Впервые на охоте

Охота на уток – занятие увлекательное, но не для всех. Фото Reuters

Каждый раз, когда я приезжал на летние каникулы к дяде Коле, он доставал заветный футляр и торжественно извлекал из него хранившийся в разобранном виде бескурковый бельгийский «зауэр» 12-го калибра. Это был предмет особой гордости. Дождавшись, когда иссякнет поток вылетавших из меня восторженных звуков, выражавших неподдельное мальчишеское восхищение оружием, дядя Коля милостиво разрешал мне собрать ружье.

– Молодец, умеешь, – говорил он после того, как я соединял приклад со стволами, а потом скреплял полученную конструкцию цевьем. – Вот подрастешь немного, возьму тебя с собой на охоту.

И я терпеливо ждал того момента, когда наконец подрасту.

МАСТЕР-КЛАСС

Он наступил в то лето, когда, окончив среднюю школу, я с треском провалился на вступительных экзаменах сначала в один институт, потом в другой. Залечивать душевные раны я уехал к дяде Коле в Сафоново и подгадал как раз к началу охоты на водоплавающую дичь.

Пару дней мы посвятили подготовке. Первым делом отправились в райотдел милиции, которым руководил старинный, со времен войны, приятель дядя Коли. Подобрали для меня из числа конфискованных у браконьеров ружей видавшую виды «тулочку» со стволом получок, отдаленно напоминающую мушкетный. Потом провели для меня «мастер-класс» по стрельбе, снаряжению патронов, правилам безопасности и наматыванию портянок.

Дядя Коля вынес на крыльцо небольшой сундучок, открыл крышку и стал доставать из его недр свои охотничьи сокровища. Латунные гильзы, коробки с капсюлями, войлочными прокладками, резиновый молоточек, дробь, мерный стаканчик для пороха, похожий на миниатюрную турку для кофе.

Как у любого уважающего себя охотника со стажем, у дяди Коли, конечно же, имелся изрядный запас уже снаряженных патронов, купленных в охотничьих магазинах. Но уж больно хотелось ему научить всем этим премудростям меня.

– Ты запоминай последовательность, – говорил он мне. – Сначала надо капсюль снарядить, пока в гильзе нет еще пороха, а иначе покалечишься, или вообще… 

Дальше дядя Коля не договаривал, видимо, надеясь, что я и так пойму, что значит это «вообще», и представлю себе в красках, к чему может привести ошибка.

Дядя Коля насаживал капсюль на крохотный штырек в углублении гильзы и несколько раз осторожно, чтобы тот не сдетонировал, похлопывал по нему резиновым молоточком. Потом металлической меркой зачерпывал порох и всыпал в гильзу. Туда же отправлялась вырезанная из войлока прокладка, поверх которой насыпалась дробь третьего или четвертого номера. Затыкался патрон скомканным из газеты пыжом.

Закончив снаряжать патроны, мы ушли куда-то за овраг, подальше от частного сектора, нашли фанерку и стали палить по ней. В пять минут фанерка превратилась в решето, а потом с помощью нескольких пуль «жекан» она и вовсе «разложилась на атомы».

ЗА ДАЛЬЮ – ДАЛЬ

На следующий день первым автобусом мы выехали в сторону Дорогобужа. Асфальт скоро кончился, и нам еще с полчаса пришлось трястись по булыжнику, пока водитель с помощью допотопной системы рычагов не открыл переднюю дверь и не выпустил нас у дорожного указателя с надписью «Струково».

Мы вошли в лес, еще хранивший утреннюю свежесть. Рядом бежала натасканная на водоплавающую птицу лайка. Резвая, общительная с закрученным кренделем хвостом и безмерно счастливая от дарованной ей свободы и предвкушения своего собачьего удовольствия от охоты. Ее так и звали – Лаечка. Заводчик не озаботился тем, чтобы дать ей кличку, полагая, что это сделает будущий ее хозяин, а дядя Коля, купивший ее в возрасте почти взрослой собаки, вполне привыкшей к своему временному прозвищу, менять ничего не стал.

– Во-он туда пойдем, – протягивая руку куда-то к синеющему на горизонте лесу, сказал дядя Коля. – Выйдем к старому руслу Днепра. Там должно быть настоящее утиное царство – болотца, озерца.

– Далеко топать? – поинтересовался я.

– Километров, может, 10, может, 15, а то и больше, короче, за далью – даль. Помнишь, как у Твардовского? Хороший был мужик, между прочим, тоже наш, смоленский.

Изрядно прошагав по лесу и по полям, мы вышли к полудню к какой-то глухой деревушке. Купили в сельпо бутылку портвейна, пару банок консервов, какие можно было купить в ту пору в сельпо, и расположились на привал возле небольшой копны сена. Я с удовольствием стянул с ног сапоги. Дядя Коля распечатал залитую сургучом бутылку, плеснул в кружки вина, потом нарезал охотничьим ножом сало, и по-крестьянски прижимая к груди буханку черного хлеба, отхватил несколько толстых ломтей. Не спеша выпили, закусили и, как водится на охоте, ушли в разговоры, точнее, в рассказы.

Говорил, конечно, в основном дядя Коля. Я больше слушал. Как приходилось учить воровскую «феню» по специальному словнику, составленному для оперсостава, как ловили после войны бандитов, как однажды в Смоленске они вместе с другом пошли на свидание, а угодили в засаду и чудом спаслись. Как однажды брали бандитов, сбежавших из лагеря и съевших, пока шли по глухим лесам, специально взятого в побег человека.

– А вообще зря ты поступаешь в этот свой институт иностранных языков, – сказал дядя Коля, делая ударение в слове «языков» на среднем слоге. – Поступал бы в лесной институт, потом работал лесничим. Вся жизнь на природе, в лесу… Красота! Мы с тобой на такую охоту ходили бы! А то пошлют шпионом куда-нибудь да еще прибьют… Ну, все, подъем! Пошли дальше.

Идти пришлось по самой жаре и в основном по открытой местности. Сбившиеся портянки жгли ноги медленным огнем. Старый матросский бушлат, ружье и рюкзак стали тяжелее. По телу струился пот, и все меньше радовали красоты родной природы, похожие на полотна Левитана и Шишкина. Больше всего мучила жажда. Рот и горло пересохли настолько, что, казалось, язык цеплялся за небо и зубы, царапал десны.

– Ничего, терпи, – подбадривал дядя Коля. – Скоро выйдем к Днепру. Вон там, видишь деревню? За ней будет перелесок, а там уже и река.

Увы, как следует утолить жажду не получилось. Вода в старом и почти непроточном русле великой реки сильно отдавала болотом.

– Ты много не пей, – посоветовал дядя Коля. – Лучше прополощи рот. Вечером чаю напьемся.

РОЗОВАЯ ЦАПЛЯ

Теперь мы шли в полусотне шагов друг от друга, как бы прочесывая заливной луг с большими лужами, заросшими камышом. Не знаю, что заставило меня повернуть голову в сторону дядя Коли именно в тот момент, когда прямо перед ним зашевелился, закачался камыш, его как будто кто-то раздвигал изнутри. Еще через мгновение из камыша показалась птица.

Большая, сильная, красивая, она сначала бежала на согнутых ногах, выпрямляя их, с каждой секундой все больше набирая скорость. Потом птица раскрыла крылья, взмахнула ими раз, другой, потом еще и еще, и плавно оторвалась от земли. Она медленно поднималась в небо, вытянув назад длинные ноги. На вираже в лучах уже невысокого солнца казавшаяся поначалу белоснежной птица приобрела красноватый оттенок. Все было как во сне или как в замедленном фильме.

– Не стреляй, ни в коем случае не стреляй! – кричал мне дядя Коля. – Пусть летит. Смотри, какая красивая! Это розовая цапля. Здесь у нее наверняка гнездо.

Да я и не собирался стрелять. Во-первых, слишком близко была от дяди Коли птица. Во-вторых, рука у меня никогда бы не поднялась на такую красоту.

Мы еще долго стояли как завороженные, провожая птицу взглядом, пока она не исчезла из виду, пока не заболели глаза от слепящего солнца. Такой она и осталась в моей памяти.

В ранних сумерках мы вышли, наконец, к какому-то озеру. Мне было уже не до уток. Я из последних сил кое-как плелся за дядей Колей с единственным желанием как можно быстрее броситься в какой-нибудь стог сена и забыться до утра. Дядя Коля, к тому времени заканчивавший свой шестой десяток, оставался свежим, как только что сорванный с грядки огурец.

Он осторожно раздвинул растущий вокруг озера тростник, всматриваясь в противоположный берег. Повернувшись ко мне, он приложил палец к губам и чуть слышно прошептал: «Утки… Вон там… По-моему, две».

Усталость с меня как рукой сняло.

«ЛУПИ ВЛЕТ!..»

Первым прозвучал выстрел моей «тулочки». Не уверен, что я целился по уткам, а не по какой-нибудь торчащей из воды коряге или кочке.

Через секунду оба своих ствола разрядил дядя Коля. Через рассеивавшуюся пороховую дымку мы видели, как одна утка забарахталась в воде совсем рядом с берегом, а пара других, которым повезло больше, взлетела с того места, куда мы только что палили, и направилась в нашу сторону, не разобравшись сгоряча, откуда в них стреляли.

Каким-то образом я сумел быстро перезарядить ружье и теперь изо всех сил старался совместить целик, мушку и летящих уток, да еще правильно взять упреждение. Между тем взлетевшие утки заметили нас сверху и сразу же стали отворачивать в сторону. Я повел стволом вслед за утками вправо, в азарте никого и ничего не замечая вокруг себя. Все внимание мое сконцентрировалось на стволе и утках. Краем глаза я заметил еще правее какую-то смутную тень и даже как будто задумался на мгновение, нажимать ли мне курок сейчас, до того, как ствол поравняется с этой тенью, или потом.

– Лупи им влет, пока не поздно! – слова дяди Коли подействовали на меня как не терпящий возражений приказ. И я влупил, не доводя ствол до размытой тени. Она сразу же куда-то пропала, как сквозь землю провалилась.

– Й-итит-твою, – раздался через секунду откуда-то снизу голос дяди Коли, – родного дядьку чуть жизни не лишил!

– Дядя Коля, прости меня, я же не хотел, – бормотал я, сгорая от стыда.

– Я же тебя сколько раз учил не направлять ствол на человека… Твой заряд у меня аккурат над ухом жахнул. Разве ж так можно? – не унимался дядя Коля. – Не хотел он… Что ж ты за раздолбай такой…

Не знаю, как долго еще я бы слушал в свой адрес крепкие, но справедливые мужские слова, если бы не Лаечка. Она то лаяла, то пританцовывала, порываясь броситься к добыче, как будто говорила, что пора наконец заняться подстреленной уткой. Получив команду, Лаечка стремглав понеслась за добычей. Она не бросилась сразу в озеро, а обогнула его посуху и только потом, уже с противоположного берега, прыгнула в воду, поднырнула под раненую утку, схватила ее зубами и, вытащив на берег, положила к нашим ногам.

– Режь горло, – протягивая мне охотничий нож, сказал дядя Коля.

Я как-то замешкался, почувствовав под серыми перьями частое биение живого сердца.

– Ладно, давай сюда нож, – произнес он и ловко полоснул лезвием по шее подранка.

Потом выпотрошил птицу, бросил внутренности собаке. Та с удовольствием проглотила свою охотничью премию и довольная отошла в сторону.

Охотником я так и не стал и на охоте больше никогда не был.