Игорь Шелудков
Подразделение Советской армии в Афганистане. Привал. Фото РИА Новости
Каждому «шурави» (советскому), кто в 80‑е прошлого века прошел Афганистан, близок сердцу дукан (надо же, невольно даже и в рифму получилось! ). Для несведущих: это местная торговая точка – лавка или небольшой магазинчик. Как в том анекдоте про прапорщика, который приехал в Москву и велел таксисту везти его в «Принцип», а на удивленный вопрос пояснил: «Мне сказали, что в Москве в принципе всё есть», – так и в афганском дукане можно было купить всё! «От японских транзисторных магнитофонов до кучки дров, которые продают на вес, укладывая кривые сучья на чаши самодельных рычажных весов», – прочитал в сетевом «Афганском лексиконе. 1979–1989». От себя бы добавил – и даже больше! О дуканах и их владельцах – дуканщиках былины складывали. Поведаю и я свою.
Паранджа для любимой женушки
В Шинданде, что на Западе Афганистана, возле КПП 388‑го отдельного батальона связи 5‑й мотострелковой дивизии на перекрестке важных в военном и торговом отношении дорог стоял грузовой контейнер, в котором размещался дукан афганца Насреддина. Над створками дверец хозяин вывесил плакат. Крупными корявыми буквами на русском языке было написано: «Дуканщик Насреддин – самый честный коммерсант в мире». Подкупало! Хотелось проверить, убедиться. Однако после посещения лавки разумом всегда овладевали очень большие сомнения, что начертанное соответствует заявленному.
Судя по всему, «купи‑продайство» приносило торгашу в тюрбане неплохой доход. Было известно, что он подкопил валютки и осуществил свою давнюю мечту – совершил паломничество в святые места. Побывал в Мекке, заслужив право носить зеленую чалму (вместо белой) и добавить к имени приставку «хаджа» (от слова «хадж», что с арабского переводится как «ежегодный священный праздник»). Оттого и именовался он теперь Хаджи-Насреддин. О ходже Насреддине – герое среднеазиатского фольклора - он не знал ровным счетом ничего. Темнота в зеленом наголовнике!
С электричеством у афганцев в провинциях были большие проблемы. Кто побогаче, обзаводился переносными бензоэлектрическими агрегатами, тарахтящими почем зря. А все остальные пользовались керосиновыми лампами. Свет «роскошно» блистал только в советских военных городках. Ток для «лампочек Ильича» и кипятильников вырабатывали дизельные энергетические силовые установки со списанных кораблей Военно‑морского флота. Не хухры‑мухры! Например, отдельный батальон связи имел установку от какого‑то пущенного на иголки крейсера 1950‑х годов, а наш мотострелковый полк освещал агрегат отплававшего свой срок по морям‑океанам некогда грозного линкора. Летом с горением вольфрамовых нитей проблем не было, «отставной флот» с нагнетанием энергии вполне справлялся. Но вот зимой, когда на несколько месяцев устанавливалась холодрыга и все хотели погреться у калориферов, «крейсера» и «линкоры» часто вырубались.
Дуканщик Насреддин тоже пользовался оными благами цивилизации, на керосине неплохо экономил. Его железная «палатка» была «запитана» электричеством от батальона связи. Он гордо объяснял это тем, что в год ввода наших войск в Афганистан светом его «наградило» руководство дивизии в честь нерушимой советско‑афганской дружбы. Верилось с трудом. Скорее всего кого‑то подкупил – сунул хороший бакшиш, и «Да будет свет у Насреддина!» – сказал монтер‑связист и проложил к его дукану «живительную нить».
Командир батальона связи порядок у себя навел – никаких «внештатных» обогревателей, ни даже одного мало‑мальского кипятильничка «для чая»! Но свет нет‑нет, да и начинал мигать и «уплывать». «Кто?!» – вопросил комбат подчиненных. Однако виниться кому‑либо было не в чем. Что подтвердилось и в ходе проведенного служебного расследования. Одновременно стало ясно, что это Насреддин гоняет чаи. К этому мы еще вернемся.
Лично я столкнулся с дуканщиком лишь единожды. Когда я впервые увидел афганских женщин, у меня зародилась мечта. Потом я называл ее «мечтой идиота». Мне взбрело в голову купить в подарок супруге… паранджу. Многие меня поймут – сами такие: затешется какая‑нибудь идея человеку в голову – и он никак не может от этого наваждения избавиться. Вот и я с грезой о парандже для далекой суженой своей ложился спать и с той же навязчивой мыслью пробуждался. Уж не знаю, может, фильм «Белое солнце пустыни» некогда навеял – вклинил в мозг картинку. Помните, как красноармеец Сухов воображал, как он в кругу русских матрен в красной чалме да халате сидит и очень любовно свою Катерину Матвевну привечает… только картинка эта малость переиначилась – восхотелось мне свою ненаглядную «Катерину Матвевну» в паранджу обрядить. Изо дня в день я без конца представлял, как дома облачу жену в мусульманскую невидаль, преображу ее в Гюльчатай и попрошу «открыть личико» своему восточному господину, коим я наконец‑то почувствую себя (пусть и «владеющим» одной женой, зато самой любимой).
За три дня до отпуска узнал, что паранджу можно купить только в Герате, до которого было 130 кэмэ на колесах. А туда я уже не успевал. Расстроился. Поделился горестью с сослуживцами. Те отнеслись с пониманием.
«Обратись к Насреддину, – подсказали, – он все может».
Обратился. Дуканщик моей просьбе удивился лишь на неуловимый миг, ибо соответствующую мину лица его тут же прикончил калькулятор, защелкавший в его уме «самого честного коммерсанта в мире».
– Это будет недешево, – сразу объявил он. – Но о цене договоримся.
– Понимаю, – проникся я, готовый к соответствующим расходам.
Ударили по рукам, и через день в назначенное время я в предвкушении вожделенной покупки снова был в дукане. Насреддин показал мне новенькую паранджу.
– Сколько? – обрадовался я, уже потянувшийся к портмоне, дабы заплатить «любые деньги».
– 300 чеков, – не моргнув глазом, ответил дуканщик.
– Сколько?! ! – опешил я, подумав, что торгаш оговорился. «Любые» – это не значит, что такие! – рука моя, начавшая было открывать кошелек, замерла.
Дуканщик увидел это, но повторил: 300.
– Да ты в своем уме?! – пустился я объяснять Насреддину, что наши ханум (жены) – это, мол, совсем не ваши, забитые да покорные, слова молвить права не имеющие: – Да если моя жена узнает, что я купил ей паранджу за 300 чеков, она ее сама мне на голову наденет! – втемяшивал я афганцу‑спекулянту.
Но тот не смягчился.
– Вон у тебя платье из «варенки» фирмы «Монтана» – 40 чеков, а здесь материя непонятного покроя. Я по цене на это платье ориентировался!
Насреддин не убеждался, был непоколебим – 300! Талант! Учуял, что за паранджу, которая покупателя зациклила, тот готов выложить эту немыслимую сумму.
Однако при всей большой устремленности к оригинальной покупке мне все же хватило ума не пойти на поводу у ни чека не уступающего торгаша. «Что ж, – раздосадованный, успокаивал я себя, крупно шагая в часть, – не все мечты сбываются…» И, находясь в отпуске, лишь представлял супругу в восточном наряде; подобия Абдуллы из меня не вышло… да что там, и до товарища Сухова не дотянул… да даже и до красноармейца Петрухи!..
Казацкий «удар по ценам»
Вернувшись из отпуска, узнал, что Насреддин по‑прежнему плохо себя ведет: днями опять взвинтил цены.
Прибывший с боевой операции комбат вызвал дуканщика на переговоры.
– Хаджи-Насреддин, – обратился он к нему уважительно и по‑доброму, – давай по‑хорошему. Побойся аллаха! – взметнул ладони к поднебесью. – Твой дукан – на нашей территории. Поэтому моим офицерам и прапорщикам продавай товары по старой цене. Ты их всех знаешь. С союзными колоннами поступай, как хочешь, тут мое дело – сторона. На то, что они тебе по дешевке бензин сливают, я глаза закрываю. Идет?
– Нет, – уверенно возразил Насреддин.
– Что так?
– Твои люди станут каждый день для своих друзей покупать. Убыток у меня будет.
Ушлый был продавец (да, собственно, иными афганские дуканщики и не были)!
– Я тебя понял, – сказал комбат. – Ладно. Раз так, разговор окончен. Но учти: я тоже в долгу не останусь.
И, не бросая слов на жаркий афганский суховей, тем же вечером лично отключил несговорчивого барыгу в чалме от подающего ему ток «крейсера». За пять лет, что Насреддин промышлял тут бизнесом, это был третий комбат, которого он знал, но ни один из двух предыдущих столь вероломно с ним не поступал! Очень вознегодовал дуканщик – месть, на его взгляд, была неоправданной, более чем жестокой!
Но пронырливый Насреддин знал, куда и к кому нужно бежать жаловаться – в политорган дивизии, к начпо! Начальник политического отдела соединения принял его без очереди: таковы были установки сверху и тактика работы с местным населением…
Как ни доказывал потом командир батальона связи, что это «ценовой беспредел», что в соседних дуканах цены ниже, а Насреддин пользуется своим выгодным месторасположением – перекрестком дорог, главный дивизионный политработник приказал: «Через час, товарищ подполковник, докладываете, что электричество в дукане восстановлено! Вопросы? Вопросов нет». – «Есть!»
Но ненадолго Насреддин торжествовал. Комбат тоже был, что называется, не пальцем деланный, не лаптем щи хлебал, не мелочь по карманам тырил. Приказал поставить возле «железяки» торгаша двух вооруженных до зубов часовых и никого туда не пускать. Офицеры и прапорщики после объяснений, что к чему, такое распоряжение командира единогласно одобрили.
Не прошло и считаных дней, как дукан стал нести огромные убытки – за трое суток со старта введения «санкций» ни один «шурави» и абориген не оставил здесь ни чека, ни афгани!
Насреддин снова бросился к начпо. Пронял того «праведными» речами. Вызванный по тревоге комбат связистов предполагал такой расклад и к разговору подготовился. Озвучил домашнюю заготовку:
– Дело в том, товарищ полковник, что Насреддин подозревается в торговле наркотиками.
– Доказательства? – потребовал шеф политодела.
– Таковые имеются, – отвечал комбат. – Доклады тайных агентов.
– Что за агенты, кто такие?
– Имена их назвать не могу. Вы же, товарищ полковник, сами приказали таких иметь и плодотворно с ними работать. Вот они и дали результат!
Начпо посмотрел на дуканщика убийственным взглядом:
– Вот, значит, как, наркотики, да? А ты мне – жаловаться?! День на сборы, душманская твоя морда, и чтобы духу твоего здесь не было!
Насреддин упал на колени и заплакал:
– Не губите! У меня дети маленькие, четыре жены.
– Четыре жены? – повел подбородком начальник политотдела. – Четыре жены – это серьезно. Как же ты их… Ладно, – смягчился, прикинув в мозгу нечто. – Поступай, как скажет комбат. Это его территория, он за нее в ответе.
Выхода у дуканщика не было.
Командир 388‑го отдельного батальона связи 5‑й мотострелковой дивизии был донской казак, родом из Новочеркасска. Лукавил подполковник только в одном – никаких тайных агентов у него не было. Стукачей в военном коллективе он не только презирал, но и запрещал уполномоченным на то лицам проводить их вербовку. Но, по сути, он был прав, не наговаривал на Насреддина, ибо хорошо было известно: всякий дуканщик тайно приторговывает наркотой. Только в разных масштабах.
комментарии(0)