Елена Кузнецова
Михаил Суслов привык все решения принимать сам. Фото РИА Новости
В годы холодной войны каждый гражданин Советского Союза за границей был своеобразным лицом, представителем того народа, которого Европа остерегалась, к которому присматривалась настороженно. А как же иначе, если СССР рассматривался иностранцами как некая «империя зла», как позже открыто назовет Советский Союз один из американских президентов, Рональд Рейган. Естественно, под прикрытием официальной, зачастую торговой, должности везде следовали и другие представители – сотрудники Главного разведывательного управления (ГРУ) ВС СССР.
ВИЗИТ ГОСТЯ
Как-то в Париж на очередное заседание ЮНЕСКО в головной штаб организации был приглашен министр иностранных дел Украинской ССР. Высокому гостю, как и положено, был выделен сопровождающий. К министру прикрепили офицера ГРУ, работавшего вторым секретарем посольства. Возложенная на него миссия был не очень сложной – присматривать за делегатом, исполнять его указания, быть переводчиком и оказывать любое другое содействие на время пребывания того в столице капиталистической Франции. Чтобы не отвлекать от исполнения действительно важных заданий опытных разведчиков, выбрали сотрудника, который не особо отличался высокими моральными и профессиональными качествами, но был способен проявлять необходимую услужливость, и потому, когда речь зашла о кратком визите украинского министра, сомнений у руководства не возникло, кого назначить в сопровождение. Характер у прибывшего был, как говорили, скверноват, поэтому один не слишком приличный товарищ должен вполне составить достойную компанию себе подобному – так тихонько посмеивались в коридорах посольства.
От посольства СССР каждый день в гостиницу отправлялась машина представительского класса, за рулем которой сидел офицер. Министр нигде не оставался один. Сессии ЮНЕСКО, прогулки по городу или магазинам – везде его сопровождали, забирали, отвозили, привозили обратно в гостиницу. Офицер был его тенью и личным помощником. Согласно программе они должны были посетить основные достопримечательности, ведь министр иностранных дел, приехав с визитом на очередное заседание по вопросам образования, науки и культуры, не мог проигнорировать мировое культурное наследие, которым обладала Франция.
А она встретила министра стройным силуэтом Эйфелевой башни, бесценными коллекциями парижских музеев, грандиозным Версалем и дивными творениями Жюля Ардуэн-Мансара, созданными для Людовика XIV, «короля-солнца». Роскошные версальские сады Андре Ленотра в стиле барокко, с бесконечным кружевом каналов, клумб и каскадов фонтанов, украшенных изящными фигурами, должны были поразить советского гостя своей красотой и богатством, как и всех, кто вступал на их территорию еще много столетий назад. В течение продолжительной прогулки по Версалю министр едва произнес пару слов. Его взгляд иногда оживлялся, когда мимо, весело смеясь, проходили молодые французские модницы в легких открытых платьях и в возмутительно коротких шортах. Он задумчиво оглядывал тщательно подстриженные лужайки и газоны, надолго задержался у скульптурной композиции, представляющей бога Аполлона в своей колеснице и со свитой, а затем поинтересовался у сопровождавшего его сотрудника, где можно заказать такую же, «себе на дачу». Побывал он и в усадьбе Мальмезон, когда-то служившей резиденцией Наполеона и Жозефины, но единственное, что немного привлекло внимание скучающего министра, так это скабрезные подробности любовной истории знаменитых супругов.
Старые дубы и каштаны Медонского леса, которые, возможно, были свидетелями прогулок Мольера, Ренуара или Мане, министра и вовсе не заинтересовали. Может быть, он вообще отказался бы от прогулки, но его спутник вовремя упомянул о том, как и на какое зверье здесь охотились когда-то французские короли. Этот факт министра заинтересовал, и с той минуты они обсуждали охоту, которую тот очень любил, его коллекцию ружей и разнообразную дичь. Конечно, будучи в некотором отдалении от официоза и посторонних глаз, они могли позволить себе расслабиться и пропустить пару-другую стаканчиков вина в ближайшей таверне или кафе. Французское вино легкое, крепкий закаленный организм советского чиновника воспринимает его в больших количествах, да еще если и положительный собеседник рядом, то веселое застолье из тихого предместья Медон можно перенести в парижскую гостиницу и интересную беседу продолжить там, как говорится, без лишних ушей. По дороге в Париж они оба прислушивались к заманчивому глухому постукиванию бочков винных бутылок, десяток которых, упакованный в хрустящую бумагу заботливой рукой хозяина медонской таверны, ожидал своей участи на заднем сиденье посольской машины.
ЧЕСТЬ. ДОСТОИНСТВО. ОТВЕРТКА
Приятная беседа была продолжена в номере отеля министра, бокал следовал за бокалом, различия в возрасте и статусе растворились в белом вине, затем в красном, потом этот букет дополнил коньяк из бара отеля, потом симпатичная молоденькая горничная занесла еще один графин. А может, она была и вовсе не симпатична и совсем не молода, а может быть, вообще страшна, как всадник Апокалипсиса или твоя теща...
Обсуждение переросло в спор, спор – в ожесточенную дискуссию. Вопрос, который столкнул лбами чиновника и сотрудника ГРУ, был столь серьезен, что вызвал гнев украинского политика. Зычным голосом, словно с трибуны, с каждой минутой все более распаляясь и срываясь на крик, он несвязно указывал офицеру краткие, но весьма емкие направления, куда того не отправляли с самого училища даже самые строгие командиры. Чиновник не осознавал уже, что находится не в родных стенах своего кабинета, и гулкое эхо отдается вовсе не от высоких потолках его министерства, и смотрели на него вовсе не влюбленные глаза верных подчиненных, а налитые кровью глаза опасно пьяного и жутко злого военного.
Войдя в раж, министр приснял свой дорогой ботинок и резким движением запустил его «с ноги» в сидевшего напротив оппонента. Глянцевый ботинок пришелся тому точно в лоб. Офицер вскочил и, перевалившись меж бутылок через журнальный столик, кинулся к обидчику. Нисколько не испугавшись, наоборот, воодушевленный метким попаданием, министр повернулся к офицеру широкой частью своего тазобедренного сустава, как бы заслонившись от возможной атаки, и, довольно пыхтя, пытался уже сильно нескоординированными движениями стянуть с ноги и другой. Кто знает, что он собирался с ним сделать, может, вспомнил байку о Хрущеве и так же собирался стукнуть по столу или решил им отколотить зазнавшегося подчиненного, но не успел. Ловкий выпад и прекрасная, острая швейцарская отвертка гладко, как в масло, глубоко вонзилась в мягкую ягодицу министра. Тот замер, неуклюже повернулся, как щенок за своим хвостом, пытаясь понять, что же произошло. Наш герой попытался вернуть свою собственность. Он ухватился за отвертку и, споткнувшись, повис на ней всем своим весом. Подняться он не мог, последние силы были брошены на рывок возмездия. Его жертва дернулась, и инструмент остался у него в руках. Еще один толчок в ране вызвал, видимо, еще большее повреждение мягких тканей, вид собственной крови отрезвил, сквозь затуманенный спиртными парами мозг скользнула мысль, что был явно нанесен какой-то вред, и, наконец, появилась боль. Офицер не удержался и в объяснительной, из которой и стали известны подробности этого эпизода, описал крик министра как «свинячий визг». А отвертка так, всегда при нем. Мало ли что, разведчик должен быть всегда вооружен.
Рев министра, возрастающий по мере того, как растекающаяся по заду боль преодолевала алкогольно-анестезирующий барьер, разносился все дальше по этажу фешенебельной гостиницы. Прибежал администратор, паника среди постояльцев, в срочном порядке прибывают представители посольства. Скандал удалось быстро замять, по крайней мере гостей отеля вполне удовлетворила компенсация в виде дорогого шампанского и легенда о кошмарном сне, поднявшем советского гостя в холодном поту и ставшем причиной столь ужасного крика. Ах, эти странные дикие, очень дикие иностранцы.
ДИПЛОМАТ С ДУШКОМ
Финал этой истории в тот период был вполне предсказуем. Поутру офицеру, все еще помятому и еще не протрезвевшему, припомнили прошлые деяния, уведомили, что группа разбора по данному проступку собрана и его немедленно отзывают из командировки обратно в Москву. Была создана специальная комиссия, опрошены свидетели, зафиксированы показания потерпевшего, акт расследования подшит в архив, дело офицера закрыто. Сам он был экстренно, хоть и без особого шума, уволен из ГРУ. Что касается «наколотого» министра, то в ту пору высокому руководству в Министерстве иностранных дел СССР в лице Андрея Громыко, бросавшего все силы на трудные советско-американские переговоры по контролю над гонкой вооружений, на фоне нарастающего обострения отношений между двумя странами было явно не до последствий отельных экзерсисов чиновника.
И забылась бы эта история, если бы не имела она неожиданного продолжения. В коридорах управления начала ходить новость, мол, всем известный парижский д’Артаньян, которого выгнали из ГРУ и уволили из Вооруженных сил, каким-то образом сумел попасть на работу в Министерство иностранных дел и, более того, даже сделать там очень приличную карьеру. Новость пришла из достоверных источников, тогда представители управления сидели и в МИДе, и в других ответственных ведомствах, поэтому сомневаться в информации никто не стал. Дальше больше: говорили, что он уже дорос до должности советника и руководством МИДа принято решение направить его в Швейцарию заместителем полномочного представителя Советского Союза.
Солидная должность рядом с весьма уважаемым руководителем, Зоей Васильевной Мироновой, постоянным представителем СССР в Европейском отделении ООН в Женеве, в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР. Зоя Васильевна слыла дамой сильной, даже жесткой, аппарат у нее был большой, в основном люди профессиональные, опытные экономисты, журналисты, юристы, специалисты, свободно владеющие иностранными языками. Ни у кого не возникло и тени сомнения: скорее всего МИД просто не в курсе того, что произошло. Дабы предотвратить скандал и весьма вероятное повторение парижской истории, генерал-майор Михаил Лялин вызвал дело из архива, еще раз ознакомился с делом бывшего сотрудника и в срочном порядке поручил подготовить доклад в ЦК КПСС. Документ содержал характеристику и настоятельные рекомендации не выпускать бузотера за рубеж. Далекий от интриг правительственного синклита, Михаил Амосович искренне верил, что тем самым он не только предотвратит скандал, сохранив облик советского дипломата, но и избавит Зою Васильевну, человека высоких принципов и порядочного, от лишней головной боли, которую ей частенько доставляли хулиганства детей чиновников, волею высокопоставленных пап оказавшихся за границей.
Документ был подготовлен и за подписью начальника Главного разведывательного управления направлен в ЦК КПСС. Докладывают о данном документе на секретариате ЦК КПСС. Ведет заседание секретарь ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов. Принципиальный и непреклонный Суслов был главным идеологом партии. Под его контролем долгие годы находились не только Министерство культуры, Гостелерадио, все творческие союзы и общественные организации, цензура, печать, он курировал и политуправление Советской армии и ВМФ.
Возможно, именно потому, что все решения принимал только он сам, Суслов резко отрицательно воспринял рекомендации начальника ГРУ. Он читал доклад, поджав узкие губы, а затем спросил: «И кто такой этот товарищ Ивашутин?» Ответственный работник аппарата не уловил жестких ноток в голосе Суслова. Ну как же, Михаил Андреевич, это начальник Главного разведывательного управления, генерал армии, человек крайне обстоятельный, не стал бы беспокоить уважаемых членов секретариата по пустякам. Суслов отбросил доклад в сторону и сухо произнес: «Передайте Ивашутину: пусть не выеживается». Свидетели утверждали, что секретарь ЦК КПСС использовал более крепкое выражение, но, как бы то ни было, на этом вопрос был закрыт. И поехал д’Артаньян в Женеву исполнять новые обязанности дипломатического работника. То ли он решил остепениться сам, то ли у него появился высокий покровитель, сдерживавший его буйный нрав, а возможно, на него повлиял пример товарища Мироновой, но с тех пор никаких более порочащих историй, где он был бы замешан, до слуха его бывших коллег не доходили.
