Двенадцать залпов

Поразить врага первым залпом – первейшая заповедь корабельного артиллериста во всех флотах мира. Фото с сайта www.navy.mil

Среди младших офицеров крейсера «Александр Суворов» мой давний друг Александр Кибкало был единственным, кто сумел сдать зачеты на допуск к несению ходовой вахты на мостике. А так как вахтенных офицеров на корабле лишних не бывает, то Сан Саныч кроме исполнения своих обязанностей командира орудийной башни, участвующей во многих тренировках и учебных стрельбах, постоянно привлекался к вахте на мостике. Ему это нравилось, он не искал повода уклониться от лестного для него доверия. И командир корабля капитан 1 ранга Авенир Чумичев поощрял старшего лейтенанта, стремящегося постигнуть искусство управления крейсером.

НА ЭКСКУРСИЮ В БАШНЮ

В работе Кибкало преображался. Его легкая веселость улетучивалась, он становился строг и жесток, энергичен и распорядителен. Подчиненным частенько от него доставалось, но при этом Сан Саныч не утрачивал чувства юмора, что всегда хорошо скрашивает служебные взаимоотношения.

Вообще наблюдать его на мостике доставляло удовольствие. Зная и чувствуя корабль, Кибкало умел, как бы тяжело ни было, наслаждаться вахтой. Все учесть, предугадать, вовремя распорядиться, предопределить желание командира – к этому он, естественно, стремился, что старшим начальникам, конечно, нравилось. На флоте вообще с особой симпатией относятся к офицерам, горящим стремлением научиться, суметь.

В башне моряки Кибкало боготворили. Он мог сработать за любого матроса, старшину, умел вселить в них задор даже в самых нелегких ситуациях. Нельзя сказать, что в башне дела всегда шли ровно и гладко. Как раз в обычных, рядовых ситуациях вторая башня подчас попадала впросак. Кибкало тогда еще не хватало въедливости, обстоятельности в подготовке подчиненных. Но зато там, где обстановка обострялась, складывалась неожиданно и рискованно – Кибкало чувствовал себя в ударе, равно как и его моряки, сознательно и подсознательно копировавшие командира.

При всей необозримости крейсера все-таки более интересной экскурсии, чем во вторую башню, я не знал.

Над верхней палубой она выступает ровно настолько, сколько необходимо для размещения трех орудийных стволов и прислуги, закрытой толстенной броней. Издали в силуэте крейсера четыре его главные артиллерийские башни едва приметны, но именно в них основная сила корабля. И тот, кто недооценит их в бою, может незамедлительно получить несколько снарядов в борт, чего бывает достаточно для окончания надводного существования.

Итак, того, что находится у башни над верхней палубой, ровно столько же, сколько у айсберга над водой.

Глубоко вниз, до самого днища корабля, опускается шахта, где под отделением перегрузки располагаются сначала снарядные, а потом зарядные погреба. Вход в них для кого угодно, хоть для министра обороны, с оружием, спичками, зажигалками, любыми воспламеняющимися веществами и предметами категорически воспрещен. Даже своего командира башни матрос, несущий вахту у входа в погреба, обязательно спросит, есть ли с собой огнеопасные предметы, а если есть, попросит выложить. Сколько раз спустится за вахту в погреб командир, столько раз обратится к нему с этим вопросом матрос. Ибо, все хорошо знают: пожар в погребе – это гибель корабля.

На стеллажах зарядного погреба в штабелях с идеальной аккуратностью лежат связки пороха, обернутые в шелковые чехлы, вложенные в металлические пеналы. Их хватит для любого боя, как хватает и снарядов, покоящихся в прохладе предыдущего погреба. Даже если крейсер находится в тропических водах, внизу без теплой одежды долго не продержишься – сказывается осадка крейсера, глубоко «проваливающегося» сквозь теплые поверхностные слои моря.

От холода, от сумрачного освещения, от зловещих взглядов со всех сторон нацеленных на тебя снарядов становится не по себе. Фугасные и осколочные, бронебойные и подкалиберные – они, ухоженные лучше, чем руки девушки, весом своим придают остойчивости кораблю, а взрывчатым веществом – вполне реальную опасность, по крайней мере в бою. Бывали случаи в мировой практике, когда взрывались на кораблях артиллерийские погреба. В лучшем случае бронированные головки башен превращались в «распустившиеся ромашки», в худшем – корабли разламывались. И это несмотря на то что существуют надежные системы орошения и даже затопления погребов в случае пожароопасности.

МЕХАНИКА БОЯ

На крейсере «Александр Суворов», когда Кибкало только-только пришел на него служить, был случай, когда матрос нечаянно включил систему орошения зарядного погреба. Правда, показать себя во всей красе он этой системе все-таки не дал. Поэтому его начальники, вплоть до командира артиллерийской боевой части, только вздрогнули от обрушившихся на них наказаний, но на должностях устояли. А заряды тем не менее (для надежности) пришлось вытащить на верхнюю палубу для просушки, в те места, которые моряки называют «малым» и «большим Ташкентом». Здесь через вентиляционные устройства жаркий воздух котельных помещений выбрасывается наружу. И температура даже зимой повыше, чем в настоящем Ташкенте летом.

Лейтенанту Кибкало было поручено следить за зарядами. В этот момент на корабль прибыл командир дивизии капитан 1 ранга Владимир Кругликов (впоследствии вице-адмирал, первый заместитель командующего Северным флотом).

– Что вы тут делаете? – спросил он вытянувшегося лейтенанта.

– Сушим заряды, товарищ капитан 1 ранга!

– Ну-ну. Только вот подмоченную репутацию вам будет потруднее высушить!

Действительно, крейсеру долго этой ошибки матроса не могли простить. Может быть, еще тогда выработалось у артиллеристов стремление каждую стрельбу проводить на ура. Но это легко сказать. А как суметь? Путь один: тренироваться. Тренироваться до автоматизма не только действий, но и реакции на любые неожиданности. Возможные, которые доступно предугадать, и невозможные, которые нет-нет да все-таки бывают.

На тренировки второй башни Кибкало меня непременно приглашал. Видно, нужен был морякам хоть один посторонний зритель, чтобы острее взыграл азарт, чтобы было перед кем блеснуть.

Мягко закрывалась броневая дверь, защелкивалась намертво так, что открыть ее могли только изнутри. Бронированная башня, размером с приличную избу, прогревшись за день, пылала внутри нестерпимым жаром. Каждое орудие, отделенное от других легкими металлическими переборками, имеет командира орудия, двух наводчиков, замочного, досылающего и раздевающего – единственного в своем роде специалиста в вооруженных силах. По крайней мере по наименованию. А суть его работы заключается в откупоривании асбестовых пеналов, в которых уже без металлических посылаются из зарядного погреба в боевое отделение заряды. Наверху у мощнейшей из ныне существующей военной оптики – дальномеров сидят визирщики. Слева, за первым орудием, – жесткое сиденье командира башни. Оттуда он руководит стрельбой или тренировкой.

Орудия то вздымаются вверх, то опускаются на угол заряжания. Башня вращается, и наводчики лихорадочно совмещают лимбы. Как только из отделения перегрузки выныривает снаряд, а ствол опускается на угол заряжания, командир орудия, дождавшись открытия замка, мгновенно заваливает лоток со снарядом. Прибойник – мощная металлическая рука – посылает снаряд в ствол. Досылающий должен аккуратно, но быстро уложить за снарядом заряд, подготовленный раздевающим. В общем-то дело несложное, но при темповой стрельбе, когда «противнику» надо всыпать быстрее, чем он успеет ответить, и когда выстрелы следуют один за другим с минимальными промежутками, суметь все это сделать до ревуна (сигнала с поста управления огнем, по которому замыкается электрическая цепь стрельбы) не так просто.

– Орудия! – стараясь перекрыть гул механизмов, кричит старшина команды комендоров башенных и отчаянно дует в свисток, дабы добиться синхронности действий артиллеристов.

Орудия опускаются на угол заряжания. Матросы скорее чутьем, чем зрением и слухом, улавливают движения товарищей.

Мелькает снаряд, влетающий в казенник орудия, следом белой вспышкой мелькает шелк зарядного чехла, клацает замок... Свистки, голоса, бряканье механизмов, учащенное дыхание и звон в ушах: орудие – снаряд – заряд, орудие – снаряд – заряд… Все остальное размыто, расплывчато. Береты на затылках, по лицам пот, глаза горят, руки точно и ловко вписывают движения в такт стрельбы.

ЧАСЫ ЗА СТРЕЛЬБУ

На хороших комендоров командир готов в бою молиться. Ведь порой победу решает один-два особенно удачно выпущенных снаряда.

У всех артиллеристов и в мирные дни из множества пережитых стрельб есть самая-самая. И обычно не самая блестящая, а самая каверзная. Она снисходит как высочайшее испытание, и потому из памяти ее выжить нелегко.

Как раз по возвращении «Александра Суворова» из Филиппинского моря у Кибкало и состоялась стрельба – далеко не самая безукоризненная, но памятная – это точно.

Учебно-боевую тревогу сыграли в шесть утра. То ли от непривычной после тропиков прохлады, то ли от волнения моряков знобило. Некоторые из них стреляли штатными снарядами впервые.

Командир башни старший лейтенант Кибкало сидел на своем месте. Спокойно принял доклад о готовности комендоров к бою от старшины команды. Доложил о готовности башни на ГКП.

В это время в помещениях корабля матросы, специально расписанные на случай стрельбы, быстро поснимали плафоны, убрали бьющиеся вещи, закрепили книги на полках – от мощных густых залпов главного калибра вздрагивает весь огромный корабль.

С мостика, на котором, конечно, было тесновато от представителей штаба флота, окружающих командующего флотом, видели, как дружно поднялись стволы развернувшейся второй башни. Командующий неподвижно смотрел вниз, ожидая выстрелов.

Низко и тяжело грохнул первый залп. Стволы мгновенно опустились на зарядку и тут же вернулись на угол наводки. Только первый – левый чуть дернулся и остался неподвижным. Секунда, две, три... Ствол не двигался. Стало ясно, что пропуск неминуем…

После первого выстрела молодой досылающий левого, ближайшего к командиру башни орудия схватил второй заряд, приготовился дослать его, но снаряд остался неподвижным на заваленном командиром орудия лотке. Из электромагнитной станции прибойника, механически досылающего снаряд в ствол, густо валил дым.

Взвыл ревун, досылающий чуть не уронил заряд. Ему хватило мизерного своего опыта, чтобы понять: они завалили стрельбу на глазах командующего флотом. Ту, что случается раз в несколько лет и на годы оставляет впечатление о корабле.

Досылающий не слышал доклада командира орудия о пропуске. Он только видел, как тот метнулся к распределительному щитку. А на его месте вдруг возникло перекошенное криком лицо старшего лейтенанта Кибкало:

– Досылающий! Черт тебя дери!

Досылающий увидел, что снаряда на лотке нет и не раздумывая швырнул снаряд в ствол.

На третий залп снова поднялись два орудия. Командир БЧ-2 капитан 2 ранга Виктор Огурцов, человек четкий, обстоятельный, верящий в своих подчиненных, хотя и критиковавший не раз Кибкало за присущий тому, как он считал, авантюризм, с надеждой смотрел на первое орудие. Кровь отхлынула от его лица: сейчас он ничем не мог помочь второй башне, как не мог это сделать никто на корабле. «Ну, ну же», – как заклинание, шевелил он сухими губами. И первое орудие, словно услышав его, медленно стронувшись, пошло на угол наводки. Оно едва сравнялось с двумя другими, как стволы отскочили назад, вспыхнув белыми жалами огня.

Досылающий не верил своим глазам, увидев, как старший лейтенант Кибкало, быстро завалив лоток, ручным прибойником уперся в дно оказавшегося на нем снаряда и одним усилием вогнал снаряд в ствол. Досылающий мигом закинул заряд.

И снова на мостике увидели, как, отстав от других, медленно, а затем быстрее пополз вверх первый ствол. Так было на пятый, шестой, седьмой... одиннадцатый залп. Весь мостик затаенно следил за необыкновенной стрельбой, и только капитан 2 ранга Огурцов, зацепив пальцем ворот кителя, словно силясь его рвануть, представлял, что происходит во второй башне.

Рубашка на командире башни Кибкало взмокла, по лицу катился пот. Но он успевал при каждом выстреле радостно подмигнуть досылающему. И тот, стиснув зубы, закидывал в ствол заряды с таким проворством, какого никогда потом не мог повторить. И весь сжимался, ожидая ревуна.

Наконец грохнул двенадцатый залп, как и все, едва слышимый через броню. Дали отбой. Башня вернулась на место.

Не в силах шевельнуться, артиллеристы сидели там, где только что «воевали».

Старший лейтенант Кибкало, с трудом оттолкнувшись от переборки, пошел к выходу. Моряки вяло отодвигали ноги, и он ступал, стараясь не запнуться. Выбравшись на трап, чуть поправил черную пилотку, которая послушно заняла самое бравое место на его взмокшей голове. Кибкало повернулся, прежде чем спрыгнуть на палубу. Глаза его чуть насмешливо, как всегда, смотрели сквозь щелочки прищура на подчиненных.

– Моряк должен быть всегда весел, бодр и свеж! Старшина, вдохните жизнь в лучших артиллеристов крейсера!

Примерно так оценил артиллеристов второй башни, великодушно простив им сгоревшую электромагнитную станцию прибойника, и командующий флотом. По крайней мере на очередную вахту на мостик Сан Саныч заступал, сверяясь по новым часам – подарку командующего флотом.