Виктор Литовкин
На улочках Сомбатхея народу много, а по-русски говорят не все. Фото Бьорна Лочаи
– Думаю, Виктор, – сказал мне исполняющий обязанности начальника комсомольского отдела капитан Веня Щекотов, – тебе пора отправляться в самостоятельное плавание.
«Самостоятельное плавание» означало поездку в командировку в одну из частей Южной группы войск без сопровождения. Я находился в Венгрии уже второй месяц, пару раз капитан Щекотов уже возил меня в такую командировку. Один раз под Будапешт в отдельную роту связи, в другой – в танковый полк на северо-запад республики в Комаром. Показывал и рассказывал, как надо покупать билеты в венгерских железнодорожных кассах, на каком поезде и как ездить. По идее, я должен был эти уроки усвоить. Не вечно же мне, лейтенанту, ходить со старшими товарищами, что называется, за ручку. Пора начинать учиться «плавать» – плюхаться в воду и грести, пока не выгребу. Тем более что «утонуть» в маленькой стране, население которой меньше, чем сейчас проживает в Москве, и где расположена целая группа советских войск, почти полсотни тысяч солдат и офицеров, не представлялось возможным. Найдут и вытянут.
– А ехать тебе нужно, – добавил Веня, – в мотострелковый полк, что находится на границе с Австрией, в Сомбатхей.
ГОРОДОК НА ГРАНИЦЕ С АВСТРИЕЙ
Сомбатхей так Сомбатхей. Если бы капитан Щекотов сказал мне, что надо лететь на Марс, я бы полетел и туда. Приказ начальника – закон для подчиненного. Веня нарисовал мне путь от сомбатхейского вокзала до нашей воинской части.
Маленькое отступление. Сегодня, когда я отправляюсь в незнакомый город, особенно тот, что находится за рубежом, обязательно покупаю путеводитель или лезу в интернет, чтобы понять, что там интересного, что стоит посмотреть, куда надо обязательно сходить. Часто приобретаю и карту этого места, хотя в приличных гостиницах она, как правило, лежит в свободном доступе у стойки регистрации. Но большая карта все же удобнее, хотя бы потому, что более подробна. Хотя в те времена, о которых рассказываю, ни каких-либо путеводителей, ни интернета, ни, тем более, карт небольших городков, наподобие Сомбатхея. не существовало в помине. К тому же я отправлялся в город на границе с Австрией не как турист, а как корреспондент групповой газеты, для работы в советской воинской части. И потому приходилось опираться только на опыт и знание старших товарищей.
– Дороги до города всего-то три часа, - разъяснил мне задачу капитан Щекотов. - Тут, в Венгрии, все - рядом. Купишь билет на вокзале Nyugaty (Западный. – В.Л.), расписание, номер поезда и путь, с которого он отправляется, найдешь на стенде, где написано Indulas. Там указано и время отправления – я тебе все это уже показывал. А когда приедешь в Сомбатхей, выйдешь с вокзала, поверни направо. Через пять домов поверни налево, потом через семь домов опять направо, увидишь забор. Это наш мотострелковый полк. Пойдешь вдоль забора и окажешься у КПП. Понятно?
Мне все было понятно. Я взял нарисованный капитаном план движения от вокзала до полка и пошел оформлять командировку.
Инструктаж капитана Щекотова и нарисованная его рукой схема мне очень помогли. Я без труда нашел в городе Сомбатхей советский мотострелковый полк. Представился там замполиту и, согласно плану командировки, побеседовал с одним из комсомольских активистов. Больше нужного мне для газеты народу в полку не было. Практически весь полк, за исключением одного батальона, чего мы в редакции «Ленинского знамени» не знали, оказался на целине.
Сегодняшние молодые офицеры даже не догадываются, что для нас и офицеров постарше, еще советской закваски, означало это слово – «целина». А все дело было в том, что каждую осень из советских воинских частей организовывались сводные отряды из автомобильной техники, водителей и солдатских батальонов для уборки целинного урожая. Не всегда в Казахстане, где, по идее, и находилась целина, но и на Украине, где снимали урожай сахарной свеклы, на Ставрополье, в Краснодарском крае и в Поволжье, где убирали все – от помидоров и огурцов до ржи и пшеницы. Бывало, доезжали и до казахских степей. Кому какую задачу ставили. То, что такие «целинные десанты» фактически подрывали так чтимую армейским начальством боевую готовность, мало кого волновало. Снимали даже полки, как в моем случае, с границ социалистического лагеря. Главное было – битва за урожай. И если с ней не справлялись колхозы и совхозы, в бой бросали армию и флот. Как сегодня обходятся без них в отечественном сельском хозяйстве – никак понять не могу.
Тогда в магазинах было – хоть шаром покати. Сейчас изобилие и никаких «целинных батальонов». Но это я слегка отвлекся.
А для того, чтобы выполнить план командировки, как оказалось, мне нужно было попасть на полковой полигон, где и находился единственный оставшийся от полка мотострелковый батальон. Утром следующего дня замполит полка меня туда добросил на своей машине.
– Назад, – пообещал он мне, – тебя привезет замполит батальона.
ПАЛИНКА ПОД ХАЛАСЛИ
Я душевно поработал с батальонными комсомольцами на полигоне. Такие же, как я, молодые лейтенанты даже предложили мне покататься на танке в качестве механика-водителя, решили на спор проверить, что умеет военный журналист. Танковая подготовка у нас во Львовском училище, конечно, была, хоть и не такая интенсивная, как в общевойсковом или в танковом, да и часов на нее отводилось с гулькин нос. Но за рычаги Т-62 я сел без боязни, хотя в родном училище, когда ставил машину на место, чуть не задавил своего преподавателя: вместо педали тормоза нажал педаль газа. А на сомбатхейском полигоне все обошлось. В норматив я не уложился. Тем не менее на трассе не сбил ни одного столбика и, хотя со скрипом, с дерганием машины взад-вперед, но даже въехал на колейный мост. «Пехоте» мои подвиги понравились.
И в обед мы с офицерами слегка отметили палинкой (венгерская фруктовая водка. – В.Л.) этот успех. Съели по тарелке огненного халасли (венгерская уха, обильно начиненная острым красным перцем – паприкой по-мадьярски. – В.Л.), закусили жареными карпами, которых водилось в местных прудах видимо-невидимо, и после трапезы я запросился обратно в полк. Надо было отметить там командировку и утром возвращаться в Будапешт. Но машины у замполита батальона не оказалось.
– Ерунда, – успокоили меня новые знакомые. – Сейчас выйдем на трассу, поймаем какую-нибудь мадьярскую машину, и тебя отвезут в Сомбатхей. Дорогу там найдешь?
– От вокзала запросто, – успокоил я офицеров.
– А как сказать «вокзал» по-мадьярски знаешь?
– Знаю, palyuadvar (произносится это «паюдвар»).
– Правильно, – одобрили мое произношение провожающие.
Остановить венгерскую машину не составило труда. Первый же фургончик «Фольксваген» притормозил у нашей лейтенантской компании.
– Szombathely? – спросили его мои товарищи.
– Szombathely, – кивнул водитель.
– Lehet (можно), – указали они пальцем на меня.
Водитель опять одобрительно кивнул:
– Tetszik! (в переводе: к вашим услугам!)
Я забрался в кабину, и мы поехали в сторону города.
На полпути водитель повернулся ко мне:
– Hova medy (куда вас)?
О чем он меня спросил, я не понял, но догадался. Но слово palyuadvar вдруг вылетело у меня из головы. И вместо него я пробормотал:
– Patyolat (химчистка).
Почему произошла такая путаница, я сообразил много позже. Может, причиной ее было то, что слово «паюдвар» – «вокзал» – в русской транскрипции звучит почти так же или очень похоже, как слово «патьёлат» – «химчистка». Может, дело было в том, что patyolat – химчистка – располагалась напротив моего дома в Будапеште. И выходя утром из подъезда на работу, я упирался взглядом в ее вывеску. А так как каждый раз пытался произнести про себя непонятное слово, оно запечаталось в моей памяти. И я его машинально произнес, ни на мгновенье не задумываясь о том, что сказал. Свою ошибку я понял, когда «Фольксваген» остановился в центре города и водитель, открыв дверь, указал мне на небольшой домик, на вывеске которого и было написано Patyolat, и опять произнес:
– Tetszik!
Объяснить человеку, что мне надо не сюда, а к вокзалу, я не сумел. Может, потому, что растерялся. Может, потому, что понимал, что разговор у нас не получится. Венгерского языка я не знаю, а по-русски или, на худой конец, по-английски, который я учил в училище, водитель не говорит.
Кивнул ему:
– Koszonom (еще одно слово, которое я успел здесь выучить за полтора месяца – «спасибо», хотя написано оно здесь не совсем правильно, по-мадьярски над каждым «о» должно быть двоеточие, которого в моем компьютере нет, а звучит оно по-русски «кёсёнём». – В.Л.).
Фольксваген уехал, а я остался в центре Сомбатхея, не зная, куда идти дальше. Легкий хмель, который гулял в моей голове после полигонного обеда, как-то мгновенно испарился.
NEM TUDOM, ДА И ТО С ТРУДОМ
Я сделал один круг по центру, второй, третий… Изучил витрины магазинов. Попытался было свернуть на какую-нибудь улочку в поисках родного забора, но почувствовав, что удаляюсь от центра, но не знаю, куда идти, и могу заблудиться еще сильнее, возвращался к началу своего путешествия. Спросить у прохожих, где находится palyuadvar-вокзал или советская воинская часть, я не решался. Вряд ли кто-то из прохожих говорит по-русски, а по-венгерски кто-нибудь, конечно, мне что-то расскажет, но как я пойму, что именно он мне говорит?! Как смеялись наши офицеры над такими, как я: «Nem tudom (не знаю), да и то с трудом».
После двух или трех часов моего бессмысленного путешествия по центру города я вдруг увидел советского офицера, который куда-то спешил. Подлетел к нему.
– Слушай, друг, я тут заблудился, мне нужен мотострелковый полк. Как его найти?
– Очень просто, – ответил он. – Пойдешь по улице Ракоци (Ференц Ракоци – трансильванский князь, один из руководителей венгерской национально-освободительной войны XVII–XVIII веков. Улицы его имени есть в любом венгерском городе, как у нас когда-то улицы Ленина. – В.Л.), потом свернешь направо на улицу…
Тут старший лейтенант запнулся. Название следующей улицы он не знал, но бодро продолжил:
– В общем, два поворота направо, потом два – налево, и ты – в полку.
Я поблагодарил его за такой подробный рассказ и пошел на улицу Rakozci. Правда, то место, где мне нужно было повернуть направо, потом еще раз направо, я не нашел. И чтобы не потерять единственный ориентир, который у меня еще оставался, – центр города, повернул назад.
Стало темнеть. Я уже чуточку замерз. Не потому, что было холодно, а потому что слегка запаниковал, да и зайти куда-нибудь страшно требовалось. Но не мог же я, советский лейтенант, журналист и коммунист, в трезвом уме и памяти, забраться куда-нибудь в подворотню. А очень хотелось. Зайти в какое-нибудь кафе и поискать глазами то помещение, которое мне было нужно, я тоже стеснялся. Это сейчас для этого нет никаких проблем, что в Москве, что за границей: зашел в кафе, заплатил евро, и тебе покажут то, что нужно, а тогда… Моральный кодекс строителя коммунизма, воинский устав – или как это называется по-другому – требовал мужественно терпеть. Даже через не могу.
Сумерки меня выручили. Но не так, как кто-то подумал. Просто в сгустившейся темноте я вдруг увидел загоревшиеся шашечки на крыше легковушки – возле скверика, вокруг которого я уже нарезал десятки виражей, была стоянка такси. Я подлетел к нему и плюхнулся на сидение.
– Orosz loktonyo (русская казарма), – прохрипел я еще два слова, которые тоже успел выучить за полтора месяца пребывания в Венгрии.
Водитель включил счетчик. На нем тут же появилась цифра 13. Завел двигатель, и через две или три минуты я был возле КПП мотострелкового полка. Поездка на такси обошлась мне в 16 форинтов.
Чуть позже капитан Веня Щекотов объяснил мне, что мои блуждания по Сомбатхею и дырявая память, кроме потерянного времени и недопустимой для журналиста паники, стоили мне двух кружек светлого бочкового пива и 50 граммов палинки.
