Главное – нейтрализовать лоцмана

В 1980-е годы Триполи был жемчужиной побережья Северной Африки. Фото РИА Новости

Боевая служба в Средиземном море эскадренного миноносца «Безупречный» в 1987 году была в моей биографии третьей. Мы стали хорошо разбираться в своих специальностях и могли выполнить практически любую поставленную задачу. Сами себя зауважали, но не зазнавались. Мы уже четыре с лишним месяца бороздили Средиземное море, когда нам дали заход в Триполи.

Я как штурман заранее проработал все маневры на карте самого крупного масштаба, так что имел представление о предстоящих телодвижениях. При входе в порт нам зачем-то дали лоцмана. Лоцман, араб, говорящий, разумеется, на английском, занял место на мостике возле командира и начал что-то уверенно лопотать. Я, сын старшего смены лоцманов Калининградского морского порта, уверенно вел корабль к причалу. Лоцмана надо было нейтрализовать. Командир вызвал начальника службы снабжения и попросил наш фирменный напиток и пару бутербродов.

Фирменный напиток представлял собой спирт с щедрым добавлением вишневого сиропа, эдакий «вишневый ликер». Через 10 минут лоцман перестал комментировать мои доклады командиру. Вскоре подошли к причалу, выделенному для швартовки, где нас ожидали два буксира. На причале были построены две швартовные команды в спасательных жилетах желто-розовой расцветки. Без помощи буксиров прижались точно к месту швартовки. Швартовались буквально несколько минут. На причале аплодировали, как в самолете при посадке. Флаг перенесли на ют, подняли гюйс.

На причале ждал чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Социалистической Народной Арабской Ливийской Джамахирии со свитой. У нас на юте был выстроен почетный караул.

Ребят подбирали еще в базе: 20 человек и двое запасных. Все ростом выше метра 80. Новые белые голландки с невыцветшими гюйсами и новые тельняшки. Белые наглаженные брюки, белые парадные ремни с надраенными бляхами, белые перчатки, белые бескозырки с черными лентами и надписью «Северный флот». И необычное для флота оружие – самозарядные карабины Симонова с примкнутыми штыками, которыми пользуются роты почетного караула на парадах.

Слаженность поражала, так как отрабатывалась каждый день. Ребята жонглировали карабинами, как игрушечными. Возглавлял почетный караул капитан-лейтенант Васильев с золотым аксельбантом, тоже не хилого роста и выдающейся строевой выучки. Почетный караул смотрел на посла сверху вниз, как 33 богатыря из сказки Пушкина.

Во дворце ливийского руководителя Муаммара Каддафи был дан прием. Форма одежды парадная. Было нас человек 30 офицеров и мичманов. К борту подкатил белый автобус. По пути секретарь из посольства рассказал нам про местные обычаи. Мы поерзали, ощупывая в карманах плоские фляжки с шилом, когда он рассказал, что в Ливии сухой закон и за употребление спиртного можно угодить в тюрьму. Зато про народ мы слушали с удовольствием. Какие льготы были у граждан Ливийской Джамахирии, можно прочитать в интернете, хотя дело это уже прошлое.

Приехали, осмотрелись. Громадный зал, огромный стол, составленный кругом, с белыми крахмальными скатертями, как на свадьбе. Столы ломились от закусок и фруктов; бутылки только с минеральной водой и соками. Рассаживались через одного: наши чередовались с ливийскими офицерами. Налили в бокалы, выпили за дружбу и сотрудничество. Появились официанты-мужчины, принесли что-то вроде бобов в остром томатном соусе. Не пообедав на корабле, мы с аппетитом принялись за них. Через три минуты опять появились официанты, отобрали недоеденные бобы и поставили перед каждым по тарелке риса с мясной подливкой. Мы перестроились и нажали на рис. Через три минуты принесли жаркое с картошкой. Мы перестроились и нажали на жаркое. Но через три минуты опять появились официанты и принесли пасту с ветчиной и зеленью. Перестраиваться было уже лень.

Мы вышли в уборную и сделали по глотку. Ливийские офицеры потянули носами. Многие из них учились в СССР и знали, что означает этот запах. Некоторые даже сносно лопотали по-русски. В конце приема появились салатники с водой и колечками лимона – ополаскивать пальцы рук.

13-м блюдом были королевские креветки, 14-м подали лангустов, 15-м – омаров. Но мы есть уже не могли. Мы наелись бобами с рисом! О десерте, 16-м блюде – пирожном под фруктовым соусом с фисташковым мороженым, – речи не шло вообще. Оказалось, чем выше уровень приема, тем больше блюд подается. Но нас никто не предупредил.

Вечером следующего дня, когда стемнело, к трапу подкатил легковой автомобиль. Вышли два ливийских офицера и попросили разрешения подняться на корабль на экскурсию. Дежурный отправился доложить о визите нежданных гостей. В каюте командира состоялось короткое совещание. Решено было, что экскурсию проведут штурман (я), так как им захочется посмотреть ходовой мостик, и косящий под кого-то из БЧ-7 (боевая часть управления) особист Саша Ядревский. Саша спустился за мной, объяснил обстановку, и мы вышли к трапу.

Поздоровались, откозыряли, познакомились. Ребята неплохо говорили по-русски: тоже учились в СССР, в Поти. Это упрощало задачу. Пошли по кораблю, прежде всего на ходовой мостик. Покрутили визиры, потрогали ручки телеграфа, посидели в командирском кресле. Потом Абдул предложил попробовать угощения, которые остались у них в машине на причале.

Я сразу понял, куда они клонят, но виду не подал. Отбой уже был, по коридорам не блукатили матросы, и мы в два захода вчетвером перетащили из машины в каюту особиста ящики с фруктами: апельсинами, мандаринами, яблоками, грушами, виноградом, инжиром, чего там только не было, даже арбуз. Я сходил в каюту за шилом и предложил офицерам ливийского флота выпить «по пять капель» за содружество флотов.

И Анвар, и Абдул дружно согласились. Саша подколол:

– А как же Аллах? Не накажет?

На что Анвар резонно заявил:

– Корабль железный, Аллах не видит!

Обстановка сразу разрядилась, и Саша стал пытаться добыть из гостей хоть немного информации, хоть на одно донесение. Мы угощали их папиросами, а они нас сигаретами с фильтром, они резали арбуз, а мы наливали «по пять капель». Время прошло быстро. Провожая ливийцев к трапу, мы уже испытывали к ним теплые чувства.

Перед тем как наши гости сошли на причал, Саша спросил у них:

– Как же вы поедете, у вас же за это в тюрьму попасть недолго?

Абдул слегка прищурился и сказал:

– А мы сейчас и не поедем, в машине выспимся, как следует, потом поедем.

Они отогнали универсал от трапа метров на 25, чтобы не было подозрений и намеков на причинно-следственные связи.

Мы засобирались домой. Снимались без суеты, но очень быстро. Безо всяких буксиров самостоятельно развернулись носом на выход. Выходили без лоцмана, он даже не напрашивался. Нас ждали дома. Но от командования эскадры поступил приказ проводить до Черноморских проливов китобойную флотилию «Советская Украина», которая возвращалась из Антарктики.

Надо сказать, что я вообще не слышал, чтобы кто-то из советских китобоев ходил на промысел с 1975 года. Мой отец, капитан китобойного судна, ходил в Антарктиду с 1961 по 1975 год. Потом китобойку закрыли. И тут такая встреча.

Плавбаза не представляла для меня особого интереса, а вот знакомые с детства обводы китобойцев вызвали и восторг, и тоску. Ребенком я жил на таком судне в каюте гарпунера, напротив каюты отца, и даже однажды ходил в море – из Калининграда в Лиепаю на ремонт, когда отец взял меня с собой. Весь вечер меня, 10-летнего ребенка, возбужденного гордостью, пытался уложить спать старший помощник Ольшевский. Уговорил только тогда, когда пообещал поднять меня в четыре утра и посадить в «воронье гнездо» – «бочку» на мачте для обнаружения китов, – чтобы я при приближении лиепайского порта кричал «Земля!».

По взаимной договоренности с замыкающим китобойцем вооружили канатную дорогу между ним и нами. У них заканчивалась еда, не было свежих овощей и фруктов. Их экипаж составлял всего 31 человек. Мы поделились с ними, а они угостили нас китовой тушенкой и китовой колбасой. И даже прислали пятилитровую емкость спермацета, которую потом командир делил между офицерами. Спермацет, китовый жир, вещь удивительная. Ожоги заживляет быстрее любого из лекарств. Прозрачный воск с голубоватым отливом, при попадании на кожу начинает таять от температуры тела и растекаться тончайшим слоем.

Проводили китобоев, протяжно погудели тифоном, пожелали им благополучного возвращения в Новороссийск и повернули домой. Домой! Это и предвкушение встречи с женой, и желание подержать своего ребенка на руках, и гордость за выполнение государева дела.

Бискайский залив, почти безоблачное небо, полный штиль. Несколько часов нас сопровождали дельфины, они резвились, выпрыгивали из воды и пытались обогнать наш корабль. Видели даже нечто похожее на кашалота и морскую черепаху величиной с матрац. Альбатросы парили в голубом воздухе на уровне ходового мостика. Потом пристроился французский боевой кораблик, но скоро отвалил, задымил и потерял ход. Все-таки мы шли полным ходом, 18 узлов. Видимо, старичок не выдержал.

До дома оставалось несколько дней, когда у всех разом закончилось курево. У меня была трубка, которую подарила жена. Я не пользовался ей, пока не кончились папиросы. Кстати, собираясь на боевую службу, я покупал «Любительские». Из экономии. Но при случае объяснял, что папиросы безопаснее: если папиросу оставить в пепельнице, она сразу погаснет. А сигарета с фильтром будет тлеть, и может случиться пожар. В море, как известно, качает.

Достал я трубку и закурил припрятанного табачку «Клан». В коридор потянуло вкусным. Через три минуты в дверь просунулась голова:

– Это что, трубка? Голландский? Покурить не дашь?

– Нет, – говорю, – трубку, лошадь и жену не доверю никому, сам знаешь.

– Ну, черт с ним, тогда табачку дай.

– Табачку? Возьми немножко.

Через пять минут тянуло уже из соседней каюты, но уже самокруткой из газеты. Пришел еще один проситель, пришлось отказать.

У Британских островов, где-то от Ла-Манша нарисовалась группа натовских кораблей. Провожали до линии Нордкап–Медвежий, там зона их ответственности закончилась. Но тут же появилась «Марьята», разведывательное судно НАТО, с которым мы десятки раз сталкивались на выходах из базы на учения и тренировки. Повеяло чем-то родным.

«Марьята» провожала нас до границы территориальных вод, когда мы уже нацелились на вход в Кольский залив. До заветного причала оставались какие-то три часа. Возбуждение нарастало как снежный ком. Получили добро на вход, надо было сбросить ход до 14 узлов. Да какой там! Влетели, еще час шли полным и только у острова Сальный сбросили ход до нормативного. Не знаю, что творилось на постах наблюдения и связи, но никто нам претензий не предъявил.

И вот подход к причалу, момент ответственный. Подходили правым бортом носом на осушку. Командиру докладывать уже не надо было, он все сам видел и прекрасно справлялся. Надо было оформить окончание прокладки на картах, заполнить навигационный журнал, закрыть и опечатать стол с секретными картами. Но с неумолимой силой тянуло на крыло ходового мостика посмотреть, где они, мои родные жена и сын. Выскочил, глянул, на причал пока не пускают. Быстро завершил дела, все закрыл и опечатал.

Ошвартовались, поставили трап, вооружили фалрепа, выставили вахту у трапа. Я получил добро у командира сойти на причал и найти своих. Поворачиваюсь и встречаюсь глазами с моим спецом по электронавигационным приборам старшиной второй статьи Валаускасом. Заминка на одно мгновение. За которое я понял, что для офицеров возвращение в базу – это домой, а для матросов и старшин-срочников... Столько грусти было в ироничном взгляде старшины.

Наконец я на причале. Сначала не узнал, жена похорошела, сын заметно подрос. Расцеловались, сына на руки, жену обнял, пошли в каюту. О чем говорить, не знаю. Какие-то глупые вопросы вроде: «Ну, как вы здесь?»

Только дома, после праздничного стола я понял, что пришел с боевой службы. H