Виртуоз воздушной дипломатии

Маршал авиации Иван Пстыго. Фото РИА Новости

Маршал авиации Иван Пстыго (1918–2009) в свои 63 года еще летал на МиГ-23, более того – был председателем комиссии по испытанию этого самолета. Общий налет маршала, включая годы войны, – 7 тыс. часов, это три нормы военного летчика. Он единственный был награжден восемью орденами Красного Знамени, у него два ордена Октябрьской Революции, чего удостоились только три человека – еще Леонид Брежнев и Владимир Щербицкий, первый секретарь ЦК Компартии Украины. Хотя в статуте этого ордена написано, что им награждают только раз.

Иван Иванович стоял у истоков Службы безопасности полетов Советского Союза. До ее создания было 153 аварии и катастрофы в год с налетом 17 тыс. часов на одно летное происшествие. Через семь лет стало соответственно 116 на 27 тысяч. Аварийность сокращалась бы и дальше, но тогдашний министр обороны СССР Дмитрий Устинов решил создавать всесоюзную инспекцию, подчиненную только Совету министров, на все летающие аппараты в СССР – как военные, так и гражданские. По каким-то причинам затея не удалась, но военную инспекцию она затронула не лучшим образом.

«КАРЕЛЬСКИЙ» «БОИНГ» НЕ БЫЛ РАЗВЕДЧИКОМ

Когда мне посчастливилось встретиться с маршалом, первое, о чем я спросил, это о сбитых летчиками СССР корейских «Боингах» – в Карелии в 1978 году и на Дальнем Востоке в 1983-м. И выслушал версию, отличную от официальной.

– У «карельского» «Боинга» был совершенно неподготовленный экипаж. Конечно, командир был асом, но он летал всегда в средних и южных широтах. Там одно поведение магнитного компаса, а тут он летел из Франции через Арктику напрямую на Аляску, где магнетизм намного слабее. Штурман давал данные, слепо веря «блуждающему» компасу, в итоге они сделали 12 доворотов и пошли в обратную сторону – в Карелию.

– То есть этот самолет не был разведчиком? – спросил я.

– На борту ничего разведывательного не было. Самолет же остался у нас, его разобрали до детали! Пэвэошники тщательно все расследовали. Командарм 10-й отдельной армии ПВО (ее штаб был в Архангельске) Дмитриев, когда встречал меня, говорил: «Вы наш спаситель». Устинов тогда «жаждал крови» – хотел крепко наказать ПВО. Я говорю: «Товарищ министр, ПВО свою задачу выполнила. Самолет сидит на нашей территории, всего два пассажира погибли. Ну, опоздали с поднятием истребителей на полторы минуты. Дай бог, чтобы у нас везде только на полторы минуты опаздывали». На том и порешили.

Историю с дальневосточным «Боингом» расследовали без Пстыго. Но он посчитал: 900 км иностранный самолет «вели» до Камчатки, еще 900 – по Охотскому морю и еще 900 – вдоль Сахалина. И командование ПВО только в самом конце пути, через 2700 км, решило применить оружие. Налицо была явная безответственность этого самого командования – никто не брал на себя ответственность.

Иван Иванович расследовал многие трагедии. В частности, столкновение двух Ту-134 в 1979 году, когда погибла футбольная команда «Пахтакор», в 1981 году – катастрофу Ту-104 на аэродроме города Пушкин под Ленинградом, когда погибли 17 генералов и адмиралов Тихоокеанского флота. Подобные трагедии, с уверенностью говорил мне маршал, случаются исключительно от разгильдяйства. На Ту-104 была перегрузка почти три тонны, причем центровка запредельная задняя. Самолет только оторвался от земли и сразу свалился. В истории с «Пахтакором» виноват диспетчер. Два самолета оказались на одной высоте – 8400 м, и он их не развел. Диспетчера судили, дали 15 лет. «Без такой «расправы» порядок в авиации не навести», – подытожил маршал.

ТРОЕ УМЕРЛИ В ЗАЛЕ

Меня всегда интересовала глухо передаваемая из уст в уста история середины 60-х годов прошлого века, когда множество наших самолетов тучей летало над бундестагом. Как рассказывали, от воздушной струи с крыш все слетало, две трети стекол в Берлине было выбито. И вот что рассказал Иван Пстыго, посчитавший, что нечего уже секретничать.

– Было политическое решение двух ЦК – советского и восточногерманского: сорвать заседание западногерманского бундестага на территории Западного Берлина, поскольку это рекламное мероприятие не было предусмотрено ни одним соглашением. На 7 апреля 1965 года в Западном Берлине, в Конгресс-халле наметили проведение такого заседания. Депутаты туда съехались, прилетел председатель бундестага ФРГ Герстенмайер. На аэродроме он собрался сказать речь, а в это время пара наших истребителей перешла на сверхзвук. По инструкции можно делать это на высоте не ниже 11 тыс. м. Но была такая погода, что слышно плохо. Решили переходить на сверхзвук на 2 тыс. ниже. Тоже жидковато! Перешли на 7 тыс. Я говорю: «Ниже не надо». Как бабахнули – первые стекла полетели. Герстенмайер закрыл рот, подождал, пока утихнет грохот, опять открыл рот – снова гром. Никогда вся штурманская служба ВВС не обеспечивала такую точность пролета – до секунды! Спикер нырк в свою машину, поехал в Конгресс-халле.

Полковник Бабаев, специально за этим наблюдавший, сделал смотровую площадку на крыше соседнего дома и по телефону мне докладывал: «Товарищ командующий, на крыше Конгресс-халле человек 100 собралось, половина с треногами для фотоаппаратов и кинокамер!» Я говорю: «Сдуть!» Пошла четверка Су-7Б комэска Сурнина. Этот мог, образно говоря, в одно окно влететь, в другое вылететь. Подвел самолеты ниже домов, а потом резко – в набор высоты. Бабаев тангенту телефона забыл в волнении отпустить, я слышу раздирающий душу звук. «Сдул?» – спрашиваю. «Как приказали. На крыше осталось три треноги». «А люди?» – «Куда-то подевались, не знаю». Я тогда вместо запланированных министром обороны 80 самолетов поднял 400! Итог «налета» на Конгресс-халле был такой: трое умерло в зале, 18 человек отвезли в госпиталь, остальные на «сверхзвуковой» скорости на машинах по проселочным дорогам вместо автобанов удирали за границу.

…Реакция на это событие в мире была бурной. Английский ас Второй мировой войны Маккилрой был удивлен высокой подготовкой советских летчиков: «Они в совершенстве владеют не только машинами, но еще более – своими нервами». Еще один известный летчик, немец, сказал: «Сидя в машинах, шоферы пригибали головы в страхе, чтобы их не зацепило».

НЕ СТРЕЛЯТЬ ДАЖЕ ИЗ ДЕТСКИХ ПУГАЧЕЙ

В 1968 году при вводе войск в Чехословакию Пстыго был заместителем главкома Южной группы войск генерала армии Ивана Павловского. О наземной операции известно многое, а вот о событиях в воздухе известно мало.

– Тогда была самая настоящая боевая обстановка, – горячо ударился в воспоминания маршал. – К 17 часам первого же дня я посадил на чехословацкие аэродромы 21 полк, прилетевший из Союза, – это моя силенка была. Министр Гречко раза три говорил: пролетит с Запада или на Запад хоть один самолет – голову с тебя сниму. В темноте поднял в четырех зонах на трех эшелонах (6, 9 и 12 тыс. м) по 4 самолета, они непрерывно барражировали. А с рассветом в этих же зонах барражировали уже парами. Очередные летчики сидели в кабинах. Три полка чехов решили улететь к югославам. Чешское командование сбежалось на командный пункт, уяснило обстановку и решило: нет, с этими ребятами, то есть с нами, шутки плохи. Но один наш Ми-6 они сбили чем-то с земли.

Я приехал к министру обороны ЧССР, туда же подошел председатель правительства Черник. Им я сказал: «Будем сбивать всех, кто вздумает поднять на нас руку». И всякое противодействие прекратилось. А тех, кто сбил Ми-6, они сами посадили. Знаете, кто из чехословаков во всей этой операции сыграл решающую роль?

– Генерал Людвик Свобода?

– Этот швейк сразу ушел в подполье. Его наши «подняли» по службе, потому что у нас воевал. Умнее всех оказался Черник. На заседаниях ЦК партии, правительства, когда все говорили о том, что «у нас 14 дивизий и надо дать отпор», он сказал: «Благоразумие чехословацкого народа, его правительства сейчас состоит в одном-единственном: не стрелять даже из детских пугачей; одним выстрелом мы можем спровоцировать ситуацию, когда они все превратят в пух и прах, а нас – в мертвое мясо. Эти не остановятся ни перед чем». Мы ввели 21 дивизию (танковые и пехотные) и действительно предупредили: мы ни перед чем не остановимся. После этого все дебаты прекратились.

СТАЛИН ТАКИХ ЧЕРТЕЙ ЕМУ ВЫДАЛ!

Иван Иванович заканчивал службу в Группе генеральных инспекторов, ее еще называли «райской группой». 

– Название, конечно, условное, – усмехнулся Пстыго, – но жизнь в известной степени райская: харч тот же, деньги, машина есть, а должностных обязанностей нет, ответственности никакой и ни за что. Пригласят куда-нибудь в качестве консультанта, проверяющего – и все. В группе говорили: харч слоновый, а ответственность заячья. Хотя тогда с нами советовались.

Группа проводила и военно-историческую работу, пыталась разбирать военные операции. Сталин с концом войны поставил дело так, что ни одна операция ни на одном уровне не была разобрана. Жуков после победы в Потсдаме (Иван Иванович там присутствовал) фундаментально разобрал Варшавско-Лодзинско-Познаньскую операцию (позже из ее названия убрали Лодзинскую), так Сталин «таких чертей ему выдал»!

– Дело было сделано хреново, разбирать надо было не с 45-го года, а с 41-го, – сокрушался ветеран. – А что хорошего сказать про начало войны? У меня вот стоит шесть томов «Истории Великой Отечественной войны», но даже в нужник я их не возьму. Издавали ее те, кто выстрела артиллерийского не слышал.

Иван Иванович говорил: для летного долголетия надо иметь хорошее здоровье. В войну он курил, но «не зверски и не махорку», даже на войне что-нибудь порядочное.

– А пить на войне некогда было. Наркомовские 100 грамм в пехоте, наверное, были нужны. А введение такой нормы для летчиков – это глобальная ошибка, если не диверсия. Я после 100 грамм себя трезвым не считал и утром остатки чувствовал. А каково «шпингалету» на пять лет моложе меня? Ведь где 100, там и 200. Замкомдив Бобрик перебрал где-то, утром полетел, решил «бочку» сделать и тут же – в землю. У меня на глазах было.

ДВАЖДЫ ГЕРОЙ – НА ПОЛУСОГНУТЫХ…

Сегодня историки-исследователи утверждают: одна из причин нашей победы в Великой Отечественной войне – жесточайшая дисциплина, построенная на страхе перед различными «органами». «Так ли это?» – спросил маршала.

– Не на страхе, а на ответственности. Например, перед Госконтролем, хотя и возглавлял его самый паршивый человек в партии – Мехлис. Старший лейтенант из его Госконтроля отстранил меня от должности комполка: «Вы, майор, больше не командуете частью, идите отсюда». За что? Перед самым вылетом на боевое задание восьмерки самолетов повесили дополнительно каждому по две бомбы. Расход горючего увеличился, перерасходовали 400 кг, а в полетные листы не записали. Командующий Попивин убедил старшего лейтенанта, что он не прав, да и то с матюгами. Евгений Михайлович был крепкий мужик, это он первым написал объективную характеристику на Васю Сталина.

– А Смерша действительно так боялись?

– Это ведь была единственная власть. Назовите мне тогдашнего генерала в войсках, который бы не боялся старшего лейтенанта из Смерша. Я не знаю таких. Савицкий, дважды Герой, был вынужден на полусогнутых ходить перед старшим лейтенантом-особистом. Не говоря о нас, грешных. Это была жандармерия в худшем виде, хуже опричников.