Неозадаченный матрос – потенциальный преступник

Фото сайта yablor.ru

Долго отдыхать, естественно, нам не дали. Вообще, служба – не отдых. В Белом море тогда проходил испытания тяжелый атомный ракетный крейсер «Киров», и нам поставили задачу следовать в Белое море на обеспечение стрельб этого монстра. К слову, рубежи нашей большой страны омывают многие моря и океаны. Но испытания наиболее серьезного оружия кораблей проводятся именно в Белом море. Видимо, чтобы никто не подглядывал – все-таки берега этого моря принадлежат исключительно России.

Две недели готовились к походу, изучали северный морской театр, получали и корректировали карты, отрабатывали плавание в осенне-зимний период, получили и установили парочку приемников новых радионавигационных систем.

«Черная сотня» моряков-разгильдяев уволилась в запас. Личный состав обновился, но опытных моряков, естественно, поубавилось. Тут впору вспомнить, что офицерский труд сродни Сизифову. Только из тюхи-матюхи сделаешь моряка, а он раз – и в запас! А следующий тюха ему уже в затылок дышит. В общем, в назначенный день вышли из базы и направились в Белое море.

Всю дорогу сильно штормило. Ветер дул со скоростью 20–22 м в секунду, волнение достигало семи баллов. Я обратил внимание на то, что практически не укачиваюсь. И не мутит даже. Немножко себя зауважал, хотя это не моя заслуга, а всего лишь особенности физиологии. После горла Белого моря стало поспокойнее. Кольский полуостров все-таки прикрывал от ветров, хоть и немного. Зато навигационных опасностей в Белом море хватает. Не задремлешь. Ничего, освоили и Беломорский театр. Нормальный театр, только простора не хватает. Через несколько недель вернулись в Североморск. Поставленную задачу выполнили на «хорошо», никто особо не ругался.

Но в воздухе запахло чем-то новым. То есть длительным плаванием или, проще говоря, боевой службой. Был где-то февраль-март 1980 года, когда эти слова – «боевая служба» – впервые прозвучали в кают-компании корабля. Но до нее, до боевой службы, было еще далеко.

Много раз выходили на поиск подводных лодок, на выполнение торпедных и артиллерийских стрельб, ракетных стрельб и минные постановки. На учениях и тренировках доводили отдельные действия до автоматизма. Я чувствовал себя винтиком в сложном механизме корабля, набирался опыта и с гордостью носил знак «Гвардия» на правой половине груди.

Наступило лето, а с ним и полярный день. У нашего командира не складывались отношения с командованием бригады. Причина мне неизвестна. В итоге 19 июля 1980 года на гвардейский бпк «Гремящий» прибыл наш новый командир – капитан 3 ранга Владимир Григорьевич Доброскоченко. И началась у нас жизнь, как на птичьем дворе: «Как поймал – вдул!» Это был неутомимый, очень внимательный офицер, от которого не ускользала ни одна мелочь. Как в его голове умещалось столько всего разного, просто непостижимо. После первого обхода корабля состоялось совещание офицерского состава корабля в кают-компании. Первыми словами командира на этом форуме были: «Все равно советская власть будет восстановлена!»

Потом посыпалось, как из рога изобилия:

– Внешний вид неудовлетворительный. Строевая выучка – ноль целых, ноль десятых!

– Контроль над личным составом отсутствует.

– Матчасть неисправна, так как отсутствуют надлежащий осмотр и проверка оружия и технических средств.

– Дисциплинарная практика неудовлетворительная. Как положено? Командир отделения, старшина команды, командир группы, командир БЧ, и только затем принимает меры командир корабля!

– Любое построение начинать с проверки личного состава, затем инструктаж, развод, затем контроль над исполнением отданных приказаний.

– Форма одежды на корабле объявляется в 6.45. Требовать неукоснительного соблюдения формы одежды. У каждого матроса должен быть один комплект белого и один комплект синего рабочего платья.

– До понедельника выставить банки вместо отсутствующих плафонов.

– Требую конкретности, конкретности во всем!

– Вы записывайте, записывайте. Я потом посмотрю, что вы записали.

– Те недостатки, которые мы имеем на корабле, идут от того, что не каждый выполняет свои служебные обязанности. Заставлять надо матроса, контроль над ним должен быть. Пока мы много говорим, но мало делаем. Последнее предупреждение по построениям, по всем учениям.

– Форма одежды при заступлении в наряд, на дежурство и вахту не подлежит критике. Товарищ Зубарев (командир минно-торпедной боевой части), у вас китель тоже не подарок к 8 Марта.

– Если вы получаете хоть какие-нибудь деньги, то приносите хоть какую-нибудь пользу!

– Помните, неозадаченный матрос – потенциальный преступник!

И в финале:

- Передаю слово заместителю командира корабля по политической части.

Большой зам начал что-то неуверенно лопотать про то, что нам следует делать в свете требований какого-то (не помню номер) съезда партии, потом про требования министра обороны, потом про требования главнокомандующего ВМФ, плавно перешел к требованиям командующего Северным флотом, командира эскадры, командования бригады. «Ну, надо же, никого не пропустил», – подумал я и обернулся. Сменившийся с вахты Коля Рыманов уперся лбом в спинку впереди стоящего стула и не шевелился. «Свет требований озаряет спящую голову моего коллеги», – подумалось тогда мне…

Совещания проводились с завидной регулярностью, чего прежде у нас не наблюдалось. С каждым совещанием гайки закручивались все сильнее. Только теперь мы узнали, что такое порядок. Раз в неделю командир облачался в матросскую робу с пришитыми погонами капитана третьего ранга и пролезал корабль с носа до кормы по всем внутренним помещениям, включая закоулки, куда нога человека не ступала с самой постройки корабля. Доброскоченко был неутомим. Его глазами мы увидели наш корабль в новом свете, и мы поняли наконец, в каком бардаке живем. Методы решения вопросов иногда удивляли своей новизной. 15 августа на утреннем построении офицерам было объявлено, что в 16.00 будет объявлена «боевая тревога», и до тех пор, пока все плафоны и лампочки во всех помещениях корабля не будут выставлены, отбоя тревоги не будет. И действительно, сыграл «боевую тревогу». И действительно, все плафоны и лампочки оказались на своих местах. А на вечерней поверке командир объявил, что за ужином обнаружил неприглядную картину: неудовлетворительное укомплектование баков посудой. На девять человек три вилки.

– Решение принять самим, – заявил Доброскоченко. – Доложить о принятых мерах до 20 августа. И по полотенцам! У каждого матроса должны быть вафельные белые полотенца. По две штуки. Одно ножное, другое лицевое. Деньги собрать с командиров отделений. Срок исполнения – три дня. После 18-го числа все нештатные полотенца будут нещадно изъяты на ветошь. Если кому-то что-то непонятно, обращайтесь, я разъясню.

«Гремящий» готовился то к рейдовым сборам, то к смотру, то к стрельбам, то к совместному плаванию с кораблями эскадры. Чего только не было. И одно накладывалось на другое, только успевай. Блокнот для записей приказаний, указаний, распоряжений и замечаний (так называемый «ЗАПИСЬДЕЛ») с трудом вмещал в себя потоки информации от «носков строго установленного синего или черного цвета» до «корректуры навигационных карт, запущенной с мая месяца текущего года», от «к 25 августа выучить строевую песню «Через три, через три зимы, через три, через три весны» до «Повышенных соцобязательств в честь очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции». Скучать не приходилось.

Идя на службу из дома, я точно знал, что получу «фитиль» за что-нибудь. Правда, точно не знал, за что, но то, что это произойдет, не сомневался. Вспоминаю доходчивые слова командира: «Нам советская власть дала достаточно прав, чтобы поставить на место любого, повторяю, любого разгильдяя. А если у вас что-нибудь не получается, моя каюта и каюта замполита для вас открыты». Это были золотые слова Офицера с большой буквы.

Но, как бы то ни было, почти через год мы были готовы к длительному самостоятельному плаванию, к той самой боевой службе. А командир наш, кстати, дослужился до двух адмиральских звезд и стал заместителем командующего Северным флотом.