Двадцать пять лет службы, и ни в одном глазу. Это в смысле о культуре. Ну вот не понимаю я ее, и все тут. Картина какая – все восторгаются, и я вместе с ними. Потом остальные уйдут, я специально задержусь, поколупаю, осмотрю всю тщательно и только плечами пожму.
Мне и генерал говорил: ты серый, как лапоть, до сих пор в сапогах ходишь. У нас новые требования, а ты таблицу в «Ворде» составить не можешь. Припадай чаще к источникам и очагам.
Припадал я, да все без толку.
Вот говорят Чехов, Чехов. Специально книгу из серии «Школьная библиотека» на дежурство взял, чтобы с Чеховым разобраться. Ночью час читаю, другой, до середины книги дошел и ничего понять не могу: ходят, разговаривают.
Заснул на дежурстве – наказали. Пострадал из-за этого Чехова.
А боевик какой – милое дело. Трах-пах, часа не прошло, как один боец руками, ногами и внутренней энергией целую армию замочил. Задачи решил, которые мы годами группировкой решить не можем. Книжку дочитаешь, голова пустая, гудит и самого тянет по косяку ногой двинуть. Только та уже выше табурета не поднимается. И главное – мы победили.
А классика – это когда непонятно, о чем, или когда в конце все умерли.
СОВЕСТЬ
Когда нормальному человеку генерала присваивают, у него в мозгах, вероятно, что-то происходит. Еще вчера он человек был, а сегодня – генерал!
И учатся, где только можно, и из Москвы черт-те куда уезжают, только чтоб генерала получить. Один перед самым развалом в республику поехал. Присягу местную принял, получил лампасы. Потом его национальным кадром заменили, и он домой вернулся. Но форма генеральская осталась, пусть и не с нашими гербами. Так он в ней и ходил. Кто ему козырнет – он и рад. Но больше в кокарду всматривались и отворачивались. Тогда он стал в форме у академии гулять. В ней офицеры из той республики учились. Так они его видели – фигели и разбегались кто куда. Понять можно – приехали в другое государство, расслабились, а тут в кустах национальный генерал сидит. Выскочит неожиданно, отловит одного из них и начинает пытать, что и как. Полчаса попытает, потом день ходит довольный.
Сколько служил – все меня генералы воспитывали. Перед увольнением нажимали, чтобы сам потом воспитывал других. Все последние годы: идите в школы, в клубы, передавайте опыт, несите в массы военно-патриотическое воспитание. И все мне стыдно было, что я на пенсии в эти массы не пошел.
Сейчас и агитаторы эти уволились. Я людей поспрашивал. Иван Иваныч, главный наш, он как, в кружок пошел? Нет, говорят, в «Газпром». А Сергей Сергеич, правая его рука, наверно, в патриотическом клубе? Да нет, отвечают, нефтепроводное что-то. Но Василий Васильевич, что рассказывал, как из народа вышел, в народ-то вернулся? И этот, как оказалось, обратной дороги не нашел, сейчас от того же народа в Совете Федерации сидит. Расспросил, про всех узнал, и теперь меня совесть не мучает…
ЧАСЫ В ОБМЕН НА КОЛБАСУ
Капитаном еще был, захотелось мне праздник устроить. В отпуске. Только зарплату нам два месяца не платили, воинские перевозочные документы в кассах не брали. Сиди дома или шатайся по городу. А по городу, куда ни повернешь – к своей части вернешься, проверишь, не привезли ли деньги. Так что настроение соответствующее. И решил я от тоски часы свои командирские продать. С дарственной надписью: «От командующего». Дал бесплатное объявление в газету, и уже на следующий день подъехал мужик на «Мерседесе». Как в сказке.
Бывший военный. Хотя какой там военный, свалил еще из курсантов, как только рыночные дела начались. Теперь при делах, «Мерседес», пиджак малиновый, цепь золотая, такая, что волкодава выгуливать можно.
Захотелось ему такие часы. И ведь купить может любые и надпись у гравера сделать хоть от Винни-Пуха. Но вот нужно ему, чтобы именно от командующего, настоящие. Заплатил мне за них хорошо, на руку нацепил и довольный уехал.
Я тогда себе пейджер купил черный с цепочкой. В гастрономе – мясо, колбасу, ананас консервированный, картошку-капусту из части взял.
Вечером бутылку открыл, колбасу нарезал, вилкой ананас подцепил. Праздник. Сижу, думаю. Вот у человека денег много, а чего не хватает – часов с надписью, у меня часы эти, медаль, значков ряд – так денег нет. И так всю жизнь. Чего ни получи, все равно чего-то не хватает. Когда служил, только из части выйдешь, все форму норовил снять, на гражданку сменить. А теперь в шкафу на старый свой камуфляж наткнешься – так надеть тянет. Будто это жизнь твоя прошедшая в шкафу висит.
В армии хорошо было. Сразу видно, кто есть кто. Ты козыряешь или тебе козыряют, раз в год отпуск дают, два раз в год – сукно. Армии сегодня большое внимание уделяется. Платят много. Кого ни встречу, глаза выпучат: полковник сейчас в главке… министерстве… получает, а у него тринадцатая такая, а четырнадцатая вот такая. И руки разводят, будто про рыбалку рассказывают.
Говорят, папахи вернули. А мне жалко. Годы, наверное, свое берут. Барашек новорожденный, он, может, проблеять не успел, а его в каракуль – и на папаху полковнику…
Из сослуживцев в строю мало кого осталось. Пару знакомых генералов и полковников в новостях видел, как спецназ их на пол кладет, а опера их карманные деньги перед камерой раскладывают.
Да и чему завидовать, если все мы в гарнизонной поликлинике в очереди к врачу сидим, пусть и на разных этажах. Что он себе бутылку пива в три раза дороже может купить? Так и ему, и мне уже нельзя ни дешевого, ни дорогого.
Молодые, те да. Смотришь и завидуешь. Молодости завидуешь. Больше в жизни завидовать нечему.