Случайный попутчик

Умение браво отрапортовать – залог успешной карьеры в армии. И не только.
Кадр из мультфильма «Похождения бравого солдата Швейка». 2011

Длительные проводы с обильным застольем удались на славу, особенно в подзатянувшемся финале, и уже поздним вечером провожавшие меня друзья, довольные и радостные, бережно поддерживая друг друга, разошлись по домам, а я, томимый неизвестностью и дурными предчувствиями, поцеловав в последний раз молодую жену, отправился на ночной электричке к месту моей двухгодичной службы в Чебаркульскую дивизию.

Электричка была практически пуста и под мерный стук ее колес и монотонный голос невидимого машиниста, объявляющего остановки, я благополучно проспал все 90 километров и чуть не пропустил свою станцию.

Зевая и стряхивая с себя дрему, я подхватил свою спортивную сумку и вышел в холодную, мрачную ночь, наполненную непрерывно моросящим мелким дождем и порывами не по-летнему промозглого ветра. Стоя на перроне, я долго смотрел вслед огням уносящейся вдаль электричке, как последнему воспоминанию, связывающему меня еще с той, прошлой жизнью, полной благостных устремлений и довольно реальных и радужных перспектив.

ЧЕБАРКУЛЬ ВО ТЬМЕ

Не знаю, как сейчас, но в те далекие 60-е годы город Чебаркуль был обычной серой большой уральской деревней, грязной, одноэтажной с кривыми улочками, бездорожьем, лаем собак и полным отсутствием уличных фонарей, кроме четырех, на так называемой привокзальной площади, которые тоже не горели из-за отсутствия в них лампочек.

Станционные двери были заперты, свет погашен и на мои стуки никто не откликнулся. Я медленно вышел на проезжую дорогу и остановился, не зная куда идти. Конечно, в это позднее время ни автобуса, ни такси, ни вообще какого-нибудь транспорта не было и, как я понял, не ожидалось. Лишь вдалеке, у начала станционного палисадника, виднелась темная масса машины. Я решил использовать эту единственную возможность, чтобы хотя бы выяснить, где находится нужная мне дивизия.

Подойдя поближе, я увидел, что это был ГАЗ-69 и, судя по номерам и синим габаритным лампочкам, военный. За рулем спал солдат, вероятно, водитель. На приборной панели одиноко горела тоже синяя лампочка. Ничего более во тьме салона не просматривалось.

Я постучал по стеклу, и проснувшийся солдат с недовольной миной приоткрыл дверь. Я выпятил свое правое плечо с лейтенантским погоном, но солдат никак не прореагировал и, только зевая, хмуро спросил:

– Че надо?

Я решил поставить наглеца на место:

– Не будете ли вы, о доблестный воин, так добры соизволить снизойти до меня, бедного, ничтожного лейтенанта медицинской службы и от щедрот души своей, и от избытка знаний поведать мне, где или хотя бы в какой стороне находится эта долбаная дивизия? – И я назвал ее войсковой номер.

НЕ МЕШАЙТЕ ВОДКУ С КОНЬЯКОМ

Не знаю, что хотел ответить мне солдат, потому что внутри машины послышался смех, и мужской голос сказал:

– Перестань блажить, лейтенант. Садись рядом с шофером, мы сейчас в эту долбаную дивизию поедем.

Не заставляя себя долго уговаривать, я обежал машину и с удовольствием уселся на переднее сиденье. Желая поблагодарить своего благодетеля, я, не выключаясь из игры, обернулся назад и сказал:

– А вас, о великодушный голос, я благодарю от всей моей измученной проблемами души.

– Фу-у! – раздалось в ответ с заднего сиденья. – Вот это запах. Ну-ка, отвернись от меня, измученный проблемами лейтенант. И не смей на меня дышать. Что ты там пил?

– Водку, коньяк, разбавленный спирт, немного вина и опять водку.

– Все. Остановись. Достаточно. И в таком состоянии, после всех этих возлияний, ты решил искать дивизию?

Тут уже я, возмущенный властным тоном говорившего, решил себя показать:

– Инспектор я из военкомата. Еду по особому заданию проверять боевую и политическую подготовку дивизии. А ночью – чтобы инкогнито, чтобы никто не знал.

– Вот теперь все понятно.

И, обращаясь к шоферу, тот же голос сказал:

– Давай, Сережа, заводи мотор, а то товарищ инспектор не успеет за ночь проверить всю дивизию. И Надежда Ивановна сегодня уже не приедет – эта электричка была последней.

Машина тронулась, и мы поехали куда-то в ночь. Голос заговорил вновь:

– Ладно, лейтенант, а все-таки зачем ты едешь в дивизию?

Винно-водочные пары еще не выветрились из меня, и под их воздействием вдруг пробилось офицерское самолюбие:

– Простите, милейший, мы с вами что, уже на «ты»? Я с вами не пил на брудершафт. Ежели вы оказали мне любезность, взяв в свою машину, это еще не дает вам права тыкать незнакомому вам человеку.

Машина стала дергаться какими-то неестественными судорожными толчками. На какое-то время голос замолчал, видно раздумывая, выкинуть меня из машины сейчас или когда мы проедем переезд.

– А ты, однако, лейтенант – хам. Но я тебя не буду высаживать, потому что ты, в общем-то, прав. Я тебя совершенно не знаю, ты меня тоже. Поэтому общаться будем на «вы» оба. Расскажите о себе.

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Я сразу оттаял и даже почти полностью протрезвел. Такой подход кого хочешь расположит к себе, и я не спеша стал рассказывать незнакомцу о себе и о проблемах, вставших передо мной в последнее время:

– Вообще-то я призван на два года и еду к месту службы.

– О боже, еще один!

– Вы что-то сказали? – переспросил я.

– Продолжайте, лейтенант.

– Кстати, служить я не собираюсь.

– И почему, если не секрет?

– Просто армия второй раз вторгается в мою жизнь и ничего хорошего из этого не выходит. Первый раз, во время сдачи государственных экзаменов засекретили мою дипломную работу, и больше я ее не видел. Я сам тогда просился в армию, но получал ответ, если, конечно, отвечали: «Вы армии не нужны». И вот теперь, когда я женился и принят в НИИ научным сотрудником, да не младшим, а старшим, чего в природе не бывает, мне вдруг приказывают в течение трех суток явиться в военкомат.

– И ничего нельзя было сделать?

– Можно. Военком звонил моему отцу, советовался, как быть. Он сказал, что на меня пришла разнарядка, но ее можно и не выполнять. Однако мой папа встал в позу и заявил, что он категорически против.

– А что, ваш отец был военным?

– Да, он военврач, прошел через все войны, был ранен, имеет множество боевых наград и только три года тому назад вышел в отставку.

– Заслуженный у вас отец. Почему бы вам не пойти по его стопам?

– Что вы?! Я вообще служить не буду.

– И как же это вам видится?

– Да все очень просто. Надо получить три выговора, потом строгий выговор и затем суд офицерской чести, и все – я на свободе. Причем все надо сделать за четыре месяца.

– Почему именно за четыре, а не за три?

– За три, конечно, лучше, но, мне кажется, не успею. Дело в том, что ректор того НИИ, Елена Яковлевна Мороз, куда я прошел по конкурсу, согласилась быть моим научным руководителем и пообещала ждать меня полгода. Два месяца я уже угробил на ОКУОМС (окружные курсы младшего комсостава). Осталось четыре.

– И кем же вы собираетесь служить? У вас предписание есть?

– Конечно. Меня назначили в дивизию главным дивизионным эпидемиологом.

– Непонятно, как вас, двухгодичника, назначили на такую в общем-то большую должность для начинающего офицера. У вашего папы в округе есть старые боевые друзья?

– Да вы что? Вы не знаете моего отца. Он скорее руку откусит, чем будет просить.

Мужчина сзади помолчал немного, а потом задумчиво спросил:

– А вот насчет этих выговоров и судов офицерской чести вам кто подсказал?

– Никто. Это я сам додумался. Разве в такие дела можно кого-нибудь посвящать?

– Это точно. Кстати, сколько вам лет, лейтенант?

– Уже 25. А что?

– Да нет, ничего. Я просто подумал о том, что и мне когда-то было 25.

– А можно вас спросить?

– Конечно, спрашивайте.

– А что вы делали так поздно на станции, ведь не меня же вы ездили встречать?

– Нет, лейтенант, не вас. Я встречал свою жену, которая должна была приехать из Челябинска. Вероятно, что-то ее задержало.

МОЙ ПЕРВЫЙ ГАРНИЗОН

Так, мило беседуя, мы доехали до ярко освещенного КПП дивизии, где опущенный шлагбаум тотчас же перед нами был поднят и трое солдат, несущих службу, вытянулись в струнку, отдавая честь. Это мне очень понравилось, так меня еще никто не приветствовал, и я снисходительно поднес руку к уху.

Сзади раздался тихий смех и уже знакомый голос произнес:

– Эй, самый главный эпидемиолог дивизии, к пустой голове руку не прикладывают.

Я вспомнил, как, садясь в машину, я снял фуражку, к которой никак не мог привыкнуть, и положил ее рядом с собой на сиденье.

Я оглянулся и при свете ярко освещенного КПП наконец увидел своего собеседника.

Откинувшись на спинку заднего сиденья, сидел и улыбался мужчина в генеральских погонах.

Если бы сейчас на его месте сидела русалка в полную величину, меня бы это поразило меньше. Я ожидал увидеть кого угодно: прапорщика, капитана, ну на худой конец какого-нибудь майора, но то, что в час ночи, меня, подвыпившего лейтенанта, привез прямо в дивизию сам генерал, было невероятно.

Пораженный видом генеральских погон, я, открыв рот, с самым тупым видом уставился на него, не зная что делать.

– Ну, что замолчал, лейтенант? Продолжай рассказывать.

Пытаясь взять себя в руки, я тихо ответил:

– Чего рассказывать? По-моему, я и так слишком много рассказал.

Генерал перестал улыбаться, немного помолчал и уже вполне серьезно сказал:

– Мальчишка ты еще. То, что ты мне доверился, – это не страшно. Хуже было бы, если бы на моем месте сидел кто-нибудь другой. Никогда больше, никому, ни трезвый, ни пьяный языком зря не болтай. Армия – это не гражданка. Будем считать, что я все забыл и водитель тоже:

– Да, Сережа? – обратился он к солдату.

– Так точно, товарищ генерал, давно забыл.

– Ну, вот и хорошо. А сейчас, Сережа, давай к общежитию.

До общежития мы доехали молча и честь я уже никому не отдавал, несмотря на то что все встречные перед нашей машиной вытягивались в струнку.

Около двухэтажного длинного здания с табличкой над входом «Офицерское общежитие» машина остановилась. Выбежавшему дежурному генерал, не слушая рапорта, приказал: вызови коменданта.

Дежурный убежал, а генерал, повернувшись ко мне, сказал:

– Как бы то ни было, но неудобно уехать, не представившись, ты-то, лейтенант, это сделал на третьей минуте, да еще и душу мне свою открыл. Генерал Музыкантов, командующий той самой долбаной дивизией, где тебе придется два года, а может быть, и больше, честно и порядочно нести воинскую службу. Обо всех этих выговорах, судах доблести и офицерской чести и прочей галиматье забудь, здесь – армия. Все решается более просто и быстро. Будешь искать приключений на свою голову, повозятся с тобой немного, а потом отправят, куда Макар телят не гонял. А там забудешь не только свой НИИ, но даже что ты врач и человек и как тебя зовут. Все понял, лейтенант?

– Так точно! Все понял, товарищ генерал.

– Ну, это другое дело. Я думаю, из тебя получится хороший офицер, что-то в тебе есть.

Тут подбежал заспанный капитан Авдеев и стал навытяжку перед генералом:

– Вызывали, товарищ генерал?

– Вызывал. Я тут привез с вокзала нашего нового эпидемиолога. Посели его в комнату убывшего эпидемиолога Сидорова. – Генерал сделал паузу и добавил:

– Пока, временно. Лейтенант у нас женатый человек, ему полагается отдельная квартира и по должности, и по-человечески. Месяца через два сдадим новый дом, дадим ему квартиру, пусть привозит свою жену.

Капитан Авдеев виновато развел руки:

– Товарищ генерал, так сидоровская комната уже занята. Там два офицера уже спят. Я же не знал, что лейтенант прибудет ночью.

– Сейчас будить никого не надо, а завтра с утра этот вопрос решить так, как я сказал. А сейчас определи лейтенанта по-человечески, пусть отдохнет хорошо.

– А ты, лейтенант, с утра приведи себя в порядок – и на представление, как положено. Но сначала представься начмеду полковнику Замараеву. Он тебе все расскажет, покажет, куда надо направит. А ближе к пяти придешь ко мне. Все понятно?

– Так точно, товарищ генерал, понятно. И спасибо вам большое. Вы знаете, я очень рад, что в этой дивизии познакомился с вами с первым. – И я протянул генералу руку.

Руку мне генерал пожал, но, глядя мне прямо в глаза, строго сказал:

– В армии, и к этому, лейтенант, надо будет привыкнуть, первым руку подает старший по званию или по должности. А сейчас иди в общежитие и устраивайся. Тебя уже ждет капитан Авдеев. Удачи тебе. – Он повернулся и чуть сутулясь пошел к машине.

С утра начиналась новая для меня, непривычная армейская жизнь, и был прав генерал – совсем не на два года.