Арсен Хачатрян
Страшным взрывом сорвало башню танка.
Кадр из фильма "Август. Восьмого". 2012
Убитый сидел, подвернув под себя ногу и как-то удивленно раскинув в стороны руки. Худой, с мелкими чертами лица и тонкими злодейскими усиками, старлей смотрелся не к месту на абы как оборудованной огневой позиции минометного взвода. Четверть часа тому назад здесь прошли наши танки, которые сейчас ввязались в сумасшедшие кошки-мышки с такими же семидесятидвойками во вражеском селе. По взводу на ходу, по касательной щелкнули из пулеметов, и старлей в чистом бушлате остался сидеть. Расчеты же дали деру. Меня занимали рассыпанные рядом с минометами черные тубусы с сероватыми надписями на латинице. Поднял картонный цилиндр, оказавшийся укупоркой шестидесятимиллиметровой мины – новинка от западного соседа.
– Какого хрена там торчите? – заорала рация голосом комбата. – Давайте в село, надо успеть зачистить дотемна!
Оставшиеся полкилометра наши два взвода прошли рысцой.
– Давайте, давайте! Пехота оттуда уже драпанула, просто закрепитесь на окраине. С танками не связывайтесь – не ваша проблема.
СТРЕЛЯТЬ ТОЛЬКО ПО МОТОРАМ!
Танки действительно были не нашей проблемой – так уж повелось, что если ситуация не была вконец аховой, то предпринимались все меры, чтобы не попортить потенциальный трофей безвозвратно. Преуспели в этом артиллеристы, которые стучали в башни парой-тройкой поставленных на осколочный взрыватель снарядов, доходчиво приглашая экипаж заглушить двигатель; еще эффективнее были танкисты, ювелирно разматывавшие гусеницы контрпартнеров. Стрельба по удаляющимся прежним владельцам каралась, небезосновательно считалось, что при последующих контактах эти экипажи приведут к нам новые танки. Следуя той же логике, операторы «Малюток» и «Фаготов» метили в моторный отсек… Трофей, обычно почти новый, быстро вводился в строй – иногда слишком быстро, без удаления различительных знаков супостата. Не обошлось тогда без разговоров на повышенных тонах между недовольными подобными стрессовыми встречами пехотинцами и донельзя довольными собой танкистами. Подобное гусарское шикование продержалось до конца войны, разве что условные полосы рядом с идеологически чуждой символикой стали наносить крупнее и гуще…
За исключением полудюжины окруженцев село действительно оказалось пустым. Пока мы околицей шли к северной окраине на соединение со штурмовым взводом, танкисты размотали-таки гусеницу одного из противников и взялись за последнего, отчаянно пытавшегося улизнуть сородича. Никто не стрелял – о происходящем мы могли лишь гадать по черным султанам выхлопа дизелей над садами и крышами. Внезапно в сумеречное небо поднялась ослепительно-молочная колонна света, сразу же обернувшаяся угольно-черной башней дыма. Гул взрыва был предельно басовым, земля мягко вздрогнула, и мы напряженно уставились в редеющее облако.
– Финиш. Чужой, – через мучительные полминуты с досадой проговорила рация.
Пока выставляли посты и налаживали связь, настала полночь. Искать штаб пришлось уже в полумраке, петляя и постоянно путаясь на замысловатых развилках сельских улочек.
Вначале в голову ударил незнакомый – душный, властный и дурманящий запах. С каждым шагом он все требовательнее звал нас двоих, ориентировавшихся по мерцавшей в полулунном свете колее белой щебенки. Когда в нем стал ощущаться слабый след сгоревшего масла, завиделся лежавший посреди улочки закопченный танковый дизель.
– Ты глянь сюда! – выдохнул комроты-1.
В десятке метров стоял корпус танка, почти неразличимый из-за покрывавшей его копоти. Взрыв выстрелил назад двигателем, аккуратно вскрывшим заднюю бронеплиту на две равные створки. Та часть гусеницы, которую не удерживали опорные катки, свернулась полуспиралью и встала в стойку кобры. Днище по окружности укладки боезапаса разорвало острыми лепестками книзу; свет фонарика замерцал бусинками остекленелостей в яме метровой глубины. Корпус был наголо пуст – осталась лишь пядь шпенька водительского сиденья, да призмы триплексов сверкали, как вылизанные. Башни не было, и сколько мы ни шарили фонариком, в ту ночь ее не нашли. Отойти от мертвого танка было трудно – потусторонний, неописуемый запах взорвавшегося боезапаса притягивал как магнит.
Наутро нашли и башню – метрах в тридцати. Она почти полностью ушла в чернозем и далее – в глину. Ствол стал абсолютно вертикально и в ряд с бетонными столбами электропередачи. Не присмотришься повнимательнее – и не заметишь. Впрочем, мощный стойкий запах всех заставлял смотреть на танк – никогда больше не приходилось мне видеть столь совершенного покрытия, идеально черного, мрачно светопоглощающего и, не в пример новомодным карбонам, прочного намертво.
– О-о-о-о! – громко повторял одну букву стона Зануда. – О-о-о-о-о!
– Бля, промедол сюда кто докинет?! – раздраженно крикнул комвзвода, по пояс вымазанный занудиной кровью. Лежа в микроскопической ложбине по ту сторону дороги, он и Живчик так и сяк поворачивали колоратурно завывающего гранатометчика, перематывая ему поясницу чуть ли не десятым индивидуальным пакетом.
ДЕНЬ НАПЕРЕКОСЯК
Впрочем, в этот свежий солнечный день все как началось, так и пошло наперекосяк. С утра заявился консультировавший туземное ополчение отставной полковник (дитя плейстоцена, судя по чешуйчатым морщинам; однако резвостью и агрессивностью вполне ровня тираннозавру). Мы как последние идиоты приняли его приглашение на «доразведку ничейного сектора, который лично наблюдал в бинокль двое суток – ни души». Единственным везением было, что с сотни метров они не попали ни в одного из нас, ныне вжимающихся в самые неудобные складки влажной местности и непрестанно проклинающих свою внезапную дурость. Как говорится в нашей пословице, «матерый лис попадает в капкан четырьмя лапами» – и после недолета по пулеметной точке тертый калач Зануда додумался, не поменяв позицию, привстать для второго пуска.
Я лежал за бугорком, и на потную шею мне сыпались донельзя кусачие огрызки листьев-сучьев ни в чем не повинного куста. Противник безо всяких затей безостановочно поливал огнем весь сектор, не позволяя нам уйти ни по-английски, ни как-нибудь иначе. «И это в отцовский-то день рождения, – тоскливо думал я, – отличный я ему сделаю подарочек».
Мне не повезло также оказаться ближайшим к источнику стонов, и теперь помимо Зануды меня доставали вопросами о его здоровьице собратья по левому флангу. Засунув тюбик промедола в упаковку бинта, я хоть здесь сделал что-то путное, попав посылкой в лоб Живчику. Когда комвзвода скользко-липкими пальцами Джека-Потрошителя выдавил-таки дурь в Зануду, я попытался осведомиться о ближайших перспективах гранатометчика и нарвался на бешеный взгляд командира.
В этот момент наши пулеметчики наконец отползли назад и открыли огонь; скорее долго, чем коротко, дренажной канавой вытащили Зануду. Через полчаса сумели отползти и мы; собрались вокруг покрытого бурой коркой раненого. Зануда томно обвел нас взглядом.
– Куда ж ему попало?
– Сквозное в живот, – совсем не оптимистически ответил Живчик.
Послышался звук мотора санитарного «бобика»; Зануда трясущейся рукой поскреб по пурпурной груди.
– Что, и туда попали?! – взвыл комвзвода. Причина наших бед – отставной полковник – верно оценил сгущавшиеся над его плешью тучи и ретировался от греха подальше.
– Нет… сигареты… курить… дайте, – прошептал Зануда.
Зануду увезли с сигаретой в нежно-сиреневых губах и только тогда оставшаяся дюжина заметила отсутствие Самозванца. Начались расспросы, выяснилось, что не видели его с самого начала унизительнейшего конфуза.
СГУЩЕНКУ В МЕШКЕ НЕ УТАИТЬ
– О-о-о-о! – совсем как Зануда часом раньше протянул комвзвода, сел и обхватил голову заскорузлыми от крови руками. Проклиная все на свете, полковника и прежде всего самих себя, стали дожидаться сумерек – позор был полнейший. Время остановилось, все остервенело курили одну сигарету за другой, но до пачки Зануды на его РПГ никто не дотронулся.
– Ну, вы и придурки! – с обычной самодовольной ухмылкой объявил вынырнувший на поляну Самозванец. – Там всего-то надо было балкой зайти им во фланг… Где этот полковник? – там траншея у них была аккуратная. Двоих завалил, пока их овчарка меня заметила! Еле ушел – но эту собаку пристрелил! Че сидите как на поминках? – не давая нам опомниться, частил «пропавший без вести».
– Зануду ранило тяжело…
– С этим уродом ничего не станется! – безапелляционно поставил диагноз Самозванец и обратил внимание на не замеченную нами деталь. – Это че, его сигареты? Верно же говорю – урод уродом! «Мальборо» курит, а как попросишь у него – «Космос» сует!
Как всегда, Самозванец оказался прав – пуля прошила Зануде бока, непостижимым образом на волосок обойдя позвоночник, почки, печень и прочие жизненно важные и неважные органы. На третий день лечащий врач заявил, что никогда еще не встречал человека, способного враз выдуть пару банок сгущенки. Так разрешилось уже год как замалчиваемое и оттого еще более неприятное взаимное подозрение в несанкционированной приватизации коллективного десерта. Как тут не вспомнить пророческие строки из «Боливийского дневника» Че Гевары: «Сгущенка – страшная вещь. Способствует моральному разложению».
