Приключение военного переводчика в Ливии,

Ливийская столица Триполи 1970-х, спокойная и благополучная. Фото © РИА Новости

Эту историю я слышал от одного своего старого приятеля и коллеги, военного переводчика, человека нынче довольно осторожного и рассудительного, кстати, убежденного трезвенника, а некогда слывшего настоящим сорвиголовой, который, легко пускаясь в бурные приключения, не особо задумывался над тем, чем они могут закончиться. Просто ему очень везло, и он выпутывался из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций. Назовем его Роман М.

Когда одолевает ностальгия

Дело было на рубеже 1970–1980‑х годов прошлого века в дружественной нам, единой и неделимой в ту пору Ливии. С ходу отвергнув капитализм и социализм, ее лидер Муаммар Каддафи направил страну по неизведанному и кроме него мало кому понятному «третьему мировому пути» развития. Нареченная мудреным не только для бедуинов словом «джамахирия», Ливия строила новую жизнь. Одним обитателям страны это нравилось, поскольку Каддафи возводил для них жилье, школы, больницы и делал еще много разных добрых дел, другим, которые считали, что больно уж он мудрит с укладом жизни, не очень.

Одновременно со строительством новой жизни амбициозный лидер создавал и свои вооруженные силы. Именно на эти годы пришелся пик нашего – в том числе и военно‑технического – сотрудничества с этой страной. В Ливию приезжали тысячи советских военных специалистов с семьями, которым приходилось приспосабливаться к условиям местной жизни. Одной из таких особенностей был сухой закон. Нельзя сказать, что он делал жизнь наших людей совсем уж невыносимой или сильно ее обеднял. При большом желании можно было легко овладеть основами винодельческого ремесла или даже самогоноварения и без особых проблем обеспечивать себя запасом огненной воды в зависимости от потребностей. Нужные компоненты – сахар, дрожжи, виноградный сок – свободно продавались на местном рынке. Главное – вести себя разумно и осторожно: ни в коем случае после встречи с Бахусом нигде не светиться, дабы случайно не оскорбить местных жителей ароматом специфического выхлопа. И боже упаси пытаться заработать на таком бутлегерстве или просто угостить по доброте душевной друга‑ливийца. Последствия могли оказаться самыми печальными.

Рома М. никаких проблем с выпивкой не испытывал. Во‑первых, он не был ни забулдыгой, испытывавшим трепетную тягу к спиртному, ни даже бытовым пьяницей. Во‑вторых, всегда знал к кому из друзей‑приятелей и знакомых обратиться в случае надобности. К тому же одно время к Роме в квартиру подселили соседа, для которого изготовление спиртных напитков стало любимой забавой. Наконец, Рома чтил законы, в том числе страны пребывания.

Но в тот раз он и сам потом не мог объяснить, что же подвигло его на такую авантюру. Может быть, накрыло приступом светлой ностальгии (Рома к тому времени разменял пятый год своей ливийской командировки), когда вместо осточертевших пальм хочется лицезреть березки, а во рту ощутить вкус селедки пряного посола из большой, похожей на пулеметный диск круглой банки с изящно изогнувшейся рыбкой на голубой крышке. Дернуть вместо самодельной сивухи стопку чистой, как слеза, «Московской» или «Столичной» и занюхать, захлебнувшись ароматом черного хлеба, невиданного ни в арабских странах, ни где‑то еще.

Не имей сто рублей

Именно в такие мгновения тонких душевных переживаний и произошла встреча Ромы с Пашей П.

Они были знакомы еще по совместной работе в Ираке. На этот раз Паша прилетел в Триполи в качестве бортпереводчика с экипажем, доставившем в Триполи одного очень большого начальника. На следующее утро Ту‑134 улетал в Москву, чтобы через неделю вернуться за VIP‑пассажиром.

Увы, старым знакомым так и не удалось как следует поговорить. Рому ждали неотложные дела в офисе генерала, как называли аппарат старшего советского военного специалиста. Пашу – аэрофлотовский микроавтобус, в который уже расселись члены экипажа. Их везли в гостиницу, чтобы они нормально отдохнули перед возвращением в Москву. И вдруг Роман, уже пожимая руку Паше, совершенно неожиданно для себя, обратился к нему с просьбой.

– Слушай, старик, а ты не мог бы через неделю захватить для меня из Союза пару бутылок водки?

– Да нет проблем, – отвечал Паша. – Ты мне только денег дай.

Рома быстро вытащил из кармана несколько смятых купюр, как ему показалось, совсем скромного достоинства, и передал Паше. Рассматривать их, тем более подсчитывать, сколько на них можно купить водки, было некогда – аэрофлотовский микроавтобус уже трогался.

Ровно через неделю в Триполи за высоким гостем снова прилетел все тот же самолет, все с тем же экипажем. Вечером в офис Роме позвонил Паша.

– Старина, твою просьбу я выполнил, – сказал Паша, прорываясь через треск и шумы местной телефонной сети. – Приезжай завтра к самолету пораньше, часам к семи, я уже буду на месте.

Достать машину и подъехать к самолету для Ромы было проще пареной репы. Он вовремя подсуетился, договорившись с одним из наших генералов, улетавшим в отпуск вместе с женой, заранее отвезти их вещи к самолету. Высокий московский начальник оказался, несмотря на большие должности и чины, человеком отзывчивым и доступным и пригласил к себе в самолет супружескую чету. Рома, который по долгу службы встречал и провожал специалистов, расселял их по гостиницам и оформлял визы, в любой момент мог взять в офисе машину. Кроме того, у него был пропуск‑вездеход, дававший возможность проходить в аэропорту через границу и таможню. К тому же лицо Ромы настолько примелькалось ливийцам, что его и так везде пропускали.

На следующее утро Рома получил у дежурного по офису ключи от старенькой, видавшей виды «Волги», поднялся за вещами уезжавшего в отпуск генерала и стартовал в аэропорт. Вставляя ключ в замок зажигания, Рома краешком глаза заметил глубокую трещину в его бородке.

– А ведь однажды ключик обломится, – промелькнуло у Ромы в голове, – и по закону подлости произойдет это в самый неподходящий момент.

Кроме ливийских автоматчиков, которые прогуливались вокруг крылатой машины, переночевавшей на одной из дальних стоянок, непосредственно под брюхом самолета загорали несколько наших специалистов. Наше начальство выставило дополнительную охрану скорее для пущей важности, чем по необходимости. Что они, безоружные, могли сделать, если бы кто‑то попытался причинить вред нашей «тушке».

Нечаянный сюрприз

По трапу Рома поднялся в самолет, где его ждал первый, но не единственный в тот день сюрприз. В тамбуре перед входом в VIP‑салон с обтянутыми светлой кожей просторными креслами и диваном стоял склеенный из прочной бумаги мешок, в каких обычно продают цемент или еще какие‑то строительные смеси. Мешок был почти доверху наполнен аккуратно сложенными поллитровками с водкой.

– Это все твое, – раздался тихий голос Паши. – Только учти, выносить будешь сам.

– Ну, ни фига себе! – Рома аж присвистнул от неожиданности. – Да их не поднять…

Рома рассчитывал бутылки на две‑три, а в мешке оказалось штук 25, а то и все 30.

– Извини, старина, это уже твои проблемы, – сказал Паша. – Не везти же мне назад. Ты, видно, передал мне лишние деньги. Я когда все пересчитал, оказалось вот такое количество. Так что… Короче, думай, и желательно побыстрее.

Что же делать? Рома сосредоточенно почесал затылок.

– Нет, одному здесь явно не справиться, – думал он. – А что если попробовать договориться с аэрофлотчиком. Вон он маячит внизу у трапа, и кто его знает, может, уже пронюхал про водку. Придется делиться. Все равно другого выхода нет.

Представитель «Аэрофлота» как будто только и ждал делового предложения от Ромы. Быстро прикинув варианты и договорившись на случай, если повезет, о справедливом разделе добычи, новоявленные компаньоны приступили к осуществлению незатейливого плана.

Вот в проеме люка показался обнимающий мешок с водкой аэрофлотчик, вот он спустился по чуть виляющему трапу к «Волге». Рома почувствовал, как под тяжестью опускаемой в открытый багажник водки чуть просела машина. Еще через мгновение хлопнула крышка багажника, что служило сигналом для быстрого и решительного старта. В этот момент раздался окрик одного из автоматчиков. Его, как и следовало ожидать, разбирало острое желание узнать, что же вынесли из самолета и загрузили в машину. Рома как будто не слышал окрика. Он быстро повернул ключ зажигания и… тот переломился пополам. Одна его часть осталась в руке, другая – намертво застряла в замке.

– Ах, твою в маковку! – такие или примерно такие слова произнес в этот момент Рома.

К «Волге», переходя с шага на трусцу, спешил жутко любопытный автоматчик, а след аэрофлотчика уже простыл.

Понесло, как Остапа

– Я чуть ли не физически ощущал масштабы катастрофы, которая вот‑вот на меня обрушится, – рассказывал потом Рома. – В голове словно мелькали кадры из фильмов ужасов. Собственная фотография из личного дела, украшенная штампом со словом «залетчик», названия «Мары», «Янгаджа» и еще каких‑то мрачных дыр, набранные неровными бурыми буквами, по которым ползали пауки и змеи, разгневанные лица начальства, обвиняющего Рому в подрыве советско‑ливийской дружбы, позорное выдворение из джамахирии под скорбные аккорды дотоле неведомого марша «Прощай навсегда, заграница»…

Надо было срочно что‑то делать, придумать какой‑то безошибочный ход, железную отмазку, притом что времени не было ни секунды. Оставалось надеяться только на подкорку. И она, эта самая подкорка, вдруг включилась.

Неожиданно для себя Рома резко распахнул дверцу «Волги», как ошпаренный вылетел из‑за руля, и, размахивая зажатой в руке половинкой сломанного ключа, что было сил заорал в сторону автоматчиков: «Тааль, тааль джай, я шабаб, бисур’а! » (Сюда, сюда, ребята, быстрее!).

Оказавшийся самым бдительным автоматчик словно наткнулся на невидимую преграду. Он явно не ожидал такого приглашения и теперь снова перешел на степенный шаг, показывая, что командовать ливийцами могут только ливийцы.

– Вот видите, видите, – как сумасшедший верещал Рома, показывая сломанный ключ подошедшим автоматчикам и нашим специалистам. – Сейчас летчики будут запускать двигатели, а они, между прочим, реактивные, и вполне могут засосать в сопло эту машину. Она и так рядом с самолетом стоит. Ее надо как можно скорее отогнать подальше. Иначе вспыхнет пожар, а то и взрыв произойдет.

Рома, которого понесло как Остапа, гнал такую пургу в основном по‑арабски. Свои давно подняли бы его на смех, и, возможно, сорвали бы задумку создать вокруг побольше суеты, чтобы ливийцы отвлеклись от желания осмотреть внутренности багажника. Он бегал вокруг «Волги», то садился за руль, то выскакивал из‑за него, поднимал капот, что‑то под ним трогал, дергал, потом снова закрывал. Ливийцы только цокали языком и качали головой. В конце концов машину общими усилиями откатили подальше от самолета. Рома по совету одного нашего специалиста попросил кого‑то из солдат попробовать сбить замок зажигания прикладом автомата, чтобы соединить проводки напрямую. Замок оказался сработан на славу, прикладу не поддавался. Тогда попробовали просто вырвать проводки из замка. Получилось. Теперь оставалось правильно их соединить между собой.

После нескольких попыток машина пару раз чихнула, фыркнула и, наконец, зайдясь как от кашля, зарычала. Этот рык отозвался в душе у Ромы волшебной музыкой.

– А теперь – от винта! – не помня себя от охватившей его радости, крикнул Рома.

Со свистом от прокрута колес волжанка развернулась и помчалась к выезду с аэродрома. У ворот Рома притормозил, но его никто не останавливал. Он летел домой, чутко прислушиваясь к звуку мотора и поглядывая в зеркало заднего вида, нет ли часом погони. 20 километров, отделявшие аэропорт от расположенного на въезде в Триполи квартала, в котором тогда жили наши военные специалисты и переводчики и который называли между собой Тарик аль‑Матар, Рома преодолел в считаные минуты. У подъезда многоэтажки, в которой он жил, его ждал аэрофлотчик. Они подняли чуть позвякивающий стеклом бумажный мешок в Ромину квартиру и остались чрезвычайно довольны произведенным дележом.

Где‑то в глубине души Рома надеялся растянуть запасы водки по крайней мере месяца на два. Суровая действительность внесла свои коррективы. Сразу же к доброму Роме потянулись друзья, коллеги по работе, приятели, просто знакомые, а также их друзья, коллеги, приятели и знакомые. С драгоценной влагой было покончено меньше чем за неделю.