С курорта – на войну

Присутствие советских кораблей в отдаленных районах мира зачастую оказывалось связанным с боевыми действиями. Фото Reuters

Практически год экипаж нашего гвардейского большого противолодочного корабля (БПК) «Гремящий» готовился к длительному самостоятельному плаванию (см. «НВО» от 09.10.20), проще говоря, к боевой службе. И вот наступил этот день – 15 июня 1981 года. Торжественное построение на причале. Напутственные слова комбрига капитана 1 ранга Александра Ивановича Фролова. Оркестр, «Прощание славянки», и в путь!

На выходе из Кольского залива накрыл снежный заряд. Видимость не превышала 150 метров. Выходили с помощью радиолокатора и радиолокационной приставки «Пальма». Палуба покрылась приличным слоем снега, который, впрочем, скоро растаял. Даже солнышко выглянуло из-за угрюмых северных туч. За нами как привязанная шлепала «Марьята»: норвежское судно радиотехнической разведки, наш извечный попутчик.

Обстановка на корабле, как говорится, устаканилась и вошла в нормальное русло: вахта, подвахта, отдых. Несмотря на кипучую энергию командира – капитана 3 ранга Владимира Григорьевича Доброскоченко, ему хватило ума не дергать экипаж учениями и тренировками. Во всяком случае, первую неделю. На рубеже Нордкап-Медвежий «Марьята» отвязалась от нас и пошла следить за нашими кораблями, как только те высовывались из Кольского залива.

Прошли Бискай, Гибралтар, почти обогнули Западную Африку и получили задачу прибыть в Гвинею, порт Конакри. Это был мой первый заход в иностранный порт в офицерском статусе. Впрочем, это я загнул немножко. Только командир может сказать: «Я заходил…», все остальные: «Мы заходили…» В столице Гвинеи мы стали на якорь рядом с островом Тамара, с ударением на последний слог. Как и все остальное, потому что государственным языком в Гвинее является французский.

На борт прибыл офицер связи младший лейтенант Жан-Пьер Кутино и сообщил, что для нашего экипажа приготовлена культурная программа: посещение острова Тамара с купанием на пляже, поездка в Киндию (местечко, где располагался советский центр по изучению тропических болезней) и много чего еще.

Я был офицером связи нашего корабля, так как неплохо объяснялся на товарно-базарном английском. Но в Гвинее английский был не нужен. И моя функция заключалась в том, чтобы расплачиваться с Жан-Пьером за привезенные диковинные фрукты вроде авокадо и гуаявы собственным одеколоном и мылом, припасенным для обмена. А по-русски Кутино и сам неплохо говорил, так как несколько лет учился в Советском Союзе.

На следующее утро спустили спасательный баркас и первая группа моряков во главе со старпомом отправилась на остров Тамара купаться. На острове всех построили, и Жан-Пьер провел инструктаж, рассказав, что в местном лесу водится небольшая, но очень опасная змея. Называется мамба, прозвища – «Пятиминутка» или «Смерть всадника». Во времена колонизаторов эта пресмыкающаяся гадина доставляла немало хлопот именно шевалье, бросаясь на них прямо с ветвей деревьев. Лес начинался всего в нескольких метрах от пляжа,

После инструктажа моряков отпустили, и они разбежались играть в футбол, купаться, загорать и всячески развлекаться. Прошло несколько минут – и группа матросов, весело щебеча, подбежала к офицеру связи гвинейского флота и принесла на палке ту самую «смерть» зеленовато-черного цвета. Разумеется, уже дохлую. Жан-Пьер, несмотря на вполне себе темный цвет кожи, побледнел и потерял дар речи. «Такая, что ли?» – резвились морячки.

Старпом по просьбе Кутино приказал выкопать в песке почти метровую яму, в которую и сбросили несчастную змею. Оказалось, что, если наступить на голову даже мертвой мамбы, может не поздоровиться. Яму закопали, искупались, позагорали и вернулись на корабль. Следующая группа отправилась на остров после обеда и инструктажа уже самого командира корабля. А с ним шутки были плохи.

Каждый день примерно в 16.00, как по расписанию, небо затягивалось сплошными тучами и с неба срывался тропический ливень. Видимость – ноль. Мы подавали сигналы тифоном, как в тумане. А личный состав выгоняли на верхнюю палубу помыться. С мылом и с мочалками. Нельзя же упускать такой подарок природы. Через полчаса удовольствие заканчивалось, и все шли сушиться.

Как-то раз на переходе в Африку, принимая топливо и пресную воду от танкера, мы организовали баню. Не сауну, а просто чтобы помыть моряков, пока бежала пресная вода, заполняя наши танки.

Наш секретарь парторганизации Коля Рыжих, сменившись с вахты, разумеется, тоже спешил смыть грязь и пот. Но произошло то, что должно было произойти. Коля намылился, и вода кончилась. Наши цистерны были полны, шланги отсоединили, танкер отвалил, наступил режим экономии. А Коля-то намылен. Тогда он, как в комедии «12 стульев», стал звать хоть кого-нибудь.

Мы, три офицера, увидев масштабы бедствия, постигшего соратника, потянулись к раковине. Каждый взял по чайному стакану, набрал холодной воды из бачка и отправился вызволять друга. И так по кругу, раза по три-четыре. Надо было видеть Колину физиономию, когда он ополаскивался холодной водой порциями по 250 граммов. Мы Николая уважали, но было очень смешно, а мозгов у нас еще не хватало.

Потом была экскурсия в Киндию в сотне с лишним километрах от Конакри. В Киндии находился памятник той обезьяне, которая снялась в старом фильме «Тарзан». Был еще питон по кличке Петя, абсолютно инертный тип, готовый позировать сколько угодно. Холодный питон обнимал нас, как родных, и снимки получились замечательные.

Из Киндии поехали купаться на водопад. Он назывался очень романтично: Фата невесты – Вуаль де Марье. Вода срывалась с двухсотметровой высоты и разлеталась тысячами брызг. Капли достигали размеров грецкого ореха. Мы поплавали в озерке у подножия водопада, охладились как следует и отправились на корабль.

В Конакри стояли около трех недель. За это время подготовились к переходу в Луанду, столицу Анголы, где шла гражданская война. Там была куча противоборствующих сторон: ФАПЛА – Народная армия Анголы, ФНЛА – Национальный фронт освобождения Анголы, УНИТА – националисты под руководством некоего Савимби, отряды СВАПО из Намибии. Кубинский контингент, советские советники, регулярные войска из ЮАР. В общем, Ноев ковчег при пожаре во время наводнения.

В Луанде расслабляться уже не приходилось. Сразу была организована ППДО (противоподводнодиверсионная оборона корабля), спущен рабочий катер, вахте выдали гранаты и автоматы. С борта производилось гранатометание. При ППДО оно необходимо, чтобы уничтожить возможных боевых пловцов противника. Плотность воды в несколько раз превышает плотность воздуха, и гидродинамический удар при взрыве гранаты уничтожает все живое в радиусе 40 метров.

Но жизнь на корабле не замерла. В Луанду приехали советские артисты. Они дали отличный концерт прямо на причале. Командир пригласил Иосифа Кобзона в кают-компанию на ужин. Ужин продолжался до утра. Иосиф Давыдович много пел, пил наравне со всеми, но совершенно не пьянел. Я, как мог, аккомпанировал артисту на гитаре. Около шести утра Кобзон уехал. Но вскоре вернулся с двумя канистрами, подозреваю, что с пивом. А покидая борт, нес трехлитровую банку соленых огурцов, банку воблы и буханку черного хлеба. Этого в Луанде нельзя было найти ни за какие деньги.

В конце июля мы получили задачу следовать в Мосамедиш, южный порт, через который шло снабжение вооруженных сил Анголы и патриотов Намибии, которых юаровцы вытеснили в Анголу. Снабжением занимались советские сухогрузы и кубинские транспорты. Возили стрелковое вооружение, боеприпасы, запчасти, артиллерийские орудия, продовольствие, медикаменты. С нами были сторожевой корабль «Ревностный» и БПК «Таллин».

На «Гремящем» располагался штаб 30-й отдельной бригады во главе с комбригом капитаном 1 ранга Литвиновым. Мы связались с береговыми частями ПВО, поделили зоны ответственности. Дальше всех стрелял БПК «Таллин» с ЗРК «Шторм» – до 40 км. Потом наш ЗРК «Волна» и две береговых ЗРК «Печора» – до 25 км. Потом «Ревностный» и «Таллин» с ЗРК «Оса» – 11 км. Получалась довольно глубокая и хорошо эшелонированная ПВО.

Вскоре началось. Мы вступили в боевые действия по обороне порта Мосамедиш от ударов авиации ЮАР. Каждый божий день начинался и заканчивался боевой тревогой. Ночи тоже не отличались спокойствием. Каждые несколько часов следовал доклад операторов РЛС об обнаружении очередной групповой воздушной цели. Этими целями являлись группы, как правило, из четырех-шести реактивных «Миражей» или турбовинтовых «Канберр». Обнаружив сигналы наших РЛС, вражеские летчики разворачивались и уходили. Но не на аэродромы базирования. Возвращаться с боезапасом бомб было нельзя, потому что при посадке можно было взорвать собственный аэродром. Они высыпали смертоносный груз на головы мирных жителей и только потом возвращались на базу. Через несколько часов после налетов приходили сообщения, что такой-то населенный пункт уничтожен, столько-то убитых, столько-то раненых. Командир корабля все 28 суток практически не сходил с мостика. Мы с моим командиром БЧ-1, старшим штурманом, всегда были в штурманской рубке, практически за спиной командира корабля.

Места якорных стоянок меняли незакономерно, но часто. ППДО осуществлялась круглосуточно. Эпизодически выполнялись артиллерийские стрельбы из двух счетверенных артустановок ЗИФ-75 по учебной воздушной цели – наполненному гелием метеозонду с радиолокационным отражателем. Мы в этих тренировках особо не нуждались, но грохоту они давали много.

За время обороны ни одна бомба так и не упала на главный южный порт Анголы. Задача была выполнена полностью. «Таллин» и «Ревностный» пошли в Индийский океан, а наш «Гремящий» вернулся в Луанду.

Несколько дней отдохнули, позагорали, покупались на местном пляже. Анголане, как они себя называли, поеживаясь, показывали нам, что купаться не сезон, холодно. Это при температуре воды +22 градуса. Искупать бы их в Балтийском море... Были экскурсии в форт Сан-Мигель, где бережно сохраняются памятники завоевателям-португальцам.

Было несколько встреч с кубинцами. Они все ждали, когда мы попадаем под столы, ведь неразбавленный ром кубинцу смерть. А нам после «шила» сплошное удовольствие. На соревнованиях по стрельбе из автомата я победил лучшего кубинского стрелка. И начальник штаба кубинского батальона не единожды за столом поднимал за меня тост: у них особо ценятся военно-прикладные виды спорта.

Нам дали заходы в Того (порт Ломе) и в Гану (порт Тема). В Того получили местные деньги. Сходили в город, где накупили всякой всячины, не торгуясь, а надо было торговаться! Местные торговцы не уважают тех, кто покупает не торгуясь. А мы, привыкшие к стабильным советским ценам, даже не задумывались, что может быть по-другому.

У нас оставались какие-то деньги, и командир разрешил истратить их прямо на причале, где стояло небольшое кафе, точнее пивная. Мы вошли и заняли столик. За соседним столом сидели гражданские моряки с шведского судна. Они поняли, что мы советские: мы были в форме. У нас с собой была вобла из только что открытых банок. Запах донесся и до шведов. Мы заказали стандартные сосиски и по бутылке пива «Бенин», другого не было. Обратили внимание, как шведы макают сосиску в горчицу и отправляют в рот. Мы-то начали с воблы. И тут наш мичман-продовольственник сообразил: «Минуточку, я мигом». Взял горчичницу с нашего стола и исчез. Прошло минуты четыре, и плошка с горчицей вернулась на свое место на столе. За это время мы угостили шведов воблой, а они прислали нам по бутылочке пива. Братство флотов!

Пока наши братались со шведами, горчица перекочевала на соседний стол. Вобла кончилась, стали закусывать сосисками. Надо было видеть физиономию того шведа, который, как обычно, обмакнул сосиску в горчицу, и отправил ее в рот. У него был такой восторг на лице, что у нас на глаза навернулись слезы от смеха. Горчица-то была наша, свежая, корабельная. Швед чуть не задохнулся от такой подставы, прополоскал рот пивком и рявкнул: «Гарсон!»

Официант прибыл на место ЧП. Швед что-то доходчиво объяснил более чем взрослому «мальчику». Тот взял с тарелки сосиску, обмакнул ее в горчицу и откусил с половину. У официанта чуть глаза на лоб не вылезли! Минутное замешательство. Потом кто-то из шведов родил, показав пальцем в нашу сторону: «Рашн джоук!»

Обстановка разрядилась, все дружно заржали. Теперь уже нам пришлось отправить на соседний стол пять бутылок пенного. Остатки валюты быстро иссякли, и мы, пожав руки шведам, отправились на родной борт.

Стоянка в Ломе была недолгой, всего неделя, мы снялись и пошли в Гану. А после недолгого отдыха нас опять отправили в Луанду.