«Переводчик лучше знает, где ему стоять»

Начальник Генштаба ВС СССР Н.В. Огарков инспектирует советские войска в Сирии. Фото 1984 года

«Что говоришь, милок?» – чтобы лучше расслышать мою просьбу, официантка чуть подалась вперед, опасно наклоняя тарелку с дымящимся борщом. Еще секунда – и мне на колени полилась вперемешку с ломтиками капусты и свеклы обжигающая жидкость насыщенного бордового цвета. Все произошло настолько быстро, что я ни словом, ни жестом не мог предотвратить катастрофу. Ладно, случись такое в другое время и при иных обстоятельствах, но сегодня часа через полтора вместе с сирийской военной делегацией мне предстояло предстать перед начальником Генерального штаба Маршалом Советского Союза Николаем Васильевичем Огарковым.

«СЫПЬ БОЛЬШЕ, МЕНЯЙ ЧАЩЕ»

Первым нашелся сидевший рядом генерал М.

– Зина! – громко позвал он официантку. – Неси быстрее соль!

– Да вот же она, на столе в солонке…

– Этого мало. Давай сюда целую пачку.

– Не переживай, капитан! – теперь уже обращаясь ко мне, бодрым голосом произнес генерал, – от пятна и следа не останется. Ты только сыпь на него соли побольше и меняй ее почаще.

Честно говоря, я не очень-то разделял оптимизм генерала. Масштаб катастрофы казался ужасным. Уж лучше провалиться сквозь землю, чем появиться перед начальником Генерального штаба в таком затрапезном виде.

Отправляясь утром в Военно-инженерную академию имени Куйбышева, никто не знал, найдется ли в плотном рабочем графике маршала Огаркова хотя бы часовое «окно», чтобы принять прилетевших в Москву сирийцев. Лишь после полудня, когда осмотр академии зарубежными гостями подходил к концу, из Генштаба позвонили и сообщили, что Николай Васильевич готов встретиться с делегацией через два часа. Обед, который давало руководство одного из прославленных советских военно-учебных заведений (кстати, его перед самой войной окончил маршал) в честь сирийских друзей, пришлось немного скомкать.

– Ты попроси официантку, чтобы тебе принесли в первую очередь, – вполголоса произнес, обращаясь ко мне, курировавший делегацию генерал М., – а то пока они будут, соблюдая субординацию, обслуживать сначала всех генералов, а потом полковников, до тебя очередь вообще не дойдет, так голодным и останешься.

Ничего не поделаешь, таковы уж издержки переводческой профессии. Не пристало нашему брату – толмачу стоять с набитым ртом в то время, как начальство обменивается приветственными речами и произносит тосты. Считай, повезло, если на столе обнаружишь какой-нибудь «переводческий» продукт вроде виноградинки или мелкокалиберного банана, который незаметным движением можно, не прожевывая, отправить прямиком в пищевод. Я, конечно, был благодарен генералу М., проявившему обо мне заботу. Вот только знать бы тогда, чем она обернется для меня через минуту.

Теперь мне приходилось заниматься двумя делами сразу: переводить и обильно посыпать правую брючину выше колена солью. Пока мы находились в академии, казалось, что пятно от борща почти не уменьшилось в размерах, разве что слегка посветлело – соль быстро впитывала влагу. Но уже через час с небольшим, когда мы подъезжали к выкрашенному в желтый цвет зданию Министерства обороны недалеко от Арбата, я к своей неописуемой радости не обнаружил на своих форменных брюках ни пятна, ни разводов. То ли соль сотворила чудо, то ли на меня вылили какой-то совсем уж обезжиренный борщ.

В ПРИЕМНОЙ ГЕНШТАБА

В просторной приемной на третьем этаже уже собрались некоторые заместители начальника Генштаба, руководители главных управлений, другие генералы – все, кто должен был принимать участие во встрече с сирийской военной делегацией. Конечно, я волновался. Мне впервые приходилось работать на таком высоком уровне. Волнение мое было связано не столько со знанием военной и политической тематики, здесь я чувствовал себя довольно уверенно, все-таки кроме учебы в нашем замечательном Военном институте иностранных языков, где переводчиков готовили самым «настоящим образом», за плечами был семилетний опыт работы в двух арабских странах и у нас в Союзе. Главное, думал я, чтобы разговор не съехал куда-нибудь в очень специфическую область, как это случилось однажды во время работы с иорданской делегацией.

Тогда, в ходе возникшей совершенно случайно и буквально на пустом месте дискуссии, наши представители как из рога изобилия сыпали цитатами из классиков марксизма-ленинизма, арабы «отстреливались» изречениями из Корана. В результате все запутались и оказались в тупике, увы, не без моей помощи. Основная моя беда заключалась даже не в том, что я слабо ориентировался в сложных богословских проблемах. В таких случаях переводчик должен стремиться вовсе не к тому, чтобы переводить как можно точнее, ближе к тексту, а наоборот, очень осторожно, не беря на себя слишком много и не выходя за канву переговоров – сглаживать острые углы.

На мой промах мне тотчас же указал один товарищ постарше и поопытнее, из числа тех, кто обычно скромно присутствует на подобных мероприятиях, не обнаруживая перед другими свое блестящее знание чужого языка. Но тогда речь шла о вопросе второстепенном, непринципиальном, поднятом людьми, хоть и уважаемыми, но уже во многом отошедшими от дел. Сегодня ни о каком «сглаживании углов» не могло быть и речи. Перевод действующему начальнику Генерального штаба требует предельной сосредоточенности, точности, внимания к любым мелочам, нюансам. Мало того что переводчик должен быстро подобрать наиболее подходящий синоним или идиому, он еще обязан передать и нужную интонацию. Лучше лишний раз переспросить, чем допустить неточность, вообще исказить перевод.

Волновались и сирийцы. И не просто волновались. Было видно, что они откровенно робеют. Обычно уверенные в себе, сирийские военные вдруг притихли, как школьники перед строгим учителем. На них словно давило сознание того, что они оказались в святая святых военной машины одной из двух сверхдержав. Они, безусловно, знали и то, что в этих стенах работали выдающиеся полководцы, рождались решения, которые определяли ход Второй мировой, а затем и холодной войны, строительство вооруженных сил мощной державы. Они как будто физически ощущали витавший здесь дух Жукова и Рокоссовского, Василевского и Шапошникова, Баграмяна и Штеменко.

МЕСТО ПЕРЕВОДЧИКА

– Вы что-то, товарищ капитан, не стрижены, – вдруг услышал я незнакомый скрипучий голос у себя за спиной. – Маршал вам обязательно сделает замечание.

Я обернулся и увидал возле себя молодцеватого полковника. Я даже сразу не нашелся что ему ответить, и мое затянувшееся молчание, похоже, завело его еще больше.

– Товарищ капитан, – голос полковника звенел как натянутая струна. – Я к вам обращаюсь! Вы хоть знаете, с какой стороны от маршала должен стоять переводчик?

Судя по вопросу, выскочивший как черт из табакерки полковник был глубоко не в курсе насчет того, где должен стоять переводчик. Нет таких правил или инструкций, которые строго определяли бы наше местоположение. Переводчик, если ему специально не укажут, всегда находится там, где будет удобно тому, кому он переводит, и, конечно, ему самому. Все зависит от конкретной обстановки.

Понятное дело, я не мог грубить полковнику, который производил несколько странное впечатление, и не только на меня. Однако и вступать с ним в долгую дискуссию не хотелось. Однако полковник сам лез на рожон.

– Знаю, – ответил я, – справа.

– А вот и нет, – возразил полковник, – он должен быть слева.

– Нет, справа, – упорствовал я, подозревая, что полковник при любом моем ответе непременно вступил бы со мной в спор.

– Нет, слева, – все сильнее заводился старший офицер, все сильнее привлекая к себе внимание присутствовавших в помещении генералов. – А я вот сейчас пойду и спрошу у маршала.

Я только пожал плечами, дескать, воля ваша. В душе я все же не верил, что полковник решится по такому пустяку беспокоить начальника ГШ.

Но полковник, одарив меня испепеляющим взглядом, неожиданно для всех, а может быть, и для самого себя, вдруг повернулся и в мгновение ока скрылся за дверью, ведущей в кабинет начальника Генштаба.

Не прошло и минуты, как полковник выскочил оттуда красный, как ошпаренный рак.

– Ну, и что же сказал маршал? – немного театрально поинтересовался один из генералов.

– Маршал сказал, что переводчик лучше знает, где ему стоять, – едва скрывая досаду, отвечал полковник.

Мне показалось, что он хотел еще что-то сказать, но в эту минуту в приемную вошел Николай Васильевич Огарков. Высокий, подтянутый, со звездой Героя Советского Союза на кителе, он подошел к сирийцам, которых ему представили, с каждым поздоровался за руку.

«Я Р-РАФИКУ АЛЬ-МУШИР…»

– Вы будете переводить? – спросил маршал, протягивая мне руку.

– Так точно, товарищ маршал Советского Союза.

– Хорошо. Приглашайте наших гостей за стол переговоров, – сказал маршал и первым вошел в смежную комнату.

– Это ваше место, – маршал рукой указал мне на кресло в торце длинного стола, а сам занял место слева.

Рядом с ним – начальник Главного оперативного управления, генерал армии, Герой Советского Союза Валентин Иванович Варенников, участник Парада Победы в 45-м, другие наши генералы. Сирийцы рассаживались по правую от меня сторону стола. Напротив маршала Огаркова занял место глава сирийской делегации.

– Я р-рафик аль-мушир... – едва слышно начал глава делегации.

– Товарищ маршал Советского Союза, – переводил я, «включив» голос на полную громкость, чтобы хорошо слышали на дальнем конце стола, чеканя каждое слово и полностью разворачивая воинское звание из короткого «товарищ маршал», произнесенного по-арабски, стараясь добавить голосу немного патетики, приличествующей, как мне казалось, торжественности момента.

К моему счастью, все было довольно просто и понятно. Разговор носил исключительно деловой характер. Минут через пять первоначальное волнение ушло как бы само собой, вытесненное работой. Я почувствовал себя уверенно и спокойно. Единственное неудобство, которое я испытывал, – это очень тихий голос главы или кого-то из членов сирийской делегации.

– Ирфа’а соувтак ляув самахт. Ирфа’а соутак. – Громче, пожалуйста, громче, – я постоянно обращался к сирийцам с такой просьбой.

Но у главы делегации от волнения как будто перехватило горло.

Время от времени Николай Васильевич, прежде чем ответить на тот или иной вопрос сирийской делегации, обращался за пояснениями или уточнениями к кому-нибудь из наших генералов.

Через час с небольшим переговоры закончились.

– Спасибо и вам за работу, – пожимая руку, сказал мне Николай Васильевич после того, как попрощался с сирийцами.