Дед Прохор

Для победы над гитлеровской военной машиной в Красную армию пришлось призывать даже 50-летних мужчин. На фото – пожилой солдат-регулировщик на перекрестке улиц Берлина. Фото 1945 года

C дедом Прохором мы познакомились, когда мне еще не исполнилось и семи, а ему уже перевалило за 70. Тогда он казался мне добрым старичком-лесовичком, умеющим делать руками массу вещей, о которых я даже не подозревал, живя в городе. Например, плести из прутьев корзины или запрягать лошадь и ходить за ней, распахивая плугом огород. Еще я заслушивался разными его историями, да и среди односельчан он слыл интересным рассказчиком. Вот только главную свою байку, историю своей жизни, он до конца так никому и не поведал.

ЗА ЦАРЯ И ОТЕЧЕСТВО

Прохор родился в 1891 году и потому к началу Русско-японской войны еще не вошел в призывной возраст. Зато вполне созрел для того, чтобы отправиться на Первую мировую. Тот августовский день 14-го года, когда таких же, как он, мобилизованных со всего Краснинского уезда парней собрали на станции Гусино и под марш «Прощание славянки» и плач женщин загрузили в теплушки и отправили в сторону Вязьмы, Прохор, наверное, помнил до последнего своего дня.

Пройдя в запасном полку то, что сегодня называют «школой молодого бойца», и приняв присягу на верность царю и Отечеству, новобранцы отправились на фронт. Долго ли, коротко ли ходил Прохор в штыковые атаки или отбивался в окопах от наседавших немцев, про то теперь у него не спросишь, но только в 1915-м, в год Великого отступления, он оказался одним из 750 тыс. русских солдат и офицеров, попавших в германский плен.

Таких зверств, такого изощренного садизма, которыми прославились эсэсовцы в годы Великой Отечественной войны по отношению к нашим военнопленным и гражданскому населению, в Первую мировую еще не было. Немцы еще только шли к этому, правда, довольно уверенно. И тогда уже хватало и лютости, и издевательств над русскими пленными, которых многие в «просвещенной» Европе считали людьми второго, а то и третьего сорта. Так что плен кайзеровский был немногим лучше плена фашистского, через который пройдут потом – начиная с лета 41-го – миллионы наших людей.

Немало пленных решалось на побег, предпочитая гибель от пули преследователей мучительной смерти от голода и холода, антисанитарии и побоев. Ни страх наказания, ни опасность быть выданными чужим, враждебно настроенным населением или погибнуть от голода – ничто не могло остановить людей. Однажды с группой таких отчаянных смельчаков бежал из плена и Прохор. Поначалу все шло хорошо. Несколько суток пробирались на восток. Днем ночевали в лесах или стогах сена, ночью шли. Но на подходе к линии фронта беглецов все же поймали.

Должны были вернуть в тот же лагерь, откуда бежал, и там примерно наказать – повесить или расстрелять, – чтобы другим неповадно было. Но Прохору повезло: что-то в хваленом немецком «орднунге» сработало не так, и он попал в другой лагерь. И там судьба его сделала неожиданный зигзаг. В жизнь русского пленного солдата вошла немецкая женщина.

ЛЮБОВЬ-МОРКОВЬ

Немцы и австрияки уже тогда, в Первую мировую, часто «прикомандировывали» военнопленных в качестве батраков в помощь местным хозяевам. Причем далеко не всегда участь наших людей от этого улучшалась. Все зависело от того, к каким людям они попадали. Если к скупым и жестоким, становилось даже хуже. Прохору и его товарищам по несчастью, судя по всему, повезло. Может быть, не сразу, но пришло некоторое облегчение.

Дело даже не в том, что Германия шла навстречу своей революции, а Россию потрясли сначала Февральская, а потом и Октябрьская революции, что на русско-германском фронте шли братания солдат, хотя и это тоже сказывалось на положении военнопленных. Так уж получилось, что между Прохором и той немкой, в помощь которой отрядили несколько русских солдат, проскочила искра, возникла взаимная симпатия, завязались отношения, которые возникают обычно между мужчиной и женщиной.

Как уж так получилось, где и когда высмотрела себе та женщина или девушка русского пленного солдата, чем он ей так приглянулся, завоевал ее сердце, сказать трудно. Сам Прохор почти ничего не рассказывал об этом даже самым близким родственникам. Теперь уже не узнать, кем она была. Может, солдаткой или сестрой солдата, чей муж, брат или отец погиб или пропал без вести на фронте, о том мы уже никогда не узнаем. Как не узнаем и о том, как реагировали на эти отношения его товарищи по плену. Может быть, осуждали за то, что спутался с немочкой, а может, наоборот, поощряли, мол, давай, братец Проша, расстарайся за-ради нас, ублажи хозяйку.

Как бы то ни было, но Прохор с той женщиной стали жить как муж с женой, и скоро от того, как сейчас сказали бы, гражданского брака родилась девочка. Потом закончилась война, и, хотя Германия переживала не самые лучшие времена, испытывая позор поражения в мировой войне, безработицу, инфляцию и прочие беды, все же большим подспорьем для Прохора и той женщины было свое хозяйство.

Жить бы да жить Прохору в Германии, растить дочь, вести хозяйство, которое не даст пропасть, да и с жизнью семейной все задалось. На нескольких чудом сохранившихся фотографиях, сделанных в самом начале 1920-х годов, уверенно глядит с иголочки одетый молодой мужчина с аккуратно постриженными усиками. Не скажешь, что перед тобой бывший солдат царской армии – скорее немецкий бюргер. Под расстегнутым пиджаком жилетка с цепочкой от спрятанных в кармашек часов, белоснежная сорочка, аккуратно повязанный галстук. Во всем – и в тщательно подобранной шляпе-котелке, и в штиблетах, и даже в зонтике-тросточке – угадывается, отсвечивает со снимка женская забота к своему избраннику.

Но тянуло Прохора домой, на родину, и не было на свете такой силы, чтобы могла его удержать. В Россию он вернулся один. Почему она не поехала с ним? Возможно, было страшно покидать родную Германию, насиженное место, бросаться, как в омут, в неизвестность, в незнакомую Россию, к тому же разоренную, разрушенную войнами, революциями. А может, договорились, что она с ребенком приедет позже, когда Прохор более или менее обустроится на месте.

А может, еще проще: надоела она ему, и никакой любви между ними и не было вовсе, в лучшем случае была страсть. Просто Прохор решил воспользоваться случаем, тем, что приглянулся немке, вот и решил облегчить жизнь себе и своим товарищам. Уж он-то ей наверняка нравился, а иначе зачем ей молодой, в меру обеспеченной надо было заводить роман с пленным русским? Чтобы соседи показывали на нее пальцем?

Прохор, конечно, понимал, что жизнь в России послевоенной и послереволюционной не сахар, и все же действительность превзошла ожидания. Те небольшие деньги, которые он привез из Германии, быстро кончились. Никто Прохора дома не ждал и помочь не мог. Родители умерли во время Гражданской войны. Жить было негде и не на что, работы не предвиделось. Европейский лоск в момент облетел с Прохора, как последние листья с дерева в позднюю осень. Пришлось Прохору хлебнуть лиха, перебиваясь случайными заработками, бродяжничая.

Думать о том, чтобы перевезти из Германии жену и дочку, не приходилось. Та, немецкая, семья постепенно уходила в прошлое, и Прохор в глубине души, наверное, понимал, что вернуться к ней вряд ли получится. Надо было выживать, по сути, начиная жизнь сначала. Прохор вернулся в деревню к тяжелому крестьянскому труду. Через какое-то время женился на Матрене. Сначала родилась дочка Маша, потом сын Коля и еще один мальчик Ваня. Теперь нужно было заботиться о новой семье. Потекли будни, наполненные заботой о хлебе насущном.

И CНОВА ВОЙНА

С трудом более или менее налаженная жизнь прервалась летом 41-го. По указу Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года призывали 14 возрастов, тех, кто родился с 1905 по 1918 год, плюс, разумеется, призывников до 1923 года включительно. Сталин еще верил, что этого будет достаточно, чтобы одолеть врага «на его территории и малой кровью». Истинные масштабы катастрофы стали доходить до вождя позже. Второй указ, на этот раз ставивший под ружье мужчин 1890–1904 годов, вышел 10 августа в самый разгар Смоленского оборонительного сражения.

По первому указу Прохора, которому уже исполнилось 50, взять в армию не могли. По второму – призывать его, теперь уже подлежащего призыву, было некому. Слишком быстро наступали немцы. Краснинский район Смоленщины, где жил Прохор, был захвачен еще чуть ли не за месяц до указа. Начиналась оккупация, полоса трагических испытаний, лишений и нужды, рабства и унижений, страха за жизнь, которой могут в любой момент лишить тебя и твоих близких из-за любой провинности, неосторожного слова или косого взгляда, а то и просто так.

В конце 42-го из тех мест немцы стали угонять в Германию молодежь от 15–16 до 20 и старше лет. Исключение иногда делали для семейных. Прохор с Матреной решили пойти на сопряженную с риском хитрость – устроить фиктивный брак дочки Маши. В соседней деревне нашли подходящего «жениха». Николай, которому тоже грозила отправка в Германию, оказался чуть постарше. Сговорились с его родителями, которые сразу же согласились «оженить» сына, лишь бы только его не угоняли. Оставалось договориться с деревенским старостой, чтобы тот приписал в метриках «жениха» и «невесты» по году-полтора до нужного для заключения брака возраста. Четверть самогона, неизвестно, где и как раздобытого, и кое-какая закуска решили дело. Да и староста, свой же деревенский мужик, видать, оказался не таким уж гадом. Тоже ведь рисковал, шел на подлог.

К октябрю 1943 года Красная армия почти полностью освободила Смоленскую область. Прошедших проверку «органов» Прохора и его теперь уже зятя Николая, который к тому времени достиг настоящего призывного возраста, забрали в армию. Прохору шел 53-й год. Брак Марии и Николая, который начинался как фиктивный, оказался на редкость прочным. Вместе они прожили более полувека, вырастили троих детей. Их первенец появился на свет в феврале 44-го, когда Николай уже служил в армии.

ОТКРЫТКА ИЗ ПРОШЛОГО

В конце 1945 года вернулся домой Прохор. Ветеранов старших возрастов, тем более служивших еще в «империалистическую», демобилизовывали в первую очередь. Зятю Николаю служить пришлось четыре года.

Между тем война, даже закончившаяся, продолжала собирать свой урожай, как будто мало ей было десятков миллионов загубленных жизней. Многие пережившие войну ребята собирали по окрестным лесам оставшееся от былых боев оружие и снаряжение: винтовки и автоматы, каски, фляжки, штыки.

Бывало, выплавляли из неразорвавшихся мин и снарядов тол. Занятие смертельно опасное. Любое неосторожное движение могло закончиться трагедией. Однажды ушел в лес с ребятами и Ваня. Шел ему тогда 15-й годок, и рос он мальчиком разумным, смекалистым, добрым. Родители души в нем не чаяли. Когда начал выворачивать взрыватель, раздался взрыв. Разметало Ваню…

Шло время, тяжело, медленно зарубцовывались нанесенные войной раны. Прохор отпустил бороду и усы, быстро порыжевшие от махорки, которую сам же и выращивал на огороде и потом мелко рубил в небольшом деревянном корытце. О своей немецкой «семье» вспоминал все реже, если вообще вспоминал.

Но однажды, еще был жив Сталин, Прохору из Восточной Германии, которой еще только предстояло стать Германской Демократической Республикой, пришла открытка. Каким чудом она нашла адресата, навсегда останется загадкой. Его дочь, та самая, что родилась, когда Прохор находился в «плену», сообщала, что выходит замуж и приглашала «дорогого папу» приехать на свадьбу.

Значит, о нем в Германии еще помнили и большого зла не держали, если вообще сердились. Скорее всего мать, рассказывая дочери об отце, не настраивала ее против Прохора. Может быть, понимала, что их расставание в начале 20-х годов спасло всех их от большой беды. Ведь к власти в стране очень скоро пришел Гитлер, и кто знает, чем бы потом все обернулось.

Прохор тоже держал язык за зубами. Такое было время. За связи с заграницей могли отправить, долго не разбираясь, куда Макар телят не гонял. Эту открытку нашли уже после смерти Прохора его внуки, разбирая хлам на чердаке. На свадьбу он, конечно, не поехал. И денег на поездку не было, колхозники работали за трудодни, или «за палочки», как тогда говорили, получая за свой труд малую часть того, что сами и произвели. И паспорт надо было выправлять, что было чревато большими неприятностями, да и не положено было иметь крестьянам такие документы. К тому же, пока открытка искала Прохора, свадьбу наверняка давно сыграли. Хорошо еще, что все обошлось без серьезных последствий.