Игорь Шелудков
Свободное время делегация «из-за речки» решила провести в гостеприимном ресторане. Фото Александра Кошкина /ТАСС
Вторая половина 1980-х – смутное и тяжелое для страны и ее армии время в условиях объявленной партией и ее генсеком Михаилом Горбачевым перестройки, усиленной борьбой с пьянством. В армии военачальники и командиры истово откликнулись на праведный призыв руководства страны каленым железом утвердить в воинских коллективах повальную трезвость, дабы в разы повысить боеготовность частей и подразделений. Не минуло это «татаро-монгольское нашествие» на алкоголь и 40-ю армию – Ограниченный контингент советский войск в Республике Афганистан.
ПРИЗНАНИЕ
В кабинете командира одного из полков, что уже давно дислоцировался «за речкой», стояли три офицера – майор, капитан и старший лейтенант. Вернувшись из Союза, они самочинно в один голос доложили, что были задержаны военной комендатурой города Ташкента за пьяную драку в ресторане. По тем меркам ответственности – ЧП чуть ли не на уровне министра обороны. Поэтому командир полка, кипя от негодования, совал каждому из проштрафившихся и «имевших наглость» честно сообщить об этом телефонную трубку:
– Что пол зенками буравите?! Нате! Сами о себе в политотдел доложите – узнаете, что это такое!.. Не можете пить – зашейте рты!..
Начальник политотдела, приняв информацию, спросил у командира, какие на счет этого вопиющего случая имеются бумаги. Узнав, что таковые отсутствуют, что случившееся – сознанка самих виновных, дал цеу: провести подробное расследование, а до прибытия официальных документов из комендатуры никаких мер не принимать – дивизии совершенно ни к чему «лишнее» ЧП на почве пьянства, да еще такое разнузданное!
Комполка приказал написать троице подробнейшие объяснительные, в которых все изложить поминутно. И спустя пару часов читал написанные «мемуары». Из них следовало, что «три одиночества» встретились в Ташкенте на пересыльном пункте. Майор, зампотех батальона, списывал в штабе округа автомобили и разбитые БМП. Капитан, командир роты, ездил к тяжелобольному отцу в Москву. А старший лейтенант, ротный замполит, сопровождал гроб с телом погибшего солдата – «груз 200»... Если ты в Ташкенте, то вопрос, где провести последний вечер перед возвращением «за речку», даже не выносился на обсуждение – трио единогласно решило «посидеть» в ресторане «Заровшан». В те годы это было любимое всеми офицерами предприятие общественного питания в столице Узбекистана и Туркестанского военного округа.
Увидев длинную очередь у входа, делегация «из-за речки» было приуныла. Но тут их, на их счастье (будущую беду), заметил швейцар. Дяденька в ливрее скоренько подсуетился и любезно пригласил внутрь, на ходу объяснив другим страждущим махнуть и закусить, что товарищей офицеров уже давно ждут – столик для них был зарезервирован загодя. Зампотех, ротный и замполит отрадно просияли лицами и важно продефилировали к дверям мимо завидующей им гурьбы.
«ГОЛУБЫЕ» ЕЛИ, ПИЛИ И ПРОВОЦИРОВАЛИ
Улыбчивая администраторша быстро организовала дополнительный столик на свободном местечке по соседству, как позже выяснилось, с делегацией студентов истфака и их научных руководителей из Москвы. Компания задорно отмечала окончание каких-то археологических раскопок. В ней выделялись пожилой длинноволосый ученый муж и несколько студентов с собранными на затылках в хвост волосами. Они были заводилами, вели себя шумно, активно жестикулировали.
Увидев эти «патлы» и «бабские зачесы», майор, капитан и старлей как по команде обратили сияния на лицах в гримасы недоумения и, шевеля в оном плечами, молча переглянулись. За без малого два года службы «там, вдали за рекой» они как-то упустили следить за тонкостями высокой московской моды. И как один ошибочно предположили, что так себя обозначают мужчины нетрадиционной ориентации.
– Н-да, голубые ели, – изрек один из офицеров фразу из появившегося тогда анекдота.
– Присмотревшись, Штирлиц заметил, что голубые не только ели, но и пили, – с презренной ухмылкой завершил другой.
Это сейчас педерасты – звезды телеэкрана, а в ту пору их куда как презирали; да ведь и 121-ю статью УК РСФСР за мужеложство еще никто не отменял (ее выкорчевали из законодательства уже при Ельцине).
Снедавшие и возливавшие москвичи тоже восприняли появление рядом с ними военных с нескрываемым неприятием: гадостная антиармейская пропаганда, в которой соревновались во второй половине 1980-х СМИ, уже возымела свое влияние на умы и души людей, сердца которых, как пел Виктор Цой, требовали перемен. Едва военные обосновались за организованным для них столом, как москвичи громко, во всеуслышанье стали рассуждать об армии. Мол, вот они какие, нынешние войска, полюбуйтесь: прожигают жизнь в ресторанах на народные налоги… куда им, «сапогам», до западных военных, которые являются в своих странах элитой общества!..
Служивым из-под отрогов Гиндукуша поневоле приходилось выслушивать все это. Разрасталась обида. Но «афганцы» благоразумно решили на провокации не поддаваться и диспута не устраивать. Да и, уронив в желудок первую и начав закусывать, сами разговорились о своем наболевшем-доставшем. Быстро пришли к выводу, что «повсюду полный бардак», и каждый в доказательство этого привел примеры из собственной практики…
Замполит вернулся с Кавказа, где хоронил погибшего солдата-дагестанца из разведывательного батальона. Погребение проходило в горном ауле. Несмотря на призывы подполковника-райвоенкома и самого замполита не вскрывать цинковый гроб, родственники не послушались и, увидев зашитые в белую материю части тела сгоревшего солдата, пришли в ярость. И если бы не старейшины... Под этот рассказ выпили, как повелось, третий тост – за погибших. Стоя, молча, не чокаясь.
Симпатичная студентка, о чем-то пошептавшись с ученым мужем, подошла к их столику и спросила «в лоб» молодого офицера:
– Правда, что вы из Афганистана? Сколько детей, женщин и стариков вы там убили?
– Да никого мы не убили… – смешался замполит.
Невооруженным глазом было видно, что москвичи провоцировали неприятность.
– Что, слабо было достойно ответить этой инфузории-туфельке? – набросились на политработника сотрапезники. – Тебя что, в политучилище речи говорить не учили?
Праведную горячность малость остудили два старших лейтенанта-десантника, которые сидели на другом конце ресторана и, увидев ритуал третьего тоста, подошли поздороваться. С ними обронили за то, за се по четвертой-пятой. Как только крылатые пехотинцы отошли к своему столу, перед офицерами возник профессор:
– Ну что, голодные вы наши, которых в армии не кормят. Выпили-поели, рассчитались, встали и ушли! Не мешайте людям отдыхать! Жду 10 минут! – и прежде чем кто-то из тройки успел что-либо ответить, преисполненный достоинства ученый муж удалился на прежнее место.
И какая муха его укусила?! Ведь никто из «афганцев» и полслова резкого в адрес археологов не обронил. После недолгого онемения от такой наглости замполит, очевидно, решив реабилитироваться перед сослуживцами, наполнил рюмки и взял слово:
– Господа офицеры, есть тост. Попрошу внимания. Великий Петр I, задумав провести в России евроремонт, первым делом решил перенести столицу из Москвы, которая была переполнена самозванцами и развратниками, в Санкт-Петербург. Дела страны резко пошли в гору… Спустя каких-то 100 лет, когда над нашей многострадальной Родиной нависла смертельная опасность, другой великий человек – фельдмаршал Кутузов для спасения России приказал Москву сжечь, а для окончательной зачистки территории впустить туда французов. Мы развиваемся по спирали – посмотрите, во что превратились современные москвичи. Мужчины-извращенцы открыто ходят с лошадиными хвостами. Товарищи музыканты, – обратился он тут к ансамблю, – исполните, пожалуйста, песню для наших соседей «Снятся людям иногда голубые города». Или эту – «Голубой вагон бежит-качается». Любые деньги заплатим!
Это был тоже явный перебор, но, как говорится, «от нашего стола – вашему»! Зампотех и ротный дружно зааплодировали. Увлекшись речью, тостующий не заметил, как к нему сзади подкрался профессор и, схватив за шиворот, прошипел:
– На колени, щенок! Проси прощения!
Похоже, в иствузе тоже презирали «нетрадиционных».
Сильным боковым ударом ротного научный землекоп был отправлен в нокаут.
Несмотря на значительное численное превосходство штатских, офицеры смело вступили в схватку, которую организовали по всем правилам военного искусства, выведя в первую очередь из строя хвостатых заводил археологической вечеринки. Исход сражения решил свежий резерв из двух подоспевших десантников, которые помогли в кратчайший срок рассеять кричавших и визжавших студентов по всем подсобным помещениям гостеприимного «Заровшана». А очень быстро прибывшая узбекская милиция, совершенно не обращая внимания на офицеров, стала «вязать» пострадавших волосатых штатских задирщиков. Из окон было видно, как к ресторану по их души подкатил «воронок»…
УПОТРЕБЛЯЛИ ТОЛЬКО МИНЕРАЛКУ…
Драчуны из Афганистана сдались военному патрулю из Ташкентского общевойскового училища. Им повезло. Грозный военный комендант, перед которым трепетал и весь ограниченный контингент, находился в отпуске, а прибывший специально по этому случаю его заместитель, внимательно выслушав задержанных, подвел итог:
– Решим так. 10 суток отсидите у себя. Возле вашего полка есть хорошая гауптвахта. Я ее сам строил, когда в Афган входили.
Через пять дней герои «Заровшана», прибыв на место службы, были очень удивлены, что встречают их «без наручников». В полку до сих пор никто об их «подвиге» ни ухом ни рылом. Но мало ли: может, комполка уже знает, да выжидает, на честность хочет проверить... Вывод по сочинениям на вольную тему «Как я съездил на Родину» он сделал такой:
– Думаете, вы – орлы, самого Мамая одолели? Хрен вам! Не Осляби, не Пересветы вы! Ноль целых фиг десятых смягчающих обстоятельств!
Зампотех попытался было не согласиться с таким умозаключением, но начальство обдало его таким взглядом, что майор не рискнул продолжить свои рассуждения.
В томительном ожидании бумаги из комендатуры прошла еще одна неделя. Хотелось, чтобы строгое взыскание «за разврат, за пьянство, за дебош» уже настигло, дабы не страдать душой и сердцем, а планировать жизнь дальше.
В эти тягучие дни в полк пришло распоряжение из политотдела, по которому в командировку в Ташкент на сборы направлялся всеми уважаемый секретарь партийного комитета полка. Командир попросил его задержаться на сутки в городе и ускорить дело – побывать в «Заровшане» и в милиции. К военной комендатуре было рекомендовано не приближаться.
Через несколько дней партиец привез из Ташкента ворох бумаг. В справке из райотдела милиции, на «земле» которой находился досточтимый «Заровшан», было написано, что за истекший период никто из офицеров сотрудниками милиции не задерживался. В другой цидульке черным по белому отмечалось, что в такой-то день в ресторане действительно были задержаны дебоширы, а именно московская делегация – за пьяную драку между собой. В объяснительных четырех официанток и администратора было сказано, что товарищи офицеры мирно ужинали, вели себя с достоинством и честью, как и подобает советским военнослужащим, но внезапно подверглись вероломному нападению пьяной компании москвичей. Причем первоначально персонал ресторана, как сговорившись, написал, что трапезники со звездами на погонах употребляли исключительно минеральную водицу. Но потом вместе с мудрым секретарем парткома сошлись во мнении, что подобный умильный рисунок офицерского застолья выглядит абсолютно неправдоподобно, и объяснительные были изложены в более или менее реалистичной редакции: «заказали по 50 грамм на каждого». Объяснительные по стилю описания случившегося напоминали рекомендации для вступления в партию без прохождения кандидатского стажа.
Документы срочно отправили в политотдел. Изучив «досье», начпо справедливо заметил, что в этом случае офицеров надо поощрить, а не привлекать их к служебной и партийной ответственности.
– Ждите письма из комендатуры, – приказал он.
Это долгожданное «послание» пришло только через месяц и было зачитано на совещании офицеров: «Такие-то такого-то числа были задержаны военным патрулем Ташкентского гарнизона за нетактичное поведение в общественном месте. Командованию в отношении виновных принять меры дисциплинарного и партийно-комсомольского воздействия».
Командир полка, готовый воспринять еще при вскрытии пакета описанное комендантом в «Заровшане» как «мамаево побоище», разочарованно спросил «героев»:
– И как это прикажете понимать? А?! По вашим объяснительным можно кино снимать. «Белое солнце пустыни – 2»! А тут что? Сказочники! Место в автобусе бабушке не уступили или семечки грызли в присутствии патруля?
Под смех присутствующих он объявил каждому «замечание» – единственное взыскание, которое не заносилось в служебную карточку. В свою очередь, начальник политотдела, преодолев глубокое чувство долга принципиального коммуниста-руководителя, решил избавить приключенцев «Заровшана» от репрессий по партийной линии…
