В 1990-е годы Алжир захлестнула волна насилия. Населению даже пришлось формировать отряды самообороны от исламистов. Фото Reuters
В достопамятные брежневские времена меня направили на годичную стажировку в Алжир. Об этой стране, и вообще о Магрибе, я читал с детства, но то, что я там увидел, узнал и почувствовал, затмило в моем сознании произведения французских авторов. Я окунулся в реальную, совершенно не похожую на нашу жизнь, полную удивительных людей и событий.
В Алжире была непростая, но увлекательная работа на военной авиабазе, там были пальмы, горы, средиземноморские пляжи, римские развалины, французские города, иностранные авто, товарное изобилие и хорошая зарплата. Там были веселые друзья, приключения, путешествия и даже любовь.
В юном возрасте многое происходит впервые и оставляет особенно острые, глубокие впечатления. Поэтому тот недолгий, годичный отрезок времени отложился в моем сознании как один из ярчайших и счастливейших в жизни. Мне всегда хотелось вновь посетить эти места, но никак не складывалось, а когда появилась возможность, обстановка в Алжире резко поменялась и ехать туда расхотелось.
ИСЛАМИСТЫ ИДУТ ВОЙНОЙ
90-е годы оказались для этой страны еще более лихими, чем для России. Тамошние исламисты посчитали, что правящий режим украл у них победу на выборах, и объявили ему войну. Они устраивали взрывы, расстреливали военнослужащих, жандармов и полицейских, вырезали проправительственное население городов и деревень.
К иностранцам исламисты проявили особое внимание, посчитав, что своей работой в Алжире они поддерживают враждебный им режим, и за каждую их «неверную» голову объявили премию в 10 тыс. долл. И иностранные головы полетели. В буквальном смысле. В частности, в одном из городов местные юнцы и какой-то старик расстреляли наших военных летчиков – двоих убили и одного тяжело ранили. Подвергались нападениям даже российские женщины, давно жившие в этой стране и принявшие ислам.
А мне так хотелось вновь увидеть Алжир и особенно крошечный городок Регайу, в котором мы жили! Я отыскивал его на космических снимках, разглядывал знакомые места и вспоминал, что там при мне происходило.
Я нашел белокаменную мечеть, с минарета которой нас каждое утро будил муэдзин. Рядом тянулись рыночные ряды, всегда заваленные свежими фруктами и овощами. Тут же – пекарня, где мы брали с пылу с жару хрустящий хлеб. А вокруг – магазинчики, где без очередей продавалась красивая модная одежда, вкусная еда, ароматные сигареты, а также интереснейшие книги, которые в СССР нельзя было купить даже за тонны макулатуры. Сейчас это кажется нам нормальным, а тогда воспринималось как волшебный подарок судьбы. И главное, не было никаких террористов!
Я нашел наш дом, а вот соседних многоэтажек, где жили мои друзья, почему-то не обнаружил. Виднелись лишь их прямоугольные контуры. «Зачем их снесли? – недоумевал я. – Ведь они были прочные, железобетонные. Неужели террористы?» Оказалось, землетрясение. Беда не приходит одна. Эпицентр находился неподалеку от Регайи, и все многоэтажки сложились, как карточные домики. Погибло много людей.
В конце 90-х военное противостояние в Алжире, казалось, поутихло, и мне предложили съездить туда. Я заглянул в Интернет и расстроился: война продолжалась с той разницей, что наряду с привычными терактами исламисты теперь переодевались в форму полиции, жандармерии и армии и устраивали засады на дорогах. Просто наши СМИ перестали об этом сообщать. Даже иностранные журналисты и путешественники передвигались по стране в сопровождении охраны.
Но то, что я узнал про дорогую моему сердцу Регайу, повергло меня в шок. Журналист Сергей Балмасов писал, что городок превратился в одно из гнезд исламистов. Его регулярно патрулирует колонна из открытых грузовиков, в каждом из них сидят алжирские коммандос и установлены три-четыре пулемета, огонь из которых открывается без промедления.
Убийства, теракты и вооруженные нападения на полицию стали там обычным явлением. По городу бегают юнцы с автоматами, отстреливаются от полицейских, подрывают машины и охотятся на иностранцев. Недалеко от Регайи был вырезан сербский городок – погибло 12 человек. Зверски убита группа французов и экипаж итальянского судна. Расстрелян автобус с россиянами – около 20 человек погибли.
Все это напрочь отбило у меня охоту туда ехать. Увидеть Алжир и умереть мне не хотелось. Зато мой неугомонный приятель решил рвануть туда вместо меня. Не успел он, однако, собрать чемодан, как СМИ сообщили об обезглавливании в Алжире наших специалистов, отправившихся в лес по грибы. Приятель погрустнел, призадумался и в тот же день отказался от командировки по «семейным обстоятельствам». И это было правильно.
В 2005 году я с радостью узнал, что алжирская оппозиция заключила с правительством перемирие и отошла от вооруженной борьбы. Но то ли не всех исламистов оповестили об этом, то ли кто-то из них не пожелал сложить оружие – всем приезжавшим в Алжир по-прежнему советовали не выходить без охраны.
Прошло сообщение, что крупнейшая в стране исламистская группировка присоединилась к «Аль-Каиде» и объявила о начале «долгосрочной войны против стран Запада». Поговаривали, что на иностранцев теперь охотится еще и криминалитет. Большой процент алжирской молодежи сидел без работы, а это – благодатнейшая почва для любых преступлений.
ПО ПАМЯТНЫМ МЕСТАМ
Спустя какое-то время мне вновь предложили съездить в Алжир. На этот раз я согласился, хотя работавшие там знакомые сообщали, что до сих пор живут под охраной и либо не имеют возможности выйти в город, либо сами не хотят. Но я все же поехал. Уж очень хотелось взглянуть на Регайу.
И вот я в Алжире вместе с двумя соотечественниками. Аэропорт уже другой – современный и просторный. Старый взорвали террористы. Нас встретили, провели через все кордоны и сдали на руки молодому человеку лет 27, в кожаной куртке и джинсах. На плече у него висела сумка, за которую он постоянно держался, посматривая по сторонам.
Помимо нашей охраны, этот человек решал все возникающие перед нами проблемы. Не телохранитель, а просто ангел-хранитель! Он был умен, собран, образован, имел звание лейтенанта и, главное, бумагу, к которой с уважением относились все, кто в нее заглядывал.
Водитель предоставленной нам машины был в униформе и с пистолетом на поясе. Ужинали мы в надежно охраняемом отеле «Хилтон». Чай там подавали в рюмках, а водку – в стаканах. Это было непривычно, но мы не стали протестовать. Лейтенант сразу предупредил, чтобы без него мы в город не выходили. Узнав, что я был здесь 30 с лишним лет назад, он мечтательно покачал головой: «То были старые, добрые времена!»
Следующий день был выходным. Лейтенант приехал за нами и поинтересовался, какие достопримечательности мы хотели бы посмотреть. Мои попутчики отказались от экскурсии, а я заявил, что первым делом хотел бы посетить Регайу.
Услышав мою просьбу, лейтенант замялся. С полминуты он размышлял, бросая на меня напряженно-задумчивые взгляды, потом принялся названивать кому-то по телефону. Ему долго не отвечали. Между делом лейтенант сообщил мне, что он – уроженец Регайи, жил там до 16 лет, после чего вместе с родителями перебрался в столицу.
– А может, мне съездить туда одному, на такси, чтобы никого не беспокоить? – спросил я.
– Об этом не может быть и речи, – решительно объявил лейтенант.
Вскоре ему удалось дозвониться до начальства, и он вступил в продолжительные переговоры на арабском, из которых я понял лишь то, что задуманное мной дело – весьма непростое. И неудивительно, потому что за пару лет до этого в Регайе, у полицейского участка, был подорван грузовик с взрывчаткой. Еще несколько машин взлетели на воздух в окрестностях. Там же произошли нападения на автобусы российских и американских компаний, в результате чего были убитые и раненые.
Наконец добро на поездку было получено, о чем мне невесело сообщил лейтенант. Похоже, его совсем не тянуло в родные края. Я спросил, можно ли будет снимать, и показал ему маленькую видеокамеру.
– Снимайте, если очень надо, – вздохнул он. – Только незаметно. Мы не должны привлекать к себе внимание.
ДРУГ ДЕТСТВА
Через полчаса мы въехали в Регайу. Я начинаю снимать из машины. Мужчина на тротуаре заметил это и закрыл лицо воротником. Нехорошая реакция. Вот и мечеть с минаретом. Машина останавливается, и мы выходим на центральную площадь. Раньше здесь устраивали ярмарки, а по вечерам воздвигали сцену и давали спектакли.
Напротив – наш дом, пятиэтажный, многоподъездный. Выглядит так же, как и раньше, не считая облепивших его спутниковых антенн и кондиционеров. Мы с лейтенантом направляемся к нему. Первое, что бросается в глаза: в городе прибавилось автомобилей и пешеходов. Раза в три, в полном соответствии с демографическими данными. Особенно много молодых парней от 17 до 30 лет. Со скучающим видом они стоят кучками или сидят на скамейках.
Мы пересекаем площадь. Наша машина огибает ее по дорожке. Я снимаю на ходу, стараясь делать это незаметно. Постоянно свербит мысль: «Нельзя привлекать к себе внимания!» Но, похоже, все-таки привлекли. Ближайшая к нам компания молодых людей уже смотрит на нас и что-то обсуждает. Мне становится не по себе, но, бросая взгляд на наш дом, я тут же ныряю в воспоминания.
Слышу окрик. Один из парней машет нам рукой, требуя подойти. Совсем плохо. Лейтенант заметно нервничает, держа руку в сумке. Мы идем бок о бок, косясь то на ребят, то на нашу машину, к которой придется бежать в случае неблагоприятного развития событий.
А оно не замедлило последовать. Самый здоровый из парней, тот, что махал рукой, отделился от компании и направился к нам. Его дружки остались на месте, не сводя с нас глаз. Поблизости еще две такие же компании, и все они смотрят в нашу сторону. Лейтенант напрягся до предела. Понятно, что двух стволов на всех не хватит. Я же мог отбиваться только видеокамерой и конечностями. Парабеллума мне не дали…
Почему-то я не ощутил особого страха, хотя должен был. Казалось, раньше было страшнее, когда мы прятались в Регайе от начальства и стукачей. Или в зрелом возрасте уже мало что пугает? Может, была подсознательная уверенность, что выкручусь и в этот раз?
Приближающийся здоровяк одет в просторную пеструю рубашку, джинсы и кроссовки. Ему чуть меньше 30 лет. Он аккуратно подстрижен и выбрит. Его телосложение не оставляет сомнений, что он легко справится с нами обоими. И как нарочно, он оказывается как раз между нами и машиной.
Здоровяк улыбается. Что это? Торжество хозяина положения? Лейтенант вдруг вскрикивает и кидается к нему в объятия. С обеих сторон звучат радостные возгласы на арабском: «Как дела? В порядке!» Они прижимаются друг к другу щеками, обмениваются приветствиями и вновь обнимаются. У обоих влажные глаза.
– Друг детства! – объясняет мне лейтенант. – Вместе в школу ходили!
Друг лейтенанта поворачивается ко мне. Мы обмениваемся улыбками и рукопожатием. Лейтенант ликует:
– Теперь все в порядке! Мой друг – главный в этом квартале. Снимайте, фотографируйте все, что хотите!
Я вновь улетаю в воспоминания. Лейтенант и его друг идут рядом, беседуя и смеясь. Мы подходим к дому. Вид моего окна вызывает мимолетную грусть. Когда-то из него торчала взъерошенная голова однокурсника и кричала мне, что купить в магазине.
Лейтенант спросил, хорошо ли россияне уживались здесь с алжирцами.
– Настолько хорошо, что жена советского майора стала любовницей соседа-алжирца, – ответил я. – Майор об этом не догадывался, и они дружили семьями.
Я посмотрел на пятачок перед домом, куда привозили письма и где собирались соотечественники – похвастаться последними покупками, посплетничать и в очередной раз поспорить, какую машину лучше брать по возвращении из командировки. Теперь здесь стояли и прохаживались алжирцы. И во всем городке – ни одной российской фигуры! Так непривычно!
Вскоре мы попрощались с «главой квартала». Он добродушно улыбался и был явно доволен встречей. Я похлопал его по могучему плечу, сел в машину, и мы двинулись в обратный путь.
Отрадно, что последние несколько лет терактов в Алжире не происходит. Дай Бог, чтобы дорогая мне страна и в дальнейшем жила спокойно.