Владимир Карташев
Екатерина Ивановна и Дмитрий Митрофанович Барановы. 1923 год.
Фото предоставлено автором
Мою бабушку, Баранову Екатерину Ивановну, арестовали зимой 1937 года. В далекий уральский поселок приехали на санях двое сотрудников НКВД и увезли ее в районный центр. С тех пор долгое время о ней ничего не было известно. Родители, да и родственники боялись куда-либо обращаться за сведениями. Не дай бог и их заподозрят в пособничестве врагам народа.
И только перестройка разрушила барьер страха. Как-то, будучи в очередном отпуске в Свердловске, я зашел в областное КГБ. По моим данным, в его архивах должны были сохраниться сведения о родственнице. Надежды оправдались. После небольших бумажных формальностей офицер принес в кабинет тонюсенькую серую папку с грифом «секретно».
– Пожалуйста, знакомьтесь с делом вашей бабушки, – сказал он. – Прошу только не вырывать листы и ничего не вымарывать.
– А что? Были случаи? – не удержался я.
– Конечно.
– Фотографировать можно?
– Не запрещается.
Работник архива вышел, оставив меня одного в кабинете.
ПРИГОВОР ПРИВЕДЕН В ИСПОЛНЕНИЕ
Передо мной дело № 31245 по обвинению Барановой Екатерины Ивановны по статье 58-6 УК РСФСР, арестованной как агента германской разведки Надеждинским (ныне Серовским) городским НКВД Свердловской области. Это моя родная бабушка по материнской линии.
Наконец-то стала известна последняя страница ее трагической жизни с 18 декабря 1937 года по 14 января 1938 года – с момента ее ареста оперуполномоченным третьего отделения управления НКВД города Надеждинска Свердловской области Ивановым (имя и отчество не указано) и до осуждения особой тройкой ГУГБ НКВД по статье 58-6 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу, который был приведен в исполнение согласно протоколу № 168 14 января 1938 года.
Санкционировал расстрел начальник управления НКВД по Свердловской области комиссар госбезопасности третьего ранга Александр Дмитриев и прокурор Уральского военного округа бригадный военный юрист Юрий Петровский. На документе под фразой «Согласен» стояла также фамилия начальника Надеждинского ГО НКВД старшего лейтенанта Ивана Трубачева.
Я пытаюсь представить, что думала моя 56-летняя бабушка в застенках НКВД в то время, как себя вела, что на самом деле говорила на допросах. Ведь, согласно протоколу, она созналась в шпионской деятельности в пользу Германии. Рассказала, как встречалась с резидентом германской разведки и получала от него задания. Сначала в Крыму, где жила до спецпереселения, затем уже здесь, на Урале, в глухом лесозаготовительном поселке. Удивительно, но резидент нашел ее и тут. Приказал поджигать тайгу, вести среди жителей антисоветскую пропаганду.
Поистине бумага все стерпит. Этот абсурд запротоколирован, подписан начальниками и аккуратно подшит в дело. Маразм, который сейчас трудно понять и объяснить. А ведь он длился в стране несколько десятков лет.
Впрочем, позволю процитировать часть протокола допроса моей бабушки, Барановой Екатерины Ивановны, который и послужил основанием для высшей меры наказания. Стилистика и орфография оригинала сохранены.
«До высылки на Урал меня и моих детей я выполняла ряд поручений, даваемых мне (Далее вымаранное чернилами имя резидента германской разведки. – В.К.), контрреволюционного характера. Он мне часто говорил, когда мы встречались, что задания, которые я выполняю, даются немецкой разведкой, и я выполнять их должна осторожно и аккуратно.
В одном из разговоров он мне сказал, что он, начиная с 1925 года, находится на связи с одним известным немецким разведчиком Джековым. Когда в 1930 году меня и мою семью выслали на Урал (Опять вымарано чернилами имя. – В.К.), – встречи временно прекратились, стала вести переписку с 1931 года, как я уже сказала, до 1935 года. А он до 1935 года (Может быть, до 1932-го? – В.К.) проживал в Крымской АССР, а с 1932 года уехал в Германию, затем в Швейцарию.
Из Швейцарии резидент мне писал письма, посылал денежные переводы. (Это в тайгу, что ли? – В.К.) И так до 1935 года. Затем связь временно у меня с ним прекратилась. Причины мне неизвестны, почему он перестал писать и отвечать на мои письма.
По прибытии в ссылку в лесопункт Надеждинского района Свердловской области «Пасынки» я в 1934 году познакомилась и близко сошлась с немкой Розой. (Тоже спецпереселенкой. Фамилия вымарана чернилами. – В.К.) У нас с ней были частые и длинные разговоры на контрреволюционные темы. Мы всячески выражали свое недовольство и озлобление против Советской власти, руководителей ВКП(б) и Советского правительства.
Часто сходились во мнениях, что необходимо вести борьбу с Советской властью путем насильственного свержения устранить ее. Причем Роза обращала мое внимание, что в этом деле поможет ее родная страна – Германия, которой мы должны помогать.
Я уже помогала практически: по заданию германской разведки совершила три поджога леса на территории Сосьвинского леспромхоза, в результате чего выгорела значительная площадь тайги. Вывела также из строя дизель-электрогенератор, который подает свет в дома. Об этом я доложила Эльвейн. (Наконец-то фамилию Розы следователь не вымарал. Видимо, просмотрел. – В.К.)
После чего она предложила быть у нее на связи и выполнять ее поручения. На что я дала согласие».
С иронией представляю: сидят две престарелые женщины в таежном, богом забытом поселке и планируют убить Сталина, свергнуть Советскую власть. И все это в 120 километрах от районного центра, где и дороги-то нормальной нет, в пятистах километрах от области и более двух тысячах километров от Москвы…
Это ж как надо было издеваться над человеком, чтобы он признал эту чушь и подписался под ней. Однако продолжу цитировать протокол допроса.
«– Укажите, какие поручения вы получали от агентов немецкой разведки?
– Вести контрреволюционную агитацию против Советской власти. Распространять всяческую клевету в адрес руководителей Коммунистической партии и государства. Совершать различного рода диверсии. С тем чтобы подорвать мощь Союза Советских Социалистических Республик.
– Вы практически выполняли даваемые вам поручения?
– Да, я практически выполняла даваемые мне поручения.
– Укажите конкретные факты вашей практической деятельности как агента немецкой разведки?
Фактов было много и я их уже все не припомню…»
Горько читать строчки этого протокола полувековой давности, акты обысков, записки фискалов о том, что моя бабушка – не тот человек, за кого себя выдает. Почему доносители среди сотен таких, как она, спецпереселенцев выбрали именно ее на закланье в НКВД? Чем привлекла внимание эта женщина, у которой на тот момент было четверо несовершеннолетних детей? Тощая папка уголовного дела под номером 31245 должным образом не проливала свет. Шпионка – и все тут.
И все-таки ключ к обвинительному заключению моей бабушки, Барановой Екатерины Ивановны, был найден. Правда, через год. Во время поездки в Крым.
НЕОПЛАЧЕННЫЙ ДОЛГ
Мне разрешили познакомиться с документами государственного архива Автономной Республики Крым с 1920-го по 1930 год, направленными в Феодосийскую городскую комиссию по вопросам восстановления прав реабилитированных. В них я без труда нашел историю жизни моих близких родственников, раскулаченных и сосланных как «врагов народа» на Северный Урал. Оттуда узнал, каким богатством они владели и как были (уже после смерти) реабилитированы.
Согласно выписке из протокола № 41 заседания ЦИК от 25 марта 1930 года, Баранова Екатерина Ивановна была лишена избирательных прав на основании статьи 15 Инструкции ВЦИК о выборах как находящаяся в материальной зависимости от лица, лишенного избирательных прав. В переводе с канцелярского языка на нормальный, человеческий, это означало, что она повинна в том, что была женой Баранова Дмитрия Митрофановича (моего деда по материнской линии), которого расстреляли чекисты в 1923 году.
Моя бабушка не отказалась, как в те времена было принято, от мужа и была в 1930 году вместе с детьми выслана на основании решения общего собрания деревни на Урал как спецпереселенка. Имущество семьи было конфисковано в неделимый капитал только что образованного товарищества по коллективной обработке земли. Пашни – 13,75 х 78,23 сажен, фруктового сада – 0,3 гектара, две лошади, две коровы, одна свиноматка, один плуг, один буккер, одна лобогрейка, одна бричка.
В документах я нашел и скупую запись о муже бабушки, Дмитрии Митрофановиче Баранове, моем родном дедушке.
«…Без на то веских оснований в деревне Ивановка Симферопольской волости в 1923 году Баранов Дмитрий Митрофанович был расстрелян мобильным чекистским отрядом, как германский шпион и контрреволюционер. В 1963 году реабилитирован…»
Эпитет «контрреволюционер» был понятен: тогда власть всем инакомыслящим ставила такой диагноз, но вот почему деда обвинили еще и в шпионаже в пользу Германии, было неясно. Родителей, которые могли бы пролить свет на темное пятно в биографии близкого человека, в живых уже не было, поэтому пришлось обратиться к родственникам. Некоторые были еще живы и помнили Дмитрия Митрофановича.
Вот что рассказала его племянница, бабушка Полина.
«Дядя Дмитрий был красавцем мужчиной. Балагур, весельчак, гуляка – он был любимцем деревенских женщин. Когда в 1914 году уходил на войну, многие украдкой вытирали слезы.
Первое время дядя исправно писал жене письма. Затем переписка неожиданно прекратилась. Прошел слух, что Баранов в плену у германцев. Баба Катя стоически перенесла это печальное известие.
В конце 1918 года дядя появился в деревне. Такой же статный, красивый. Он охотно после нескольких рюмок водки рассказывал о Германии, войне, друзьях-товарищах, плене. Однажды, в минуты откровения, поведал о том, что, будучи в плену, завел новую семью. Баба Катя, поплакав, разговорила мужа. Оказывается, как военнопленный дядя Дмитрий был предоставлен в качестве батрака богатой фрау. Там в него влюбилась дочь фермерши. Вскоре у них родились близнецы.
Закончилась империалистическая война. Многие однополчане стали возвращаться домой. Затосковал дядя Дмитрий. Этого не могла не заметить немка. Она оказалась женщиной умной и не стала удерживать возлюбленного.
Сказала просто: «Съезди домой, осмотрись, не приживешься – возвращайся обратно. Тут у тебя тоже дети. Ждать будем с нетерпением».
Как натуре любвеобильной и увлекающейся спиртным, Дмитрию Митрофановичу нередко доставалось от бабы Кати за деревенские похождения. В эти минуты в горячке дядя бросал обидное законной жене: «Вот уеду в Германию – тогда узнаешь, как жить без мужа…» Утром винился, просил прощения. Вскоре вся деревня знала о второй семье Баранова в Германии. Как водится, одни были равнодушны к известию, другие злобствовали – неспроста гражданская жена осталась у германцев, не иначе немецким «шпиёном» стал. Если б он знал тогда, во что выльется эта трепотня, язык бы на двух замках держал.
После разгрома Врангеля мобильные чекистские отряды зачищали от врагов Советской власти Крымский полуостров. Без суда и следствия расстреливали они не только участников Белого движения, но и сочувствующих. Когда группа чекистов появилась в Ивановке, местные активисты тут же донесли комиссару, что Баранов – бывший военнопленный, что у него в Германии остались жена и дети. Он наверняка немецкий шпион. Этот серьезный факт не могли проигнорировать чекисты. Так дед Дмитрий в одночасье с другими «контрреволюционерами и шпионами» был расстрелян в овраге на краю деревни. Сразу все стало на свои места. У чекистов четко прослеживалась «шпионская» связь Екатерины Барановой и Дмитрия Баранова в пользу Германии. Как говорится, был бы человек, а статья найдется.
Политические репрессии 20–30-х годов также коснулись и родственников по линии отца, Карташева Пантелея Федотовича. Некоторые из них были расстреляны как враги народа, многие – сосланы на Соловки. В живых остались единицы. Но это уже другая история.
ЭПИЛОГ
Несколько лет назад памяти жертв политических репрессий на Урале сооружен мемориальный комплекс. Он находится на трассе Екатеринбург–Ревда. На одном из пилонов сооружения среди тысяч фамилий значится и имя Екатерины Ивановны Барановой. Мемориал зимой и летом утопает в цветах.
