Владимир Добрин
Команда «Газы!» могла прозвучать в любой момент. Фото с официального сайта Министерства обороны РФ
После вступительных экзаменов и зачисления в Военный институт иностранных языков вчерашние абитуриенты отправлялись на лагерные сборы. Они проходили в Московской области, по соседству со знаменитым Звездным городком.
Там было все, что нужно для военной подготовки и скромного отдыха: спортивные площадки, плац, футбольное поле, открытый кинотеатр со скамейками без спинок, импровизированный бассейн (мутный пруд, окруженный мостками и прозванный «акваторией») и два десятка одноэтажных деревянных строений, где разместились учебные классы, жилые помещения для офицеров, штаб, склад, столовая, санчасть, душевая и кафе.
Четверть территории занимал палаточный городок. Ряды четырехугольных брезентовых шатров оливково-зеленого цвета тянулись метров на триста. Палатки были посажены на так называемые гнезда – дощатые ограждения высотой около метра. В каждом «гнезде» ютились шесть-семь «птенцов» – одна языковая группа. Спали они на деревянном помосте полуметровой высоты, на который клали матрацы, подушки и одеяла.
За палатками начинался лес, посреди которого прятался Звездный городок, обнесенный глухим бетонным забором метра три высотой. Вдоль него, с наружной стороны, тянулась широкая тропа, хорошо утрамбованная курсантскими ногами благодаря ежедневным кроссам.
ХОЧУ ДОМОЙ
Сразу по прибытии один из вновь поступивших сообщил начальнику курса, что хочет вернуться домой. Он смущенно пояснил, что не может спать рядом с незнакомыми людьми, обходиться без горячей воды и так долго бегать по утрам. О самом сильном своем впечатлении, произведенном большим выгребным туалетом, он застенчиво промолчал.
Но сына высокопоставленного военного нельзя было так просто отпустить восвояси по одной его просьбе. И чтобы уговорить его «немножко потерпеть», пришлось задействовать начальника лагерного сбора и заместителя начальника института, генерала-фронтовика, примчавшегося в лагерь вместе с матерью и бабушкой курсанта. Отец его приехать не смог, поскольку мотался между Европой и Америкой, решая важные государственные вопросы.
Прибывшие хором убеждали «мальчика» остаться, говорили, что «тяжело в учении, легко в бою», однако тот стремился «в бой» еще меньше, чем «в учение». Он канючил, что военная жизнь не для него и что он хочет вновь стать гражданским человеком. Но после долгих уговоров все же пообещал потерпеть какое-то время.
ТРУБА – ТУАЛЕТ – КРОСС
Жизнь в лагере управлялась сигналами трубы, звучавшими из вездесущих громкоговорителей. Самым неприятным был «подъем». Он раздавался в шесть утра и сопровождался зычными криками сержантов, неуверенным подвыванием дневальных и руганью пробуждающихся курсантов.
В трусах и майках, ежась от утренней прохлады, они выскакивали из палаток и наперегонки бежали в туалет. Дистанция – метров 200. Но это была лишь разминка перед трехкилометровым кроссом. А он был непростым испытанием для подавляющего большинства новобранцев, не делавших до этого даже зарядку.
Казалось, трассе нет конца. Бежишь полем, потом лесом, думаешь: «Вот сейчас он кончится, и мы в лагере». Ан нет! Выбегаешь на опушку и видишь дорогу, уходящую за горизонт. И боишься, что организм не выдержит…
Кто-то обязательно отставал, а некоторые вообще садились на землю, говоря всем своим видом: «Лучше пристрелите!»
Последние 100 метров новички бежали, согнувшись пополам и мотаясь из стороны в сторону. Многие сразу подумали: а не срезать ли дистанцию? Но преподаватель прочитал их мысли.
– Напрямки через лес бежать не пытайтесь, – предупредил он. – Там непроходимое болото. Можно утонуть. – Он добродушно ухмыльнулся: – Есть тут один курсант, Дольцев его фамилия. Хотел срезать и… – преподаватель хохотнул: – Увяз по пояс! Еле вытащили!
После кросса все шли к умывальникам. Они представляли собой горизонтальную трубу с торчащими из нее водопроводными кранами, под ними – длинное металлическое корыто с открытым сливом, над ними – навес. Вся конструкция выкрашена в небесно-голубой цвет, и вода в ней только холодная, почти ледяная, даже в самую жаркую погоду.
ЖИВОЙ МАНЕКЕН
На физо капитан Киров, экс-чемпион Европы и неоднократный чемпион СССР по греко-римской борьбе, показывал нам приемы самбо. Выглядел он эффектно. Курсанты старались не шалить на его занятиях, чтобы не попасть к нему в спарринг-партнеры, на которых он демонстрировал свою борцовскую технику.
В этой роли первокурсники чувствовали себя неуютно. Когда на хилого юнца неотвратимо надвигалась гора мышц и мощные руки смыкались вокруг его субтильного торса, бедняга обмякал, становясь похожим на тряпичный манекен, который не то что бросать, укладывать на мат приходилось бережно, чтобы, не дай Бог, что-то ему не повредить.
Да и что говорить о самбо, когда многим еще надо было научиться подтягиваться нужное число раз. Были и такие, которые не подтягивались ни разу, а лишь кряхтели и стонали, пытаясь опереться ногами о воздух. Некоторые не могли и просто висеть. Норму выполняли лишь поступившие из армии, а один из них мог подтягиваться до бесконечности, отдыхая и даже подремывая в висячем положении, подобно ленивцу.
РОДИТЕЛЬСКАЯ ПОДПИТКА
Сигнал «на обед» был самым приятным. По нему у курсантов, как у павловской собаки, сразу выделялась слюна, и пресная каша с невыразительным супом с каждым днем воспринимались все лучше. А уж когда в воскресенье приезжали родственники, нагруженные сумками с домашней едой, новобранцы объедались так, будто на следующий день ожидался конец света.
Перед безудержным, раблезианским обжорством устраивали спортивные состязания. На глазах у родителей курсанты проводили эстафету, в которой нужно было пробежать дистанцию, преодолеть полосу препятствий, разобрать и собрать автомат и бросить в цель гранату. В пылу соревнования, в случае неудачи, эстафетчики иногда выкрикивали слова, от которых чопорные мамы и бабушки смущались и поеживались. Но такие мелочи не омрачали их праздничного настроения.
Затем гости с ненаглядными чадами располагались в тени кустов и приступали к трапезе. Курсанты поглощали еду в неимоверном количестве, но как они ни старались, умять все привезенное возможности не было, поскольку родители старались обеспечить их съестным на неделю.
Большая часть продуктов оставалась несъеденной. Но где их держать? Холодильников в палатках не было, еда могла испортиться и повредить здоровью, поэтому хранить ее курсантам запрещалось. Однако выбрасывать такую вкуснятину рука не поднималась. Ведь тут были и домашние пироги с разнообразной начинкой, и жареные куры, и колбаса с сыром, и сладкая выпечка, и даже дефицитная в то время вобла! Не говоря уже о восхитительных консервах, покупных и домашних.
И курсанты прятали все это в палатках, под дощатым настилом, на котором спали. Но если закрытые банки можно было спасти от насекомых и прочей живности, то все остальное сразу же становилось их добычей. В постелях появлялись полчища муравьев, под полом шуршали мыши. А когда в отдельных палатках возник устойчивый запах тухлятины, начальство решило навести порядок.
В расположении первокурсников провели рейды, напоминавшие времена большевистской продразверстки. Дневальные во главе с курсовым офицером ходили по палаткам, поднимали доски и извлекали из-под них горы провианта. Его тут же грузили на носилки и тащили на помойку, до которой, к счастью, большая часть еды все же не доходила.
ФЕНОМЕНАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ
Занятия по общевоинскому уставу проводил курсовой офицер – молодой лейтенант, нервный, дотошный и злопамятный. Зачитывая очередную объемистую статью, он вдруг увидел, что один из курсантов задумчиво смотрит в окно.
– Ворон считаете? – окликнул его офицер. – Повторите хоть что-нибудь из прочитанного!
Как же он изумился, когда курсант без запинки, слово в слово принялся цитировать озвученную статью! Лейтенант подскочил к его столу, чтобы выяснить, куда он подглядывает, но ничего не обнаружил. Оказалось, что парень все-таки слушал его, хотя и смотрел при этом в окно. Он обладал великолепной памятью, и подобные фокусы потом не раз демонстрировал преподавателям и однокурсникам.
ГАЗОВЫЕ АТАКИ
Львиная доля учебного времени в лагере посвящалась тактике. Преподаватели с военной кафедры, в основном полковники и подполковники, обожали гонять курсантов. Они с ностальгией вспоминали собственную молодость, учебу под руководством наставников-фронтовиков и с нескрываемой радостью показывали виияковцам, как надо учиться военному делу.
Вчерашние школьники, участвовавшие до этого лишь в пионерской «Зарнице», теперь «ходили в поиск», «снимали часовых», «добывали языка» и по-настоящему рыли окопы, как индивидуальные, так и полного профиля. Животы их постепенно втягивались, а физиономии вытягивались.
Но это были цветочки. Вскоре им выдали противогазы, и после кратких теоретических занятий провели так называемое окуривание.
Чем-то оно напоминало древний магический ритуал, до сих пор существующий у отдельных народов и носящий, что интересно, то же название. Но если те люди отгоняют окуриванием злых духов и насекомых, то в нашем лагере его устраивали для испытания противогазов и их владельцев. И проходило оно, что интересно, без дыма.
Выглядело это так. На поляне устанавливали высокую брезентовую палатку площадью четыре на четыре метра, с прозрачными целлулоидными окнами и без вентиляции. Внутри нее ставили металлическую баночку с какой-то шкворчащей субстанцией, испускающей чрезвычайно вонючий слезоточивый газ.
Получив команду, курсант надевал противогаз и заходил в палатку. Какое-то время он топтался там, поглядывая на поднимающийся от банки прозрачный, тающий дымок, и с опаской вдыхал отфильтрованный противогазом воздух. После чего, также по команде, выходил. Все шло спокойно, пока очередь не дошла до одного из новобранцев.
Не успел он войти в палатку, как из нее тут же раздалось мычание, быстро перешедшее в рев. В следующую секунду борта палатки начали вздуваться то с одной, то с другой стороны: бедолага явно искал выход, но не мог найти. Ядреный газ разъел ему глаза, лишил ориентации, и несчастный теперь вел себя как буйный помешанный в изоляторе с мягкими стенами.
Преподаватель и один из сержантов кинулись ему на помощь. Надевать противогаз им было некогда, потому что рев усилился, а палатка вдруг затряслась и накренилась. Последнее означало, что курсант врезался в подпиравший ее шест. А когда офицер с сержантом ворвались внутрь, палатка завалилась и накрыла всех.
Спасатели выбирались из-под брезента плача, отплевываясь и ругаясь. За ними вынырнул и виновник переполоха. Он тут же сорвал с себя противогаз и принялся размазывать по лицу слезы и сопли, вызванные не столько газом, сколько досадой и испугом. Оказалось, что находясь в палатке, он решил поправить на себе противогазную маску, чтобы не тянула кожу.
Вслед за испытанием противогазов началось их активное использование. С него, как правило, начинались занятия по тактике. Не успевала учебная группа выйти за пределы лагеря, как звучала команда: «Стой! Газы!» Курсанты срывали с себя пилотки и натягивали на стриженные головы резиновые маски. Затем следовала команда «Бегом марш».
Мотая гофрированными хоботами и тараща из-за круглых стекол безумные глаза, курсанты пускались мелкой рысью по пыльной дороге. Тут же начинались проблемы. Если большинство новобранцев задыхалось на бегу и без противогаза, то в нем они ощущали себя словно выброшенная на берег рыба. Вдобавок очки у масок запотевали, и курсанты, как слепые, начинали натыкаться друг на друга, матерясь и извиняясь одновременно.
А тот самый страдалец, всей душой стремившийся на гражданку, однажды потерял ориентацию, отбился от строя и потрусил в чистое поле. Ему кричали, но бедолага ничего не слышал – резина плотно закрывала ему уши. Он бежал зигзагами, очень резво, и догнать его удалось не сразу. Может быть, он хотел удрать от этого кошмара домой, в Москву? Неизвестно. Сам он ничего объяснить не смог.
Позднее, когда в кинотеатре лагеря показывали фильм «Трактористы», в котором колхозники, как один, решили для тренировки работать в противогазах, курсанты им очень сочувствовали.
