День рождения адмирала

Масштаб ЧП на флоте зависит от градуса оптимизма его участников.
Кадр из мультфильма «Приключения капитана Врунгеля». 1980

Темной и холодной ноябрьской полночью экипаж ледокола «Илья Муромец», стоявшего на 36-м причале напротив здания штаба Тихоокеанского флота во Владивостоке, в простонародье называемого «Пентагоном», был поднят по тревоге – в одной из бухт, на базе атомных подлодок загорелась плавучая казарма. Я в ту ночь был вахтенным помощником, и вся кутерьма по вызову на борт командного состава и экипажа, запуску гирокомпаса и двух двигателей легла на нас с механиком и мотористами. Это была третья вахта в моей, еще совсем короткой, морской жизни и протекала она на редкость бурно.

Разогнав матросов на оповещение и едва успев сделать записи в судовом журнале, я был срочно вызван в штаб бригады. В коридорах царила деловая суета, носились озабоченные флагманские специалисты и матросы-посыльные, верещали телефоны, густо стоял табачный дым и, разумеется, витали некие речевые конструкции на базе слова «мать», без которых на флоте не обходится ни одно осмысленное мероприятие.

Дело было очень серьезным, потери от пожара нешуточными, и о нем уже знали в Главном штабе ВМФ в Москве.

Я подошел было с рапортом к комбригу, но капитан 1 ранга глазами повел на стоящего ко мне спиной здоровенного дядьку в адмиральской шинели. Тот обернулся, выслушал рапорт, потом критическим взглядом окинул мою тощую фигуру в не обношенной еще форме, с новенькими шевронами на погонах, фуражке с «крабом», сидящей на голове за счет ушей, задержал взор на медицинском значке, иронически хмыкнул и неожиданно изрек: «О! Еще один физдрон ушастый! Пароход-то ты хоть умеешь готовить, доктор?»

Я было хотел совершенно по-штатски возмутиться за «физдрона», но комбриг, кстати видевший меня всего второй раз в жизни, исподтишка показал мне приличных размеров кулак и не моргнув глазом бодро доложил, что я один из его лучших кадров, и уже максимум через сорок минут судно будет готово к отходу. Хотя это было чистейшей воды импровизацией, тем не менее через полчаса благодаря примчавшемуся капитану с половиной штурманов и неполным экипажем, погрузив бочки с пенообразователем, ледокол еще затемно вышел в море, имея на борту почти весь штаб бригады во главе с адмиралом.

МОЙ ПЕРВЫЙ ВЫХОД В МОРЕ

Это был мой первый выход в море в экипаже спасателя на реальное ЧП и первое знакомство с контр-адмиралом Акимчиком, начальником аварийно-спасательной службы флота, личностью неординарной и весьма колоритной.

Позже капитан мне доходчиво объяснил, что термином «физдрон ушастый» (в отличие от обычных «салаг»-матросов) у адмирала Акимчика обозначаются молодые морские командиры, а адмиралы во всем мире относятся к персонам неприкосновенным, обижаться на которых в приличном обществе не принято. Нехай, значит, резвятся, служба у них такая. Как говорится, «чем бы моряк ни тешился – лишь бы баб не просил».

На подходе к бухте было видно зарево в полнеба, со свистом летали, оставляя дымящиеся хвосты, раскаленные бочки, по воде растекался горящий соляр и мазут. Спасательное судно «СС-22» и пожарные катера строем фронта из всех стволов сбивали пламя, грозившее охватить завод, береговые склады и плавучий док с ремонтировавшейся в нем подлодкой. В воздухе беспорядочно перекрещивались водяные и пенные струи, подсвеченные снизу пламенем и светом прожекторов, образуя невероятно красивую феерическую картину. Наступавший рассвет не был виден из-за густой дымной пелены. Наш ледокол и подоспевшие спасательные суда с ходу включились в работу, загоняя струями воды горящий мазут в угол бухты, где его с берега добивали пожарные машины.

К десяти часам утра пламя было сбито, дым рассеялся, и нашим глазам предстала картина полного разгрома, виденного ранее только в документальных фильмах про Перл-Харбор. Над водой, покрытой толстым слоем соляра и мазута, сиротливо торчали мачты двух затонувших кораблей, плавали спасательные круги, полузатопленные шлюпки, разбитые ящики, бочки и прочий неописуемый плавучий хлам, которого всегда в достатке на месте подобных событий.

Причина была установлена сразу – командир плавказармы, не удовлетворенный обзором пейзажей из каюты, приказал боцману расширить иллюминатор. При помощи ацетиленового резака матросы проделали дыру и ушли, не оставив наблюдателя. Сначала затлела пробковая изоляция, потом полыхнула масляная краска, толстым слоем наросшая в помещениях за долгие годы – плавказарма «ПКЗ-147» начинала службу еще в германском «кригсмарине» и досталась СССР после войны в качестве трофея.

Полусонные матросы-срочники едва успели выскочить на пирс, позабыв все правила и наставления и не задраив за собой отсечные двери и люки, что впоследствии и сыграло свою роковую роль. Ситуацию усугубило и то, что на корме разом полыхнули сорок бочек солярки, завезенных накануне для отопления ПКЗ (они-то и летали по воздуху во всех направлениях).

Сгоревшая ПКЗ, залитая водой из пожарных машин, с креном на левый борт носом ушла под воду, утащив за собой и пришвартованный к ней старый разоруженный эсминец, служивший складом запчастей.

Жертв, к счастью, не было, однако матросы остались в чем были и теперь стучали зубами в старой казарме местного стройбата, отходя от шока.

Флотское командование развернуло штаб на нашем ледоколе, адмиралы провели короткое совещание, и через два часа под воду в «трехболтовках» (тип водолазного снаряжения) ушли опытные мичманы-водолазы. Здоровенные мужики, участники подъема затонувшего пакистанского флота в Бангладеше, разминирования бухты Дананга и прочих малоизвестных боевых операций по всему миру, попеременно лазили под водой несколько часов и лишь поздно ночью доложили обо всем адмиралу и нанесли на схему всю обстановку на дне.

СУРОВЫЕ БУДНИ

На следующий день утром на пирсе выстроились в две неровные шеренги все участники операции за исключением вахтенных. На левом фланге стояли «погорельцы», одетые кто во что горазд при помощи стройбата, судовых команд и сердобольного местного населения и выглядевшие, как разгромленная банда анархистов времен гражданской войны.

Особенно колоритен был один узкоглазый и широкоскулый матрос, тощие и кривые ноги которого, обтянутые голубыми офицерскими кальсонами, сиротливо торчали из резиновых болотных сапог, замызганная стройбатовская фуфайка рукавами свисала до колен, а на стриженой лунообразной голове, сидевшей на тонкой цыплячьей шее, красовалась детская бескозырка с надписью «Герой» и куцыми ленточками. Все, однако, были в тельняшках. Несмотря на всю серьезность ситуации, невозможно было без смеха смотреть на это погорелое воинство, и задавленные смешки, порой переходящие в откровенное ржание, перекатывались по всему строю моряков.

Адмирал, орлом прошедшись перед первой шеренгой, для начала зычным голосом объявил, что поскольку шайка ушастых физдронов, по недоразумению попавших на флот, утопила свои боевые корабли, всем порядочным морякам предстоит это очень долго расхлебывать. В принципе вышеуказанные физдроны, по мнению адмирала, обязаны были в организованном порядке утопиться сами, но из-за нехватки личного состава им придется здесь «пахать» как минимум до заветного дембеля, а кое-кому предстоит и дополнительно попариться в дисбате на острове Русском.

Затем адмирал лаконично и очень четко поставил задачи на первый день, после чего строй был распущен, офицеры расставили людей на работы, и дело пошло. Не прекращаясь ни днем ни ночью, на воде и под водой целых два долгих месяца.

Контр-адмирал Акимчик парил над этой суетой, держа «всех и вся» в своем поле зрения, разнося и поощряя разношерстную толпу военных и гражданских людей, подчинив всех своей железной воле. Когда он спал – не знал никто. Когда ночью вахтенные помощники со штабного ледокола по временным, обледенелым дощатым мосткам каждые два часа ползали проверять крен, он был на мостике и выслушивал доклады. Рано утром он уже обходил все места работ, затем из ходовой рубки по радио знакомил всех с обстановкой, воздавая должное всем и каждому сообразно его заслугам, потом весь день допоздна работал в штабе. Даже еду ему носили в каюту.

Дважды адмирала прихватывал приступ радикулита, я, как мог, ставил его на ноги уколами и мазями, за что он скрепя сердце официально перевел меня из разряда «ушастых физдронов» в категорию нормальных людей. Иногда по ночам, когда я был на вахте, он со мной беседовал о поэзии и смысле жизни, наизусть цитируя древних философов и поэтов, не забывая, впрочем, вовремя напомнить, что не мешало бы сбегать на всплывающую корму ПКЗ и измерить крен. Мужик он был образованный (как-никак две академии окончил), но цитировать наизусть Овидия в ходовой рубке – это, знаете ли, высший пилотаж.

И БЫЛ ПРАЗДНИК

Однажды утром адмирал перед разводом, как обычно, подошел к рации, нажал тангенту микрофона и застыл, открыв рот. На его персональном кресле красовалась ушастая плюшевая кукла Чебурашка в черной картонной фуражке с «крабом», контр-адмиральским погоном в лапах и надписью «С днем рождения!» на маленьком плакатике. После секундного замешательства адмирал произнес: «Ну, мля, физдроны...» – затем загнул еще пару изысканных выражений и закатился радостным смехом. У него действительно был день рождения!

И тут-то многоопытный адмирал, расслабившись, допустил маленькую оплошность.

Все бы ничего, но он забыл отключить микрофон, и все комментарии вместе со смехом были немедленно разнесены мощными корабельными динамиками по всей бухте, услышаны, поняты и с энтузиазмом подхвачены моряками, выстроенными на кораблях и пирсе для утреннего развода.

Смех катился, набирая силу по боевым кораблям и спасательным судам, витал над черными шеренгами матросов и офицеров, гремел железным эхом в пустом плавучем доке и отражался от окрестных сопок. Тряслись от хохота толстые тетки на камбузах, даже не понимая, в чем дело, за компанию ржали стройбатовцы в казарме. Даже от водолазов пузыри из-под воды пошли вроде веселее. Солнце только проглянуло из-за сопок, а всем уже было весело. Славно начинался адмиральский день рождения!

К Новому году операция по судоподъему закончилась, обгорелые корпуса подняли и отбуксировали на металлолом, потери восстановили, кого-то, как водится, наградили, кого-то сняли, и жизнь пошла своим чередом.

Адмирал Акимчик снова отправился к себе в штаб править обычную рутинную службу до следующего ЧП, которое не заставило себя ждать и произошло менее чем через месяц.

Меня перевели на танкер, идущий в Красное море, и больше с этим незаурядным человеком меня судьба не сводила.