Громкость, чуткость, толерантность

Прапорщик может заговорить на любом языке. Главное – интонация. Кадр из сериала «Солдаты». 2006

Наверное, многие из нас ловили себя на мысли о том, что слишком громкие разговоры на улицах Москвы приезжих из Средней Азии, друг с другом или по мобильнику, не укладываются в рамки приличий. А уж громкие восклицания тех же приезжих, полные непривычных для нашего уха звуков, откровенно раздражают.

На замечания по этому поводу гости столицы обычно реагируют с удивлением, не понимая, в чем же они провинились. По большому счету, в такой манере разговора нет ничего предосудительного, принимая во внимание особенности артикуляции звуков восточных языков, требующих напряжения голосового аппарата и соответственно непривычного для европейского уха громкого произнесения слов.

Вспоминается, как по прибытии в первый отпуск из Сирии мы были приятно поражены не только необычной после годичной разлуки красотой наших соотечественниц, но и непривычной тишиной на улицах наших городов. Так что, если быть объективным, следует говорить не о преднамеренном эпатаже гостей с Востока или равнодушии к окружающим. А просто о непреднамеренном несоблюдении неписаных правил и незнании нюансов разговорной практики, невольно раздражающих хозяев.

Мы же, военные переводчики-арабисты, до выезда на Ближний Восток прошедшие ускоренный курс обучения в ВИИЯ довольно сложной фонетике (не говоря уже о грамматике в целом) арабского языка, были морально подготовлены к восприятию гортанных и прочих необычных звуков местных говоров. Как и к уровню шума окружающей обстановки в целом.

Хотя, следует признать, уже на месте нам пришлось весьма существенно корректировать произношение и тщательнее выговаривать слова, чтобы нас адекватно понимали местные жители, с которыми мы общались и которым адресовался перевод.

Командирский голос

В ходе процесса перевода порой возникали неординарные ситуации, сопряженные не только с трудностями произношения. В неординарной обстановке военной службы имели значение и другие факторы. В связи с этим вспоминается почти анекдотичный случай, имевший место в моей переводческой практике.

Как-то весной 1972 года я на период учений с боевой стрельбой был временно прикомандирован к советнику танкового батальона 68-й пехотной бригады, входившей в состав нашей дислоцированной на Голанских высотах дивизии. Танки батальона (три десятка машин Т-34) ночью, чтобы не заметил противник, были выведены с переднего края обороны. Танки погрузили на трейлеры и поротно по объездному шоссе перебросили на расположенное севернее Дамаска танковое стрельбище, входившее в комплекс полигонов под названием Абу-Шамат. Процедура стрельбы заключалась в поочередном выполнении упражнений: одна рота стреляет, а две другие в это время готовятся к стрельбе, тренируясь невдалеке.

Стрельбище было некомфортным и представляло собой пустыню с белым как сахар песком, по консистенции напоминавшим пыль или сахарную пудру. Пыль моментально впитывалась в форму и проникала всюду, включая рот, нос и уши. Не спасали даже выданные тыловиками черно-белые и красно-белые марлевые – как их в народе называли, палестинские – платки.

Как и положено, на местности были обозначены соответствующие рубежи и мишенная обстановка в виде фанерных щитов, установленных на удалении нескольких сотен метров. Забегая вперед, отмечу, что стрельба представляла собой поистине завораживающее зрелище. Вышедший из ствола танкового орудия снаряд летел к цели, невидимый глазом, но оставлял на песке быстро движущийся и хорошо заметный след в виде узкой полоски вьющейся пыли. Я уже не говорю о впечатляющих последствиях попадания снаряда в цель!

Перед началом стрельбы, как и положено по уставу, на исходном рубеже выстраивались в линию 10 танков с работающими двигателями на расстоянии в 10 м. Получалась шеренга в 100 м по фронту. Перед каждым танком перед началом стрельбы в одну шеренгу построились и все четыре члена экипажа.

Мы с советником подполковником Виктором П. встали сбоку, у крайнего танка, чтобы все видеть и никому не мешать. Наш советник, поначалу с удовлетворением окинув взором эту величественную картину, вдруг говорит мне: «Непорядок! Экипаж последнего танка построился на метр впереди остальных. Крикни им, чтобы сделали пару шагов назад!»

Я заметил, что вряд ли смогу перекричать шум одновременно работающих 10 танковых двигателей. Но все же что есть мочи крикнул. Однако даже экипаж рядом стоящего танка никак не прореагировал на мой вопль.

Советник посмотрел на меня укоризненно и сказал: «Чему вас в ВИИЯ только учат! Надо вырабатывать командирский голос. Я тебе сейчас это продемонстрирую. Ну-ка, как будет по-арабски: «Крайний экипаж! Сделать два шага назад!»?» Я сказал ему, и тут поистине случилось чудо! Советник так гаркнул, что я чуть не оглох, а все 10 экипажей со страху сделали два шага назад!

Конечно же, арабы быстро разобрались, в чем дело, и перестроились, как надо. А я уяснил на данном примере, что такое «командирский голос».

Анекдот – дело нешуточное

Среди прочих проблем, связанных с переводом, весьма значительную трудность представляло доведение до собеседника сути и смысла шуток и анекдотов. Главной загвоздкой при этом было далеко не одинаковое восприятие бытовой действительности представителями нашей страны и местного арабского населения. Различались этические нормы и правила приличий, и в частности традиции употребления ненормативной лексики. Попутно следует заметить, что неординарные и смешные истории из сферы международных отношений гораздо проще для перевода и понимания кем бы то ни было и в любой стране.

Однако в изложении рассказчика краткой смешной истории, то есть анекдота, часто присутствует и некий колорит, скрытый нюансах. Эти нюансы непросто уловить переводчику. И еще труднее донести до адресата – причем так, чтобы это было смешно. В этом-то и заключается особое искусство перевода.

Мой ушлый товарищ, например, чтобы не заморачиваться с объяснением нюансов, сопутствующих смешной истории, но понятных во всей красе только тому, кто рассказывает анекдот, придумал оригинальный выход. Он выучил наизусть несколько арабских более или менее нейтральных, но смешных анекдотов, которые в случае надобности и рассказывал арабам – вне зависимости от того, что говорил советник.

При этом оставались довольными все: и советник, который был удовлетворен реакцией собеседника, и адресат, то есть араб, которому не надо было долго растолковывать непонятные ему реалии. Я уже не говорю о радости находчивого переводчика!

Помимо знания языка и местных реалий, на умение перевести анекдот весьма существенное влияние оказывает наличие здорового чувства юмора у рассказчика, у слушателя и у переводчика. Иначе может сформироваться атмосфера, мягко говоря, не способствующая взаимопониманию.

На основании личного опыта могу констатировать, что чувство юмора у арабов – например, у сирийцев и особенно у иракцев – в целом сродни нашему. Что облегчало контакты и даже способствовало формированию дружеской обстановки.

Позже, когда по роду службы пришлось выезжать в Западную Европу и США, я познакомился с особенностями восприятия юмора и в среде военнослужащих некоторых западных стран.

Пресловутый английский юмор

В особую когорту выделялись, конечно же, англосаксы – особенно британцы с их широко известным английским юмором. Сами они считают свой юмор изысканным и утонченным. Но существуют и те, кто не разделяет такую оценку, считая английский юмор скорее пресным, нежели остроумным. И в этой связи сам английский юмор порой превращается в мишень для шуток и анекдотов. Приведу такой пример из своей житейской практики.

В начале нулевых годов, в пик очередной разрядки в международных отношениях мне в составе российской военной делегации довелось участвовать в международном семинаре по военно-политическим вопросам, организованном в Лондоне редакцией всемирно известного справочника «Джейнс». По завершении интересных и полезных дискуссий хозяева организовали в одном из престижных отелей прием, на который были приглашены члены многочисленных делегаций из стран Европы и США.

Хозяева рассадили гостей таким образом, чтобы за каждым столиком оказались по возможности представители разных стран. За нашим столиком помимо меня сидели несколько хозяев-британцев и гостей из других стран. А также модератор – приветливая женщина в возрасте, представившаяся сотрудницей одного из отделов редакции справочника. Как выяснилось позднее, она была дочерью эмигрантов из какой-то восточноевропейской страны.

По мере углубления знакомства обстановка за столом заметно смягчилась. Британцы взяли инициативу в свои руки и стали рассказывать забавные, по их разумению, истории. При этом они заразительно смеялись собственным шуткам, не казавшимся, однако, очень уж смешными остальным собеседникам. Гости из приличия лишь слегка улыбались.

Я решил внести свою лепту и рассказал анекдот, который услышал буквально пару месяцев назад от немецкого офицера. Дело было в Германии, во время инспекции объектов Бундесвера в рамках проверки выполнения Договора об обычных вооруженных силах в Европе. Анекдот был достаточно емким: «Рекламная акция! Новый национальный англосаксонский коктейль под названием «Балбес»: 50 г коньяка «Хеннеси» 40-летней выдержки и 200 г колы в одном фужере!»

Тогда этот в целом безобидный анекдот произвел хорошее впечатление как на немецких, так и на российских офицеров. Но на всякий случай я решил опробовать его на женщине-модераторе, которая внушала мне доверие своей рассудительностью и доброжелательностью. С ее разрешения я полушепотом рассказал ей анекдот. Она заразительно рассмеялась, но вдруг стала серьезной и сказала: «Ни в коем случае не рассказывайте его в этой компании! Англичане, учитывая их своеобразный юмор, точно не поймут, да еще и обидятся на вас!»

Так я еще раз убедился, что, во-первых, чувство юмора у англичан действительно своеобразное. И во-вторых, что юмор – довольно щекотливое, весьма серьезное и даже ответственное дело.