Олег Мицура
Фото pixabay.com
Мы и не подозреваем, что судьба, как азартный игрок, уже взяла игровые кости в свою руку. Сегодня она играет на вас. Еще мгновение, и кубики, запущенные ею, составят ту единственную комбинацию, которая определит трагизм или комизм предначертанной тебе судьбы.
1986 год. Безымянный остров расположен на середине немецкой реки Одер. По левую сторону – Польша. По правую – Германия, то есть Германская Демократическая Республика.
Остров довольно большой. Настолько, что на нем легко размещались Отдельный батальон беспилотных самолетов‑разведчиков, Отдельный инженерный десантно‑переправочный батальон и наш Отдельный батальон химической защиты.
В отличие от соседей наш парк техники, казармы, штаб части находились на «материке» на правой – немецкой – стороне берега. На самом же острове стояли жилые дома офицерского состава. Так что по тревоге мы лихо вскакивали в седла своих велосипедов и мчались через мост на «материк». Сигналом оповещения являлся записанный на магнитофон голос, с трагическим надрывом оповещавший через комнатные динамики:
– Тревога! Тревога!
В преддверии проверки вышестоящего командования тренировки по приведению части в состояние полной боевой готовности проводились часто и, как правило, ночью. Так что исполнение сигнала «Тревога» доводилось до полного автоматизма. Когда среди ночи толпа суровых военных, перепоясанных портупеями, целеустремленно нажимая на педали велосипедов, неслась по спящему городку, это никого не пугало: все знали, у «химиков» тревога.
Как‑то после ряда особенно частых тревог, сдав высоким проверяющим проверку на «отлично», офицеры и прапорщики части с облегчением выдохнули: на ближайшие полгода можно расслабиться. Тревог не будет. Поэтому сигнал, прозвучавший среди ночи, вызвал суровую ярость мужской части. Ну сколько можно?! Этот вопрос явно читался на суровых ликах военных, остервенело вскакивающих в седла своих верных «велоскакунов».
Первые велоковбои, прибывшие в часть, отметили необычайную тишину на ее территории. Боевая техника не выгонялась из боксов. Солдаты не строились на плацу. Более того, караульные, дежурившие на КПП, ничего о тревоге не слышали.
Тихо шурша велосипедными шинами, лидеры тревожной гонки подкатили к зданию штаба. Через окно они увидели милую картину: Володя Пых, оперативный дежурный, уронив голову прямо на тревожную кнопку, спал как младенец, причмокивая во сне пухлыми губами.
Можно ли описать гнев прибывших по тревоге?! Те слова и «дружеские» похлопывания, с помощью которых Володька был вырван из сладких объятий Морфея, не поддаются повторению!
Перед первыми прибывшими со всей неизбежностью встал вопрос: мы кто, последние лохи в части?! Солдатам на КПП дали категорическую команду вновь прибывающим по тревоге не говорить о ложности сигнала! С тихим злорадством наблюдая, как тяжело пыхтя и отдуваясь, подъезжают приотставшие сослуживцы. Они осознавали глупость положения и перемещались в очередь злорадствующих созерцателей.
Все увеличивающаяся толпа прибывших по тревоге стала делать ставки на того, кто приедет последним. Им, как и предсказало большинство, стал заместитель командира по тылу! Его финиш у штаба приветствовали свистом и продолжительными аплодисментами! Такой веселой тревоги у нас еще не было. Командир отметил, что все уложились в норматив!
Уже светало, когда толпа разгоряченных мужиков не спеша на велосипедах возвращалась по домам. Наступила суббота, а значит, благодаря стараниям Вовки Пыха ее активная фаза началась значительно раньше, чем обычно. Планы отдыха, рыбалки, поездки в город корректировались прямо в пять утра. По общему мнению, суббота удалась.
С соседями по острову жили дружно. Зачастую проводили совместные досуговые и семейные мероприятия. Случалось и мне, оставшись за замполита части, присутствовать на торжественных собраниях в подразделениях наших соседей. Даты были самыми разными: от дня рождения части до дня рождения ее командира.
Наша молодая семья жила в четырехквартирном уютном домике на втором этаже. Своими окнами квартира выходила на речную гладь Одера. Под окнами росли старые липы, ежегодно заполнявшие комнаты медовым тягучим ароматом.
Единственное, что диссонировало с окружающим благолепием и смущало разум, была близость служебного, административного здания. В народе организацию, которая располагалась в нем, называли «молчу‑молчу». Это был Особый отдел. Единый орган для всех трех островных частей. Пугающие слухи о суперинформированности его сотрудников будили глубинные страхи репрессий 1937–1938 годов, дремавшие на генетическом уровне нашего сознания. Эти страхи понуждали далеко стороной обходить этот дом.
Молодая семья лейтенанта с годовалым ребенком, живущая на одну офицерскую зарплату, немного могла себе позволить. Оказавшись в раю промтоварно‑продуктового изобилия ГДР, мы с вожделением смотрели на многие вещи, которых позволить себе не могли в силу недостаточности денежных средств. В то время как в Союзе в начале 1980‑х при наличии денег купить что‑либо было просто невозможно! Все импортное было страшным дефицитом.
Особым предметом вожделения супруги был миксер. Сейчас смешно об этом писать, но в те годы любая домохозяйка в Союзе готова была полжизни отдать за радость обладания этой импортной чудо‑техникой! И вот это чудо стоит на витрине магазина, такое близкое и такое недостижимое. Стоил миксер 600 марок, а моя лейтенантская зарплата составляла 750!
«Я бы готовила нам такие вкусные пироги, торты, блины», – мечтала супруга. Постепенно тема миксера стала идеей фикс! О чем бы ни начинался разговор, заканчивался одним – миксером.
В одну из поездок в ближайшее фермерское хозяйство, где мы покупали изумительные творожки для ребенка, ко мне подошла милая супруга хозяина фермы.
– Добжидзень, пан, – обратилась она на по‑польски.
– Добрый день!
– Я полька, мой муж Клаус немец, зовут меня Мрия.
– Очень приятно, я Олег.
– Пан берет твОржек для детей? Да и для жены. Добже! Может, у пана и его жЕны есть злАтко? Я бы купыла.
Кровь ударила мне в голову. Вот она – провокация! Не зря нас на инструктаже перед отправкой в ЗГВ представители компетентных органов инструктировали о подобной возможности.
– Нет‑нет, – заблеял я и, подхватив творожки, потрусил к машине.
– Пусть пан не бОится, Мрия не обманет, даст добжую цену.
Вжав голову в плечи, я юркнул в кабины машины. А если не провокация? Эта мысль, как заезженная пластинка, вновь и вновь крутилась в голове. До вечера, мучимый сомнениями, ничего супруге о предложении Мрии не сказал. Но за ужином не удержался.
– Что ты! А если это провокация?! – встрепенулась она.
– Ну вот и я так подумал, – вздохнул я с облегчением. Значит, пошла она со своим злАтком!
– А если не провокация? – задумчиво протянула супруга. – Представляешь, у меня как раз есть золотые сережки, подаренные мамой. Мне они не нравятся, ни разу их не надевала. Вот их бы продать и купить миксер! Тьфу! Так что мне делать? Ты мужчина, ты и решай.
Весь следующий день я, подобно Гамлету, мучился сакраментальным вопросом «быть или не быть?». Только в моем случае он звучал так: «Продавать иль не продавать?»
К вечеру решительно подошел к жене:
– Давай сережки!
– Ой, Олежка, а может, не надо? Бог с ним, миксером! Вдруг провокация?
– Нет, – я решил окончательно, – продадим.
Сказать, что я был спокоен на следующий день, было бы большим преувеличением! Несколько раз порывался вернуться назад, но как потом буду смотреть в доверчивые по‑детски глаза супруги? Мужик я или тварь дрожащая?! Мужик! А значит, добытчик!
Мрия как будто ждала меня.
– А пан Олешек! Златко е?
Я внимательно огляделся по сторонам.
– О, пусть пан не беспокоится, никого немае окрэст!
Я протянул две сережки, представлявшие собой стилизованные золотые колосья. Они были достаточно тяжелы для подобного украшения. Глаза Мрии вспыхнули ярким светом.
– Сколько пан хочет?
– 800 марок.
– Но у меня столько нет. 500 марок – все, что есть у бедной Мрии.
Я молча положил сережки в карман.
– Пусть пан не спешит, у Мрии отложены на духи еще 100 марок, но это все, что у меня есть!
– 700 марок, и я оставлю сережки паненке.
– Олешек, вы же охфицер, а торгуетесь как торговец‑еврей! 650 марок, и если пан офицер не согласен, пусть оставляет сережки себе! По рукам! Получив деньги, первым делом поехал в магазин, где приобрел вожделенный миксер. Счастью супруги не было границ! Еще и 50 марок в наваре осталось.
– Тебя никто не видел в момент вашей сделки?
– Да вроде нет…
В этот самый момент к подъезду дома особистов подъехала черная служебная «Волга».
– А что, разве они, – жена кивнула в сторону окна, – работают в воскресенье?
– Да вроде нет, – неуверенно протянул я.
С этого мгновенья наши взгляды и мысли были устремлены в сторону окна, за которым проступали контуры зловещего дома. Зажглись окна служебного кабинета. Предчувствие надвигающейся беды приобретало материальную осязаемость.
– Олежка, они все знают, – обреченно произнесла жена.
В глазах ее стояли слезы, голос дрожал.
– Прекрати, ничего они знать не могут!
– Они все могут!
За окном раздался звук заведенного автомобильного двигателя. Черная «Волга» сдала назад и, развернувшись, направилась в нашу сторону. Похоже, самые страшные предположения начинали сбываться. Смотреть в окно уже не было сил. Звук автомобиля стих у нашего дома. Ну вот и всё…
– Олег, ты сразу признайся во всем, может, судить не будут?
– Да подожди ты, может, это не к нам.
Слабая надежда, что пронесет, теплилась где‑то глубоко в душе. В подъезде раздалась громыхающие шаги каменного гостя. То была тяжкая поступь судьбы! Шаги неумолимо приближались к нашей двери.
Горячечный шепот жены твердил одно:
– Ты только первый признайся и миксер этот проклятый отдай. Может, ничего нам за это не будет?!
Широко открытые глазищи, полные слез, с мольбой смотрели мне в глаза, ища поддержку и надежду. В моей голове была звенящая пустота. Как, как они могли узнать?! Громом прозвучал стук в дверь. На пороге стоял водитель:
– Товарищ лейтенант, вас вызывает начальник особого отдела майор Орлов.
– Хорошо, через пять минут я спущусь.
Совершенно отрешенный, надел форму, влез в сапоги, молча отстранил протянутый женой миксер. Прощальные объятия на пороге дома. Все как в страшном фильме о годах репрессий.
Проехать до здания особистов – пара минут. Факт, что для моего перемещения из пункта А в пункт Б был снаряжен автомобиль, говорил о многом. Пока поднимался по лестнице крыльца, четко решил: каяться сразу не буду, дождусь, когда намекнут на факт совершенной мной незаконной контрабандной продажи золотого запаса Родины. Ну, а уж тогда… Надеялся лишь на снисхождение самого гуманного суда в мире!
– Товарищ майор, лейтенант Мицура по вашему приказанию прибыл.
За столом сидел бравый майор в безупречно отглаженной форме.
– Садитесь, лейтенант. Я вас пригласил по очень щекотливому вопросу. Нам и без вас все известно.
Ну да, обреченно мелькнула мысль, они всё знают.
– От вас нужно лишь подтверждение совершенного факта.
Набрав как можно больше воздуха в грудь, приготовился сознаться в содеянном.
– 20 июля вы присутствовали на торжественном собрании, посвященном юбилею образования воинской части батальона беспилотных самолетов‑разведчиков. Вы подтверждаете это?
Я судорожно кивнул головой. При чем здесь торжественная встреча батальона беспилотников? Сбивает с толку, уводит в сторону! Вот сволочь, вместо того чтобы спросить в лоб про золото, мозги пудрит! Издевается, гад!
– На этом собрании командир части читал доклад?
– Ну да, читал, – подтвердил я.
Какие‑то смутные сомнения начали меня беспокоить.
– В своем докладе он назвал количество боевых пусков, которые произвели в этом году?
– Что‑то такое припоминаю, – слегка оживившись, подтвердил я.
– Так вот, Олег Борисович, напишите, пожалуйста, своей рукой, все, что вы помните по этому поводу.
– И это всё?! – духоподъемно переспросил я.
– У вас есть что‑то еще нам сообщить?
– Да! То есть, конечно, нет.
Все окружающее обрело цвет и запахи. Я услышал чудное чириканье воробьев на улице, мелодичное жужжание навозной мухи, бьющейся изумрудным брюшком об оконное стекло.
– Но я не помню, какое количество пусков командир части назвал.
– Пишите то, что помните.
Он протянул мне лист бумаги. Майор с любопытством посмотрел на меня. Трансформация, произошедшая со мной, явно озадачила его. Подмигнув майору, чем окончательно сбил его с толку, приступил к написанию пояснительной записки.
Открыв дверь, жена всхлипнула и повисла у меня на шее:
– Ты признался, тебя отпустили?!
Крупные слезы беспрерывно катились из ее прекрасных глаз.
– Милая, мой вызов никак не связан с продажей твоих сережек. Миксер навсегда останется с нами!
Надо отдать ему должное, он прослужил без поломок более 20 лет!
Судьба сыграла с нами в кости. В последний момент игровой кубик, крутнувшись на ребре и чуть качнувшись в сторону трагедии, все же лег на сторону «комедия»!
Бинго! Игра сделана!
комментарии(0)