под Новый год?» Хорошо, еще нет журналистской братии, их перед посадкой собирают по всему полю, а аппаратуры столько, что, кажется, легче танк загрузить...
Впрочем, время еще есть. 21.40. До Нового года больше двух часов... Быстрее бы со списками... Главный воздушный эвакуатор из штаба 40-й армии подполковник Яковлев бойко направляется к ооновской машине: «Готово, всего – 85, из них офицеров... итого за сутки – 154... проверьте, подпишите...»
– Погодите, подполковник, – степенный австриец с блокнотом выбирается из «уазика», – во-первых, не 154, а 145, во-вторых...
– Я и докладываю: 145 – рядового состава и 9 – врачей...
Местное время – 22 часа без минут...
– Позвольте, господин подполковник, с врачами – 145, а те, 9, – корреспонденты, вне списка...
– Начнем сначала... утром – рядового состава – 67, офицеров... еще 17, которых мы провели, как вчерашних...
22 часа 20 минут. До Нового года...
– Майор, переведите господину Яковлеву... Я буду докладывать в Кабул... Женева┘
– А у меня начальник – генерал Громов...
– ...а господин Шеварднадзе генеральному секретарю Пересу де Куэльяру...
22.35...
– Это вы задерживаете вылет... я могу и без подписи... через 30 минут коридор закрывается... все равно ведь выходим... Все. 154. И с Новым годом...
Самолетный прожектор уныло освещает нестрогий строй. Кто-то долго одевает бушлат. Кто-то перебирает свой фирменный чешский дипломат: парфюмерный набор, мельхиоровый перстень, дембельский альбом с наклеенным на обложку благодарственным напутствием Наджибуллы... Ну, сколько еще ждать? 23 часа 05 минут... Военно-политический кризис местного значения вступает в стадию развязки: «Боря, спроси у ооновцев, как они насчет жареной картошки? У меня в батальоне еще и солененькие лисички, знаешь, как по-английски «лисички»?» – дипломатично намекает на большее начмед дивизии майор Антонов... Педантичный австриец обдумывает предложение: «Вообще, конечно... надо бы с коллегой посоветоваться». Мнение «коллеги» читается в глазах: явное «за».
Подполковник в голубом берете медленно – уже для проформы – достает ручку, отвинчивает колпачок... что-то еще пытается объяснить, но его заглушает гул самолетной турбины... «У кого – вспышка? Давай, сфотографируемся на память. А теперь, Степа, жми за «санитаркой»...»
Грохочущая магнитофоном палата – самая вместительная в медсанбате: последних раненых эвакуировали с госпиталем. Полчаса назад. На каждом квадратном метре стены – нарисованные елки. Ох, как хотелось видеть ее живую! Несколько сдвинутых буквой «П» парт, накрытых застиранными, но накрахмаленными простынями. Посередине – на тумбочке – «кремлевская елка». Так написано на листке, приколотом к высохшему букету. В нем – подобие верблюжьей колючки, окаймляющей «бывшие» цветы. Их – свой свадебный букет – принесла бойкая Маринка Саид, медсестричка, недавно вышедшая замуж за афганского гэбэшника. В Афганистане нет цветов. Эти привезли из Кушки. Зато стол – слава Аллаху! – воистину «православный»: и с жареной картошкой, и с лисичками. Блюдо от «шеф-повара» – полуманты-полупельмени. А уж чего налить┘ «Маринка, дай «сиську» (лимонад «SISI» – в диковинной тогда для нас банке из алюминиевой фольги)! Командир, выруби на фиг Горбача, пора считать!» – «Восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два┘ восемьдесят восемь┘» И под нарастающий гул – все хором: «ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ!!!» А потом...
* * *
С Новым годом! Где бы вы сегодня ни находились: полковник в отставке Яковлев, генерал-майор медицинской службы Антонов, бывший военный наблюдатель ООН Рейнтхофер и ты, водитель рядовой запаса Степанов. Может, в наступающем году отыщется и сгинувшая в талибское лихолетье украинская афганка Маринка Саид, в ту новогоднюю ночь так задорно «спывавшая» «Ты ж мэнэ пидманула»┘
