Владимир Галахов
Встречу дайвера с барракудой приятной не назовешь. Фото Николаса Линделла Рейнольдса
Откуда она берется? Откуда-то изнутри. А по-научному, в смысле болезни, как ее определяли во времена составления словаря великорусского языка, корни этого понятия уходят в «Одиссею» Гомера, где вместе слились тоска по Родине и боль.
Вроде разобрались, что дело это для русской души, оторванной от родной земли, вполне даже нормальное. На личном примере могу со всей ответственностью заявить, что после того, как суета адаптации к новому месту пребывания заканчивается, так она, эта самая ностальгия, тут же и начинается. Особенно она накатывала по ночам, когда гудящий в натуге кондиционер едва удерживал в комнате температуру воздуха около 30 градусов, а в окутанном сновидениями сознании четко формировались картинки ночного заснеженного леса, ярких звезд Северного полушария, ощущения тяжелого движения через сыпучий холодный снег, что доходит едва ли не до пояса, руки сжимались вокруг цевья охотничьей двустволки…
И так едва ли не каждую ночь. А с утра яркое тропическое солнце загоняло температуру воздуха на улице за 45 градусов, и ночные видения и ощущения плавились вместе с разжижающимися частицами головного мозга. Но все это в далеком прошлом, хотя за прошедшие 25 лет мало что истерлось из памяти. Именно она возвращает меня в мир тех ощущений. Может, теперь это ностальгия наоборот? Но я же не оттуда! И все-таки…
ПОЛНЫЙ КОМФОРТ И БЛАЖЕНСТВО
Зачем надевать на себя трикотажное белье перед тем, как заходить в воду с температурой градусов эдак 30 или 32, я понял не сразу. Сразу приходит ощущение полного комфорта и блаженства – плотная соленая вода океана держит на поверхности, не требуя особых усилий. Достаточно набранного в легкие воздуха, чтобы совершенно не заботиться о собственной плавучести. Трубку, через которую я дышал, погружая голову в океанскую прозрачную, словно хорошо промытая витрина, воду, я нарастил куском оболочки от кабеля еще почти на полметра. Можно спокойно погрузиться наполовину – на поверхности останутся ноги в ластах и кончик трубки. Руки постепенно привыкают работать длинной пикой – основным средством добывания раковин рапанов. Здесь между собой мы называем их «развертки».
Действительно, черноморские маленькие ракушки, привезенные мамой из Нового Афона когда-то в 60-х, – с кулачок размером, никак не могут сравниться с тяжелыми до полуметра в ширину местными экземплярами. Природа украсила внутреннюю поверхность этих раковин переливами розового цвета. Край раковины выворачивается наружу. Чем больше раковина, тем больше этот отворот. На дне ближе к берегу попадается больше мертвых. Они лежат розовым «зеркалом» вниз, и сразу невозможно определить, что это уже не материал для сувениров. Стоит поддеть кончиком пики край раковины, и сразу понимаешь, что экземпляр уже «дохлый». Океан быстро расправляется с красотой – поверхность обрастает зеленью, края крошатся. Но если раковина живая, то прикосновение к ней порождает некую попытку к бегству. Моллюск втягивает «язык», с помощью которого он путешествует по дну.
Мелкие раковины нас не интересуют, их можно набрать множество. Интересуют «трофейные», выражаясь языком охотников на крупную дичь. Все пойманное, то есть поднятое со дна, складываем в ящик из упаковочного пенопласта, который болтается за каждым из нас, привязанный к поясу с помощью ненамокающего кембрика. Учитывая, что заход на эту так называемую морскую рыбалку продолжается достаточно долго, в ящиках лежат бутылки с пресной водой, банки с таблетками глюкозы или даже кусочками хлеба. То есть то, что под лучами тропического солнца не превратится в расплавленное месиво. Обычно в воду заходим около восьми часов утра. Дорога от дома до ближайшего места «рыбалки» достаточно продолжительная.
Утренние часы на берегу океана самые приятные – солнце медленно, но все же заметно для обычного глаза начинает свой путь от горизонта вертикально вверх. Это у нас там, на севере, оно катится по дуге и делает это почти незаметно для глаза. А тут раскаленный диск, словно рывком, освобождается от объятий ярко-синей воды. Восход и закат здесь сумасшедшей красоты. Найденных в шкафу акварельных красок не хватает, чтобы передать этот плавный переход одного цвета в другой.
Еще не жжет, но уже предупреждает: скоро будет очень жарко. Мы уходим от берега парами. Страховать друг друга обязательно. Ходим между мелководьем, где найти что-то – большая редкость и удача, и краем рифа, который удален от берега на 800 м и более. Там у рифа – самая интенсивная океанская жизнь прибрежных вод. Там же самые опасные места. Едва ветер усилится, волны начнут болтать пловца из стороны в сторону. И не дай бог оказаться слишком близко к рифу. Ободраться о риф или камни – это практически сразу обречь себя на немедленный и быстрый заплыв к берегу. Кровь из ссадин, попав в воду, мгновенно привлечет к себе все, что сочтет этот след признаком съедобного. А вокруг острова умные зоологи насчитали целых 33 вида акул, из которых только большая, но безобидная «песчанка», как ее тут называют, не видит в человеке своей законной добычи. Потому-то на нас обычное армейское трикотажное белье – от этих самых случайных ссадин. Но и еще кое-зачем, о чем чуть позже.
БЫВАЛЫЕ И ИХ ОПЫТ
Бывалые делились своим опытом с новичками во время движения к точке захода в океан. Первым и самым опасным фактором океанской рыбалки называли медуз, а именно «португальские кораблики» – сифонофоры. Эти красивые с виду колонии различных простейших ловят себе пропитание из мелких рыбок и кальмаров с помощью ядовитых длинных нитей-щупалец. Крупная рыба, попав в них, парализуется. Первое, что я услышал о них, был прецедент с моим знакомым по Закавказью. Попав ногами на длиннющие нити кораблика, он потерял способность двигать ногами, с трудом дышал – его мазнуло еще и по груди. Благодаря присутствию напарника удалось его отбуксировать к берегу и отвезти к врачам. Неделю его отхаживали уколами местные медики. Эти смертельные кораблики подходят массово к берегам, когда вода становится холоднее – местной зимой, которая нам больше напоминает наше лето.
Другой страшилкой были барракуды. Никто мне не рассказал, как они выглядят, но едва из сине-зеленой бесконечности вдруг вывернулась рыбка, похожая на щуку, я сразу понял, что это именно она. Вроде небольшая, но торчащие из пасти зубки свидетельствовали со всей очевидностью, что к вегетарианцам она не относится, а веганов просто презирает. Визуальный контакт затягивался…
И все же, оценив соотношение массо-габаритных показателей моей тушки с собственными данными, барракуда отвернула в сторону и скрылась. Легкий шок прошел, и я продолжил копать кончиком пики бугорок на дне, который показался мне похожим на верхушку раковины. Неожиданный толчок в правую ласту вызвал судорогу, которая свела ногу до самого паха…
Резко повернувшись и выставив пику, я увидел, что это всего лишь мой плотик, гонимый ветром и волнами, догнал меня, пока я завис над одной точкой…
Пришлось заняться ногой, чтобы восстановить ее работоспособность. Прежде чем продолжить движение, я старательно огляделся. Вокруг никого. Ладно, поплыли дальше. Вода посветлела, это солнышко вышло из-за пробежавшего облачка и принялось помогать нам, сделав более понятными все выпуклости морского дна. Снова подо мной оказалось что-то достойное внимания. Очень похожее на достойную по размерам раковину. Тюк! Толчок пришелся непосредственно в пятую точку. Судорогой свело сразу обе ноги! Рывком перевернувшись, я убедился, что причиной паники был вновь мой же плотик. Пришлось выбрать камень, выступавший над морским дном достаточно, чтобы встать на него и размять ноги.
Рано или поздно приходилось смотреть по сторонам, когда, двигаясь вдоль главного рифа, все мы постепенно приближались к тому месту, где в океан впадала река. Там коралловые рифы не росли, и открывался выход в океан из-за барьера рифа. Можно было выйти за линию рифовых образований и увидеть сквозь маску, как резко уходит вниз в синюю глубину океанское дно, где уже невозможно разглядеть что-либо, где различавшиеся в глубине тени свидетельствовали о размерах морских тварей, там живших. И куда очень не хотелось бы попасть. Нырять в ту сторону можно даже не пытаться. Слишком плотная океанская вода не давала шансов. Мгновенно сдавливала перепонки, и, вынырнув после такого «рекордного» заныривания, приходилось продуваться, а бывало, что и приходить в себя от мгновенно включавшейся головной боли. Гораздо веселее было вернуться к коралловому рифу, где жизнь мельтешила во всем многоцветии и великолепии. Мелкие рыбки, кружившие хороводами вокруг камней, относились к нашим пикам с полным презрением, ибо трофейной ценности не представляли. Практически все они были ядовитыми и, даже попав на пику, в котел не годились.
С этой точки все ныряльщики брали курс к берегу. Но до него еще предстояло проплыть около километра или чуть более.
ОДНАЖДЫ
Ох уж это однажды…
Обыденное дело – тропический ливень в летнее время. Он начинался обычно около часа дня и продолжался до трех. Огромное количество воды проливалось на землю, по мощеным плитками дорожкам несся поток воды, доходивший порой до середины голени. На службу приходилось нести свои ботинки под плащ-накидкой, шлепая по воде либо босыми ногами, либо вьетнамками, надетыми на босые ноги. Брюки закатывали до колен. Этот ливень был вроде душа – вот его включили, вот его по часам выключили. И тут же вновь выглядывало солнце, и все вылитое на землю под его лучами начинало старательно испаряться, словно спохватившись, что упало совсем не туда, где должно быть, и пытаясь как можно быстрее вернуться восвояси. К этому времени мы уже завершали свои рыболовные заплывы и возвращались на берег. Кроме того раза…
Огромная иссиня-черная туча заходила, чтобы выдать всю накопившуюся в ней воду, не вовремя и не оттуда, откуда обычно ее ожидали. Как правило, грозовой фронт подходил со стороны океана. Его было видно издалека, и все мы успевали вовремя убраться под тент нашего грузовика. До берега было еще метров 800, когда туча все же решила, что ей пора дать нам понюхать, что есть порох. Громыхнули первые разряды сверкающих молний, и небо рухнуло на нас всей накопившейся в туче водой. Сидя по горло в воде, жаловаться на дождик, даже очень сильный, было бы глуповато, если бы не поднявшийся ветер, который погнал волну совсем не туда, куда бы нам хотелось. К этому времени мы с моим напарником и заодно начальником оказались именно в точке поворота, откуда предстояло двинуться к берегу. Но у океана на нас оказались совершенно иные виды. Ветер и волны потащили нас в обратном направлении – к выходу в океан из-за рифа. Оказаться в океане в штормовую погоду очень не хотелось.
Мы взялись грести что было сил ластами и руками, уложив наши пики на плотики, которые сами по себе оказались дополнительным средством для того, чтобы тормозить наше движение. Глядя сквозь стекло маски на то, как медленно относительно дна я продвигаюсь в нужную сторону, я понимал, что усилия тратятся напрасно. Встречные волны захлестывали через голову, и дышать приходилось ртом через зажатый в зубах загубник трубки. Да и трубка сама по себе тоже мешала. Попробовал пойти на спине, максимально подтянув к себе плотик, – полегче, но не надолго. Плотик пришлось отпустить, чтобы подключить руки, иначе только ногами выгрести не удастся. Так, перебирая все способы движения вперед, мы медленно продвигались к берегу, тратя неимоверные усилия на каждые 10, 20 м продвижения к цели. Наконец стало ясно, что надо передохнуть и продышаться. Подтянув к себе плотик, я протолкнул его вперед и уцепился за его бортик. Надо признаться, что это уже была вторая рыбалка, куда я взял свой «авианосец», как обозвали его все мои товарищи. Он едва умещался под тентом грузовика, а «лыжи» из пенопласта, взятые из испорченного строительного блока и служившие для дополнительной плавучести, и вовсе торчали над кабиной на полметра или более того.
Оказалось, бортик стоявшего на «лыжах» ящика прикрывает меня от захлестывающих волн и ветра. Держась за свой «авианосец» как за спасательный плот, я начал потихоньку подгребать ластами и увидел сквозь маску, что медленно, но все же продвигаюсь к берегу. Отдыхавшему рядом напарнику я кивнул себе за спину – пристраивайся! И тут уже пришлось врубить все, еще не совсем израсходованные силы.
Мы выползли из воды на берег, не имея сил встать даже на колени. Полежав неизвестно сколько прямо в линии прибоя, куда волны докатывались, подталкивая наши плотики, мы смогли отползти от воды на песок, чтобы снять с себя трикотажные наши костюмы. Ветер, осушая их потоком воздуха, отбирал у нас тепло. Мы лязгали зубами от холода, хотя температура воздуха едва ли была ниже 30. Первое, что смог произнести мой напарник, было: «Ты так работал ластами, что я думал, впереди идет торпедный катер…» На что я пробормотал только: «Жить уж очень хотелось…»
