Как не утопить атомную субмарину

«Боевой листок» – уникальное творчество личного состава

Многие задаются вопросом: как можно в железе провести почти всю свою сознательную жизнь? Отвечаю: можно. Потому что корабля… (чуть не сказал нецензурное слово), то есть корабельная жизнь – это сплошная байка, состоящая из реальных житейских историй, которые я периодически извергаю на поверхность в своих книгах.

Материал для баек рождается по ходу пьесы, начиная с учебных курсов и морской практики. И надо запомнить раз и навсегда: никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя проспать свою вахту в море. Эту истину поведал мне известный мореман Леонид Андреевич Молчан, проведший в море практически всю свою жизнь. Он бы и в возрасте бороздил просторы мировых океанов, но здоровье подкачало. В Калининградской области я бы поставил его в число мореманов № 1. Про него в последнее время подзабыли, и он мирно посматривал в свое окошко на четвертом этаже с видом на озеро в центре Калининграда – оно напоминало ему морскую гладь моря в штилевую погоду, что бывает крайне редко. На променаде в этот момент полным ходом шли съемки «ГТРК‑Калининград» под названием «Морские вести», в которых я принимал непосредственное участие.

Мы тогда перебирали разные сюжеты, а тема была как раз «морские байки». Сюжеты выдохлись – требовалась, как говорят в таких случаях, свежая струя. Я взглянул на окошко и сказал телевизионщикам: «Не желаете ли пообщаться с настоящим мореманом, каковых теперь особо и не встретишь?» Все закивали в знак согласия своими умными съемочными, навороченными в компьютерных монтажах головами. Оставалась самая малость – уговорить моремана принять участие в съемках. А настоящие мореманы, как известно, на рожон не лезут и заслуги свои не выпячивают. Не с первого раза, но уговорили Леонида Андреевича. И вскоре все увидели настоящего моремана: качающаяся походка (что в море лодка), морская аккуратная бородка, капитанская трубка в руках с запахом заморского табака, фуражка а‑ля‑грибан с шитым крабом и, что многие уже визуально подзабыли, настоящая морская куртка – «канадка».

Телевизионный народ ахнул: типаж невероятный. Засверкали подсветки, заработала камера, сухопутный комментатор затарахтел со своими нелепыми вопросами. Впрочем, фотография, которая на этой полосе, сделана позже и в другом месте, чуть подальше от городского озера, но это он – Леонид Молчан. Мореман с большой буквы.

На взгляд вроде бы суров. Но Леонид Андреевич улыбнулся и с ходу рассказал историю из своей первой морской практики. Было это на малом рыболовном траулере. На первом курсе мореходки, когда его молодой неокрепший организм изрядно устал на приеме пойманной рыбы, он проспал очередную вахту, за что был жестко наказан треской. Конечно, пересказать его рассказ невозможно так, как он это сделал. Но было это, как принято сейчас говорить, весьма прикольно. Калининград после этой байки будоражило две недели, ведь многие знали нашего моремана. Причем в эфире показали, как гогочут сами телеведущие, от этого становилось еще смешнее. Телевизионный сюжет крутили вдоль и поперек, а герою сюжета звонили старые и новые друзья, восхищенные этой сценкой. Я эту байку запомнил навсегда и увековечил в книге «Операция «РЫ» и другие приключения капитана дальнего плавания Гурова»:

«Судно на плавной океанской волне нехотя переваливалось с борта на борт, убаюкивая тех, кто был свободен от вахты. Гуров получил доклад, что в назначенное время юнги на вахте не появились. Он расстроился, так как, во‑первых, один из них его сын, а во‑вторых, хотел лично побеседовать и проинструктировать. У каюты он встретил капитана судна, боцмана и других моряков. Молодой здоровый храп в два голоса четко доносился именно из этой каюты и далее разносился на весь коридор.

– Притомились, голубцы, – доложил боцман Гурову шепотом, – после уборки палубы…

– И что из этого следует? – строго спросил Иван Иваныч Гуров.

– Вы ж просили их повоспитывать, – заговорщически произнес боцман, показывая ему две огромные тушки пойманной трески.

– Проспали вахту, Иван Иваныч, – уточнил старший помощник капитана судна, открывая дверь каюты. – Вахта – это святое! Сейчас их проучим, чтоб запомнили.

– Ну, ну, – до конца не понял происходящего Гуров, впрочем, в таких случаях на начальство никто не обращал внимания.

Боцман Яша положил треску с разинутой пастью каждому на кровать, ближе к лицам, и начал их будить. Первым проснулся Марек и увидел прямо перед собой пасть огромной трески. Он оттолкнулся руками от рыбины и заорал:

– Акула! Акула! Акула!

Одновременно, под крики Марека и хохот присутствующих, проснулся второй юнга и свалился с кровати вниз на палубу – треска на него сверху. Он стал яростно отбиваться от нее, произнося:

– Уйди, уйди, уйди!

Мореманы ржали до потери пульса, включая Гурова, а следом за ними подключились и сами юнги.

– Прикольно! – спохватился Марек, разыскивая фотоаппарат. – А не сфоткали?

– Не‑а! – произнес боцман Яша и, удовлетворенный достигнутым результатом воспитания юнг, удалился восвояси.

– Думал, в сказку попал? – спросил у сына Гуров. – Н‑е‑е‑е… Это ты в жизнь со своим другом вляпался… Короче, не отрывайтесь от коллектива, иначе коллектив оторвется на вас».

С гражданскими экипажами я плотно поработал, будучи на гражданке, уволившись с подводного флота в 38 лет на военную пенсию. Я был заместителем гендиректора по флоту частной рыболовной компании и жадно впитывал все нюансы, пытаясь навести должный флотский порядок. Флот тогда, а это были 1990‑е годы, стоял в основном на приколе, экипажи бухали по‑черному, доворовывая по шхерам и отсекам последнее. Комсостав судов недолюбливал частников, особенно когда заявлялся кто‑то из своих, прорвавшихся в бизнес.

У военных с байками давно все в полном порядке. Я это понял, как только ступил лейтенантским ботинком на палубу большого ракетного корабля «Прозорливый» (или «Прожорливый», как его называли). Кликуху припечатали по причине поглощения этим пароходом мазута в неимоверных количествах. Старпом Сергей Елагин был главным матерщинником не только на этом корабле, но и во всей округе. Наше знакомство он начал с вопроса: «Сколькими языками владеете?» Я где‑то это слышал, поэтому подыграл ему: «Тремямя! » «Какими тремямя?» – последовал уточняющий вопрос, сопровождаемый недовольным взглядом. Прозвучал ответ: «Русским, командирским и матерным! » Старпом: «Тогда это двумямя! Потому как командирский и матерный – одно и то же!»

Леонид Молчан – главный мореман Балтики. Фото автора

Кстати, при первом же возгорании (в баковом коридоре) я оказался при старпоме – он обматюгал всех, включая АСИ – аварийно‑спасательное имущество, и надо отметить, не проснувшийся народ тут же оклемался и даже забегал в нужных направлениях. А бравая носовая аварийная партия, попутно сформированная из тех, кто попался в кромешном дыму, лихо потушила пожар.

Мне вообще везло с этим старпомом. Как только я заступал на вахту, обязательно что‑то случалось. Так, однажды ночью загорелся сторожевой корабль «Кобчик» (проекта 50, или полтинник, как говорили на флоте), стоящий у нас по правому борту. Я разбудил старпома, и тот на пару с механиком Пашей по фамилии Строй и штатной кормовой аварийной партией помчался его тушить. Мой однокашник Сергей Северов, по училищной кличке Нюрка, служил как раз на этом «Кобчике» командиром штурманской боевой части. Мы потом встретились на причале – он был в носках и шинели. Это было все, что у Сергея сохранилось после пожара, ведь каюты со всеми документами и имуществом выгорели в труху. Елагин тогда затопил артпогреба, и корабль не взорвался. Вот таким был мой первый старпом…

На субмаринах, где также довелось служить, юмор начинался с первых стихотворных слов: «Тихо журчит вода в гальюне – служба подводная нравится мне». И ведь нравилась. По крайней мере мне. Здесь не качало так, как в надводном флоте, но были свои нюансы. И главный из них, что ты никуда не денешься, если что не так. Иллюминаторов‑то нет и выпрыгнуть некуда – как будто ты в некой металлической цистерне. Главное действующее лицо на подлодке, конечно же, командир. Он обычно строгий и не забывает высказаться по поводу и без повода про некоторых подчиненных.

– Петрович, – сказал как‑то командир нашему замполиту с совсем не флотской фамилией Солдатов. – Ты меня знаешь, я в твои обчественные дела не лезу. Когда надо, даже на партбюро присутствую, выступаю на партсобрании. Но должен тебе по‑товарищески сказать: нельзя же быть таким не флотским офицером! Что вы там, в академиях, совсем, что ли, свихнулись? Какого черта ты на женсовете выдал разъяснение по суммарной зарплате, которая записывается в партбилет? Моя миссис понятия не имела о моей зарплате, а партбилет всю жизнь пролежал у меня в сейфе. В итоге она устроила мне головомойку и ревизовала зарплату за последние три месяца. Затребовала всю мою заначку, пришлось раскошелиться перед прибытием в Палдиски. Теперь не то что в кабак, в пивбар голову не высунешь. Хорошо хоть шило (спирт. – В.С.) есть, а иначе можно совсем свихнуться с такими подчиненными.

– Видишь ли, Степаныч, – настала очередь оправдываться заму. – Жена старпома на женсовете, как это принято у баб‑с, решила показать свою осведомленность в этом вопросе. Ну, а кто ей шепнул – не знаю. Врать не умею, пришлось подтвердить.

– Извини, конечно, но надо быть деревянным по пояс, чтобы за один вечер парализовать годами законспирированную систему заначки. А этого деревянного по пятки старпома я завтра же резко выдвину на очередное повышение по службе, пусть готовится в «акамедию» (речь об академии. – В.С.) Завтра же, мать вашу, правдолюбы хреновы…

Примерно так. А еще бывает, что в экипаже попадаются подводники с одинаковыми фамилиями. Как, к примеру, случилось в экипаже капитана 1‑го ранга Михаила Смирнова. В одной из своих книг у меня есть такой диалог – от имени командира:

«Я взглянул на глубиномер и задал новую глубину погружения – 300 метров. На нижней палубе отчетливо прозвучала команда командира отсека Дударкина:

– Смирнов! Ко мне!

Я сначала не понял. Он что, издевается? Орет на весь отсек: «Командир, ко мне! » Наверное, у него борзометр зашкалило. Внизу опять прозвучало:

– Смирнов! Ко мне!

Я в ответ проорал:

– Дударкин! Ко мне!

Наступила пауза. Потом послышались звуки бегущих ног и появился сам командир отсека.

– Товарищ командир! Лейтенант Дударкин по вашему приказанию прибыл!

– Дударкин! У тебя, похоже, мозги развернулись в обратную сторону. Ты что орешь: «Смирнов, ко мне! То есть «товарищ лейтенант, капитан 1‑го ранга Смирнов по вашему приказанию прибыл? Так что ли?»

– Прошу прощения, товарищ командир, но я вызывал матроса Смирнова. В последнее время он разболтался – вот я его и воспитываю.

– Ну и...

– Стал повиноваться.

– Имей в виду, лейтенант, еще раз меня вызовешь – пеняй на свои куриные мозги. Понял?

– Так точно!

– Гуляй отсюда!

Дударкин убежал «гулять» палубой ниже. В центральном посту командиры подразделений и вахтенные, присутствовавшие при разговоре, пытались всячески сдержать смех. Это плохо получалось, они, кто как мог, просто прятали лицо от командира. Механику деваться было некуда, он трясся всей своей массой при росте под два метра, норовя нарушить дифферентовку подводной лодки. В конце концов двумя своими огромными лапами он перекрыл себе кислород…

– Да не ржите вы, мать вашу! А то утопите атомоход! – не выдержал этой «картины маслом» главный по фамилии Смирнов».