Георгий Санников
Разрушенный памятник играющим детям в Сталинграде, 1942 год.
Фото РИА Новости
Война обрушилась на нас с первым воздушным налетом на наш Кировский район города 8 августа 1942 года. Воскресный базарный день. Рынок был полон народа. Много людей погибло. Отец пришел весь залитый кровью. Чужой. Он был в толпе, когда стали рваться первые бомбы. Запомнил в тот же день летевшие вдоль завода над волжским затоном совсем низко немецкие самолеты и бешеную стрельбу по ним девушек-зенитчиц из 37-миллиметровых зенитных скоростных автоматов, установленных на крышах заводских цехов. Первые воздушные бои над нами. Наш завод немцы бомбили, но попадали редко. Когда в конце августа 1942 года огромная волна немецких самолетов накрыла город, завод остался почти невредим. Позже говорили, что немцы планировали использовать его в будущем в качестве ремонтной базы.
Нас с мамой и сестрой отправили вовремя за Волгу. Отец остался в городе. Все рабочие завода были переведены на военное положение, им выдали оружие, и отец стал политруком рабочего батальона.
ЖИЗНЬ В СТЕПИ
В 80 километрах от Сталинграда на железнодорожной станции Джаныбек, что на границе с Казахстаном, мы оказались в голой степи, совершенно открытой для немецкой авиации. Через несколько дней нашего пребывания там немцы полностью уничтожили саму станцию, почти весь поселок, сожгли элеватор и несколько стоявших на железнодорожных путях военных эшелонов с людьми и техникой, в том числе с эвакуированными из Сталинграда детьми – их эшелон стоял рядом с составом цистерн с горючим. Огромные огненные шары от взрывающихся цистерн вначале взмывали вверх, а затем пламя накрывало землю. Живых там никого не осталось.
Мы ночевали в большом деревянном брошенном хозяевами доме, который стоял на отшибе в двух километрах от станции, и оставались в нем, когда начался массированный налет. Возле дома, когда кончился этот ад и стало тихо, насчитали семь бомбовых воронок. Лошадь, корова и наша «живая» игрушка – маленький щенок – погибли. В ту ночь мы, четверо подростков и наши матери, выкопали недалеко от дома, где был колодец, траншею и укрылись в ней, замаскировав себя сверху самодельной веревочной сеткой с ввязанными в нее пучками полыни.
Если в Сталинграде нас защищали военные, то здесь, в глухой степи, в небе безраздельно господствовали немцы, атакуя любое появление жизни на земле. Даже скотину в степи убивали.
Теперь маршевые войска разгружались где-то далеко от нашей полностью выведенной из строя железнодорожной станции. Колонны войск появлялись у нас с наступлением ночи. Шагали молча, никто, даже командиры, не курил, соблюдая светомаскировку. До этого ночного перемещения войск, когда солнце только-только касалось горизонта и было еще хорошо видно, степь также постоянно наполнялась медленно бредущими мимо нас сотнями людей. Их было, наверное, больше, но их поглощало степное пространство. Это шли ходячие и легкораненые. В наступающих сумерках они выделялись белыми повязками бинтов на головах и руках. Все наши запасы питьевой воды, а наш колодец больше 10–12 ведер не «выдавал», мы отдавали этим с трудом передвигавшимся в сторону Казахстана раненым.
ТРУДНЫЙ ХЛЕБ ВОЙНЫ
Тяжелый труд в колхозе имени Буденного. Получал как колхозник трудодни. Ездовым на косарке – коренная лошадь и два верблюда заменяли трактор – косил хлеб. С утра до захода солнца в безостановочном беге, изматывая до предела старую, не попавшую в армию лошадь, отвозил выбрасываемую комбайном мякину в сторону, где ловкие женщины скирдовали ее. Дважды со стариком колхозником, инвалидом Первой мировой, доставляли в прифронтовую полосу, в Дубовку, что выше Сталинграда по Волге, пшеницу для помола и выпечки хлеба фронту. В Дубовке круглосуточно действовала большая деревянная мельница, которую почему-то немцы не сожгли и не разбомбили.
Поездки в прифронтовую Дубовку хорошо оплачивались. Один день приравнивался к трем обычным трудодням, что означало получение за одну поездку почти десяти килограммов высокосортной пшеницы. Поездка к Волге занимала три, иногда четыре дня.
Наш транспорт – три длинные арбы с высокими дощатыми боками. В каждой по тонне зерна. Каждую арбу тянули по два здоровенных вола в деревянных ярмах. Время движения для безопасности было точно рассчитано. Выезжали, когда еще было светло, но с воздуха земля уже плохо просматривалась и немецкие самолеты не могли нас обнаружить. Двигались всю ночь. С рассветом забирались в овраг с обязательным родником и заросший по краям кустами, в которых мы и прятались.
Варили из молотой пшеницы кашу. Муки в ту пору в колхозах не было, а стало быть, и хлеба. Весь помол шел фронту. Поили быков и задавали им корма той же пшеницей и прихваченным с собой сеном. Стреноженные на всякий случай волы, уставшие от многочасовой дороги, лежали без движения, безразлично взирая на нас красивыми глазами, и беспрерывно жевали, насыщая себя на предстоящий долгий ночной путь.
В течение ночи мы успевали добраться до цели, с помощью красноармейцев быстро разгрузиться и тут же трогались в обратный путь, чтобы до рассвета выйти из опасной зоны. Еще одна ночевка, и мы дома.
В январе 1943 года мы наконец-то в Саратове. Разместились по разнарядке эвакопункта в частном доме, в семье неких Шепелюков, скромных и гостеприимных людей. Наконец-то мы почувствовали впервые за много месяцев тепло и хоть какой-то уют.
Запасы колхозного зерна заканчиваются. Хозяева делятся с нами тоже ограниченным «куском хлеба» – им самим не хватает. Получили продуктовые карточки. Впервые пробуем удивительно вкусный здешний белый хлеб. Появились знакомые мальчишки-соседи. Один приглашает в гости. Зашел и тут же под каким-то предлогом ушел – так вкусно пахло мясными щами. Все время хочется есть.
Младшая дочь хозяев Любочка, 19 лет, работает медсестрой в госпитале. Иногда притаскивает для меня пару папирос – гостинцы от раненых. Красивая девушка. И очень добрая. Курево заглушает голод. Старший сын хозяев, офицер-артиллерист, сражается в Сталинграде. Любочка переписывается с ним и его другом. Они вместе служат в одном дивизионе. Друг влюблен в Любочку, и они договорились пожениться после войны. Мы всем домом слушаем фронтовые новости из радиоточки. И все стали свидетелями потрясающего сообщения, как «первой в город ворвалась батарея старшего лейтенанта Шепелюка». Шли сталинградские новости. Был январь 1943 года. Родители плакали. Сын живой! Он погиб позже – на Курской дуге, летом 1943 года.
Торопились с сестрой поскорее записаться в школу. В годы войны школьникам в середине учебного дня выдавали бесплатно кусочек хлеба. Иногда с соевой конфеткой. Или тарелку жидкого супа. Или маленькую булочку. Мизерная порция мгновенно проглатывалась. Многие местные ребята отдавали нам, эвакуированным, свою. Мы были благодарны.
ВЕСНА НА ВОЛГЕ
Ранней весной 1943 года мы возвратились к отцу в Сталинград. В марте я стал комсомольцем, в апреле начал работать на нашем заводе № 264 разнорабочим, а затем учеником шофера в гараже. Главной же нашей работой была перекачка горючего – бензина или солярки с переоборудованных под танкеры барж на высокий заводской берег. Мы, подростки, становились по четыре человека с двух сторон большого ручного насоса и, сменяясь каждые 15 минут с обязательным отдыхом, беспрерывно качали топливо, к вечеру нас сменяли взрослые.
Особенно почетной для себя мы считали работу по подготовке сгоревших и подбитых танков для капитального ремонта. Их привозили с полей Сталинградской битвы наши заводские ремонтные бригады. Специальными металлическими крючьями, скребками и щетками мы очищали внутренний корпус от грязи. Иногда попадались и обуглившиеся останки экипажа. Ветошью с керосином прочищали все уголочки.
Мы часто пересекались с работавшими на заводе пленными немцами, лагерь которых находился на холмах за поселком. Это были в основном молодые солдаты из 6-й армии Паулюса. Тех, кто работал на заводе, кормили по полной рабочей норме. Если они ее вырабатывали. Что касается тех нескольких немецких инженеров и техников-специалистов, то я сам неоднократно наблюдал за их обедом. Они ели консервированную американскую колбасу из ленд-лиза. Истощенных и падающих от голода немецких пленных я не видел. А вот гоняющих футбольный мяч на плацу за колючей проволокой видел собственными глазами в 1944 году.
От отца моего сталинградского друга Игоря Вознесенского, в ту пору начальника госпиталя в нашем поселке, слыхал, что они всегда находили место для сложных операций пленным немцам. Правда, речь шла только об офицерах. Многие немцы обращались к нам с необычной просьбой: взять у них домашний адрес родственников в Германии и после конца войны отправить письмо, что они живы. Я даже запомнил города: Берлин, Дрезден, Кельн и Гамбург. Я был свидетелем двух побегов немцев из лагеря. Может быть, их было и больше. Беглецы планировали незаметно пробраться на плывущие до Астрахани по Волге баржи, а там попытаться перейти советско-турецкую границу. Их поймали.
По воскресным дням мы на товарняках обязательно ездили в центр города. Каждый раз поднимались на Мамаев курган. Обшаривали все еще не разобранные блиндажи, подвалы. У каждого из нас были целые наборы немецких солдатских книжек (Soldbuch), знаков различия, военных эмблем, наград в виде железных крестов и прочей военной всячины. И, конечно же, оружия. Настрелялись вдоволь. Гранатами глушили рыбу в затоне и на озерах за Волгой. Долго хранился у меня как память найденный в одном подвале альбом с фотографиями улыбающихся врагов в Париже, Варшаве, советских городах.
Мы часто находили в развалинах документы: красноармейские книжки, комсомольские билеты. Все это мы сдавали в военкомат.
ЧУЖОЙ ЗАПАХ
В 1944 году я был принят в Киевскую спецшколу ВВС. Эти подготовительные военные заведения для подростков давали хорошую общеобразовательную, военную и физическую подготовку. Старались делать из воспитанников в будущем настоящих военных. Но из-за неполадок со здоровьем карьера военного летчика оказалась не для меня. Уже в студенческие годы любовь к небу все же привела меня в киевский аэроклуб. Строгая медицинская комиссия на сей раз не нашла во мне никаких изъянов.
Окончив юридический факультет Киевского университета, я с радостью принял предложение работать в системе госбезопасности Украины. Мне повезло. Я попал на интереснейший участок работы – боролся с националистическим подпольем в Западной Украине.
Мне казалось, что я опосредованно был давно связан с Германией. В доме всегда велись разговоры о борющейся против нацизма Коммунистической партии Германии, о томящемся в тюрьме лидере КПГ Эрнсте Тельмане. Отец даже какое-то время брил голову «под Тельмана». Часто говорили о сражавшихся в республиканской Испании интербригадах, где более всего было немецких коммунистов. В доме звучали революционные песни тех лет. Я их помню и по сей день. Старшую сестру назвали именем революционерки Инессы Арманд. Отец читал переводные книги писателя-коммуниста Фридриха Вольфа. Всей семьей мы по нескольку раз смотрели кинофильмы «Болотные солдаты», «Семья Оппенгейм», «Профессор Мамлок». В доме были книги немецкого прогрессивного писателя-драматурга Герхарта Гауптмана, имя которого так почиталось родителями, что чуть не закрепилось за мной.
Необъяснимое чувство охватило меня, когда я в апреле 1958 года впервые вступил на немецкую землю. Я долго не мог понять, что мне здесь показалось давно знакомым. Да, конечно же! Запах! Я знал его с мальчишеских лет по Сталинграду. Так пахло немецкое мыло, офицерский одеколон, немецкие сигареты и дым от них. Мне этот запах был знаком по найденным в степи и в балках грузам, сброшенным с самолетов в Сталинградский «котел». Он исходил от уцелевших подвалов, где укрывались немецкие солдаты. Это был чужой для меня запах. Однако я вскоре привык к нему. В августе 1958 года я впервые вошел в здание советского посольства в Берлине, где проработал без малого 12 лет. Но это уже другая история.
Георгий Захарович Санников – после окончания Киевского государственного университета имени Т.Г. Шевченко в начале 50-х годов был направлен в органы государственной безопасности. Участвовал в ликвидации остатков оуновского подполья в Западной Украине и в оперативных радиоиграх советской контрразведки с целью проникновения в зарубежные центры ОУН и спецслужбы Запада. После учебы в разведшколе КГБ долгие годы работал во внешнеполитической разведке за рубежом. Ветеран Службы внешней разведки, член Союза писателей России.
