Обошлось без жертв

Высокая степень реалистичности манекена у особо впечатлительных может вызвать обморок. Фото с официального сайта Министерства обороны РФ

Первые лагерные сборы в Военном институте иностранных языков (ВИИЯ) крепко засели в памяти. С них, собственно, и началась наша учеба в институте. Ежедневный трехкилометровый кросс, казавшийся нам марафоном, натужные корчи на перекладине, рытье окопов и мучительный бег в противогазе забыть невозможно. Вспоминаются и другие истории.

Виияковцы постарше, которых мы застали на тех сборах, уже готовились к отпуску. Те, кто окончил второй курс, покидали лагерь навсегда. Согласно традиции, накануне отъезда они провели торжественное мероприятие – похороны жареного хека. Неплохая в принципе рыба, но когда ее готовят кое-как и кормят ею почти каждый вечер в течение двух лет, хочется попрощаться с ней навеки.

Начиная с третьего курса, женатые курсанты будут ужинать дома, а неженатые – в институтском буфете или в городе, как и предписывает статус старшекурсника. Но ни те, ни другие не планировали включение хека в свое меню. А потому хоронили его пышно, с траурным шествием, прочувствованными речами и прочей погребальной атрибутикой. Не забыли и поминальную трапезу. Без хека.

НЕЖДАННЫЙ ПОДАРОК

Как-то вечером, на исходе жаркого, изнурительного дня, после физо и тактических занятий в поле, в буфет лагеря завезли пиво – свежее, «Жигулевское», московского завода. В СССР бывало пиво и повкуснее, но и это вполне котировалось, а уж после двухмесячного воздержания, связанного со вступительными экзаменами и лагерем с его изматывающими физическими нагрузками, оно казалось нам нектаром.

Как пиво попало в лагерь – загадка. Алкогольные напитки не продают в курсантских чипках, но, поскольку этот считался одновременно и офицерским, строгое правило было нарушено. Правда, офицерам в тот день пива досталось мало: курсанты прознали о нем раньше, и набежавшая толпа смела его в пять минут. И больше оно там не появлялось.

Мне перепали четыре бутылки. Без малого две я перелил во флягу, а остальное – в себя, после чего с наслаждением закурил и в прекрасном расположении духа отправился в кинотеатр лагеря. Приятно было ощущать, как на ремне болтается почти литр вкусного, прохладного пива, которое я намеревался разделить после кино с приятелем под сигареты и задушевный разговор.

Кинозал располагался под открытым небом, и вместо кресел в нем стояли врытые в землю скамеечки без спинок. Не успел я занять место, как позади меня уселся курсовой офицер. Моя фляга оказалась как раз перед его глазами, и он обратил внимание, что она сильно оттягивает ремень.

– Да она у тебя под завязку! – воскликнул лейтенант. – Дай пару глоточков!

Мой безоблачный настрой как рукой сняло. Я с удовольствием угостил бы его, но зануда-лейтенант был не самым приятным человеком из тех, кого я встречал в жизни. Утомительный, въедливый педант, он придирался к курсантам по любому поводу, и, если бы этот блюститель дисциплины обнаружил в моей фляге пиво, он вместо благодарности заложил бы меня начальнику курса и потом месяц изводил бы нотациями. И я ответил:

– Это не вода. Там лечебный раствор. Доктор прописал…

– А что с тобой? – удивился лейтенант.

– Аллергия.

– На что?

– На спиртное, – пошутил подошедший приятель. – Причем не первый год.

И он протянул лейтенанту свою флягу.

Артист в белом халате

Даже занятия по такой спокойной, казалось бы, дисциплине, как военно-медицинская подготовка, не всегда проходили благополучно. Преподавал ее фактурный лейтенант-медик с проникновенным голосом, мрачным лицом и с еще более мрачным воображением. Он так красочно живописал раны, наносимые различным оружием, что слушавшие его курсанты покрывались холодным потом даже в самые жаркие дни.

Для пущей доходчивости преподаватель использовал на занятиях мужской манекен, на котором показывал, как надо останавливать кровотечение, бинтовать рану и накладывать шину. Манекен был одет в курсантскую полевую форму – х/б, а его лицо, шея и руки были залиты ярко-красной краской, не отличимой на вид от свежей крови. Его голова и конечности крепились подвижно и болтались, как у человека, находящегося в бессознательном состоянии.

И вообще весь манекен был изготовлен настолько искусно и натуралистично, что, когда курсанты после занятий несли его на склад, встречные обычно ахали: «Господи! Что с ним случилось?!» А нервные женщины вскрикивали и шарахались в сторону.

Предполагалось, что такой «реквизит» способствует укреплению психологической устойчивости обучающихся и в будущем поможет им справляться со стрессами. Новоиспеченным курсантам не доводилось ранее сталкиваться со столь жутким учебным пособием, и на первой лекции они с любопытством разглядывали его, в то время как преподаватель низким, зловещим голосом рассказывал, какие страшные раны причиняет разрывная пуля или осколок снаряда.

Уложив «окровавленный» манекен на стол и приподнимая то одну, то другую его конечность, лейтенант объяснял, как собирают раздробленные кости, зашивают порванные артерии, как фонтанирует при этом кровь и как ее нужно останавливать. Слушая его, один из курсантов вдруг качнулся на стуле и, закатив глаза, рухнул на пол.

Мы были в шоке. Зато преподаватель отнесся к событию абсолютно спокойно и даже весело. Видимо, это был далеко не первый случай за короткое время его педагогической деятельности. Ухмыльнувшись, он открыл свой чемоданчик, извлек из него пузырек с нашатырным спиртом и поднес его к носу курсанта. А когда тот очнулся, лейтенант, подобно фокуснику, произнес:

– Вуаля!

НЕБЫВАЛЫЙ ВЫСТРЕЛ

Любимым моим предметом в лагере была огневая подготовка. На первых занятиях мы изучили устройство пистолета ПМ, затем на специально оборудованной площадке, используя патроны без пороха, отрепетировали выполнение команд при стрельбе в тире.

– Вставляя магазин в рукоятку, – учил преподаватель-полковник, – не загоняйте его лихим ударом ладони, как это показывают в гангстерских фильмах. От этого оружие может выстрелить. Причем не туда, куда надо. Или нарушится работа механизма. Вставляйте магазин быстро, но мягко, до щелчка.

До этого полковник долгое время жил в Штатах и, свободно владея английским, посмотрел там огромное количество боевиков. Иногда он приводил из них какие-то эпизоды в качестве учебных примеров, чтобы его объяснения были понятнее и лучше запоминались. И это работало. В то время в СССР такие фильмы были в дефиците, и курсанты слушали его, раскрыв рот. И все же новаторская методика преподавания помогла не всем.

Вскоре новобранцев привезли в настоящий стрелковый тир, устроенный на войсковом полигоне. И вот тут-то от волнения некоторые растерялись. Один из курсантов, выполняя команду «Огонь», достал уже заряженный пистолет из кобуры и так крутанул флажок предохранителя, как это делают только при разборке оружия.

– Отставить! – крикнул стоявший рядом преподаватель.

Курсант попытался вернуть предохранитель в прежнее положение, но тот вдруг вывалился и упал на пол. Юноша перепугался и, вертя заряженным пистолетом во все стороны, проблеял:

– Штучка выпала… Где она?

Присутствовавшие отскочили подальше, а преподаватель заорал во всю силу легких:

– Разряжай!

Но оглушенный криком курсант, видимо, забыл, как это делается, и лишь тыкал пистолетом направо и налево, держа палец на спусковом крючке. Бывалый полковник профессиональным приемом ловко обезоружил его и вернул в строй.

И все же героем тех первых стрельб оказался другой. Этот начал с того, что перепутал мишени и пальнул в соседнюю. Ему вновь указали, куда целиться, но и после второго выстрела его мишень осталась невредимой, зато с потолка над ней посыпалась штукатурка. Дело в том, что курсант наводил пистолет сверху вниз и, перенервничав, нажал на спуск раньше, чем требовалось.

Ему сказали, чтобы он целил метра на два ниже. Тогда курсант стал наводить оружие снизу вверх, однако вновь не справился с волнением и выстрелил раньше времени. Пуля отрикошетила от бетонного пола, с визгом заметалась по галерее и каким-то непостижимым образом угодила в лампу, загороженную от стреляющих стальной балкой. Посыпались осколки, и свет над мишенями погас.

К счастью, патроны у стрелка закончились, а дополнительных ему, на всякий случай, выдавать не стали. Стрельбы пришлось временно прекратить – нужно было заменить разбитый светильник. Местные офицеры сказали, что за все время существования тира такого у них еще не случалось, хотя там ежедневно, с утра до вечера, по нескольку человек одновременно стреляли из автоматов от бедра.

НОЧНОЙ КОШМАР

После вечерней поверки курсанты совершали водные процедуры и укладывались спать. Звучал умиротворяющий сигнал трубы, разговоры и смех в палатках постепенно стихали, еще минута, другая, и умотавшиеся за день виияковцы забывались крепким сном. Всюду воцарялась тишина.

В ту ночь по лагерю дежурил преподаватель военной кафедры, пожилой, заслуженный полковник. Совершая обход, он проверял выполнение команды «Отбой» и особое внимание уделял новобранцам, с трудом привыкающим к новой жизни.

К своему полному удовлетворению дежурный застал у них образцовый порядок: мусора нигде не было, в палатках не балагурили, и никто не шастал по проходам. Лишь дневальный бодро бдел под грибком, охраняя сон товарищей. Курсант тянулся в струнку, как и положено в присутствии офицера, и это очень понравилось полковнику.

Дело в том, что с дневальными нередко возникали проблемы: иногда они спали на посту, а иногда вообще исчезали, за что их регулярно жучили перед строем и тет-а-тет. Деревянные грибки, под которыми им надлежало стоять, располагались в прямых, хорошо освещенных проходах между палатками, и издалека было видно, насколько исправно они несут службу.

Полковник был очень доволен, что и в этом смысле новобранцы не подкачали: дневальный их был на месте и выглядел образцово. Он был настолько рослым, что голова его доставала до «шляпки» грибка. Высоко задранный подбородок показывал, что курсант с чрезвычайным усердием выполняет строевую стойку. Дежурному захотелось даже успокоить его, поощрить добрым словом и дать понять, что он молодец.

– Ну как? Все в порядке? – дружелюбно обратился к нему полковник.

К его удивлению, дневальный не только не ответил, но вообще никак не отреагировал на вопрос. Он даже не шелохнулся, и это выглядело странно. Полковник внимательно взглянул на него и похолодел: шею курсанта охватывала веревка, уходившая вверх под грибок.

Дежурный по лагерю был опытным офицером, воевавшим в Великую Отечественную, и потому не растерялся. Он выхватил висевший на поясе дневального штык-нож и одним махом перерезал веревку. Неестественно изгибаясь, курсант завалился на землю, и тут офицер понял, что это не человек, а манекен, используемый на военно-медицинской подготовке.

Полковник испытал смешанные чувства. С одной стороны, он обрадовался, что все не так ужасно, как ему казалось, а с другой – гневу его не было предела. На его зов из палатки выскочил дежурный по курсу. Вместе они отыскали хитроумного дневального, автора жутковатой мистификации, который мирно посапывал в своей постели, уверенный в успехе «гениального» трюка.

Вибрируя перед рассвирепевшим полковником, он что-то мямлил в свое оправдание, но слушать его было неинтересно. Понятно, что он не хотел пугать пожилого человека, а просто прикрепил манекен так, как это было сподручнее, и даже «кровь» на нем замазал тональным кремом.

Полковник пообещал ему и дежурному по курсу страшные кары и удалился к себе. Не исключено, что в ту ночь он принял перед сном сто граммов, дабы успокоиться после такого стресса.

На следующий день о событии узнал весь лагерь, и оно тут же начало обрастать небылицами. Говорили, будто бы дежурный по лагерю, срезав «повесившегося», не раскусил обмана и стремглав побежал за врачом. Дневальный же тем временем убрал манекен и встал под грибком. А когда примчались полковник с медиком, курсант объявил им, что находится на посту уже два часа и никакого повешенного не видел. И что врач якобы заподозрил дежурного по лагерю в галлюцинациях.

В общем, всем было весело, кроме самого виновника происшествия. Ему объявили строгий выговор и в случае рецидива пообещали отчислить из института.