Савелий Штангаров
Во флотском экипаже гири используются не только для поддержания физической формы. Фото РИА Новости
Эта история случилась в годы моей молодости, когда слова «здравия желаю» относились не к состоянию здоровья, а к блестящим на солнце погонам с двумя лейтенантскими звездочками.
Представьте: 1982 год, дважды Краснознаменный Балтийский флот, корабли ОСНАЗ (радиотехнической разведки). Еще жив Варшавский договор, вокруг СССР полно врагов-супостатов, то есть армий стран НАТО. Поэтому наш дивизион в постоянной работе, как пчелиный рой. Одни в море, другие готовятся к выходу на боевую службу, третьи в ремонте. Одним словом, прекрасное время.
НЕУМЕСТНОЕ АМБРЕ
Мне, выпускнику Военно-медицинской ордена Ленина Краснознаменной академии имени Кирова, был предоставлен в «полное распоряжение» боевой корабль ГС «Редуктор» (гидрографическое судно, оно же малый разведывательный корабль).
В придачу к должности начальника его медицинской службы я получил по наследству, как говорится, экипаж из 85 человек – матросов, офицеров и опытных мичманов. А также две вахты в сутки (с 16.00 до 20.00 и с 4.00 до 8.00) и постоянную возможность прямо в море перебраться с одного корабля на другой, чтобы продолжить обеспечение здоровья личного состава в море.
Впрочем, не все так плохо: иногда имел возможность даже сообщить своей жене и детям о переносе времени празднования своего дня рождения телеграммой.
От предыдущего доктора досталось полное отсутствие хирургических инструментов и медицинского спирта. Присутствие 12 тыс. ампул наркотиков в ящике НЗ. Двуспальная каюта с иллюминатором – то есть с видом на море. А также три бутылки мази Вишневского. Впрочем, при первом же выходе в море бутылки упали и разбились, наполнив каюту, коридор и даже камбуз незабываемым запахом. А что, пускай чувствуют присутствие медицины на корабле.
Впрочем, благодаря спирту, полученному для обтирки в море личного состава, боеготовность медицинской службы на корабле скоро была восстановлена. Появилась возможность получить хирургические инструменты, мази, лекарства, витамины для разбавления приготовленных в море напитков на основе спирта и т.д. Наркотики, правда, комиссией корабля публично были уничтожены «гиревым способом» – раздавлены пудовой гирей. И, как только начинал урчать двигатель и трястись койка, я бодро докладывал на ГКП: «Медицинская служба к бою и походу готова».
Постепенно появилось и то, что называется авторитетом. Сейчас я понимаю, что это было связано с игрой в козла и шеш-беш. С приготовлением из варенья и спирта с помощью кофеварки фирменных винных продуктов для поднятия воинского духа после бани. А самое главное – с постоянным поиском пациентов для проведения хирургических операций в море, от которых шарахались все – от командира до последнего матроса.
И, конечно, это было связано с увлекшей меня в те годы наукой – нейрохирургией, огромные фолианты по которой я приносил на ГКП во время вахты. Сослуживцы нечаянно заглядывали в эти книги, поражаясь картинкам с распиленными головами и позвоночниками, черепами и вынутыми из них мозгами (тем более что у некоторых, как я подозревал, их не было вообще).
НЕЖДАННОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
В один из вечеров командир гидрографического судна «Херсонес» капитан 3 ранга Крылов доложил командиру отряда капитану 1 ранга Владимиру Степановичу Висовеню (по прозвищу Батя), что корабль после двух неудачных попыток готов сдать задачу К-1 (готовность корабля к выходу). И соответственно получить право на дополнительное денежное вознаграждение – так называемые морские.
Именно в это момент я был отловлен на трапе родного «Редуктора» при намерении убыть домой на основании законного схода и препровожден на «Херсонес». На мои цензурные и нецензурные попытки отбиться мне на таком же лексиконе объяснили, что Батя принял решение проверить «Херсонес». И, как принято на флоте, наказать невиновных и поощрить непричастных. Поэтому лучше не выпендриваться, а принять выход в море на чужом корабле как должное.
А для пущей весомости меня временно назначили дивизионным врачом (тот как раз был в отпуске). «А раз вы теперь дивизионный док, – сказали мне, – идите на «Херсонес», там врача в данный момент нет, так что разберитесь с готовностью медицинской службы к походу». И вот в темный осенний вечер корабль отдал чалки и закачался на волнах.
Небольшое отступление. У корабельного врача нет звания – оно не имеет значения. Он просто док. На кораблях, замечу, начмедов любят. Особенно с появлением у них авторитета, а точнее, опыта и знаний.
Начальство любит за то, что медика всегда можно послать с личным составом на зарядку (не отвлекать же командира боевой части). Или с тем же личным составом погнать на учение по живучести на какое-нибудь учебно-тренировочное судно. Ничего, что доктор вылезает из горящего отсека черный как негр или мокрый как мышь: ведь он должен следить за здоровьем личного состава. А можно вообще послать на три буквы…
Офицеры корабля любят дока за приготовленные в море настойки, наличие спирта и закуски (начальник продовольственной службы проверяется доктором). Но при этом штурман мог невзначай обидеть, исправляя прокладку доктора на карте. Мех мог отключить отопление в каюте – даже когда кораблик находился в северных широтах. Старпом мог заставить выучить весь командный состав по имени и отчеству, да и просто не спускать с корабля.
Но главное – у дока есть амбулатория, где можно все. Вот об этом и пойдет рассказ.
НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ
Кроме меня на этот выход были согнаны такие же и.о. специалистов с других кораблей, попавшиеся на глаза командирам и, естественно, не имеющие своих кают. Все они притулились в амбулатории. После постановки задачи покурили, разошлись по своим проверяемым объектам. И через час снова сидели в амбулатории.
Собратья переживали за пропущенные походы в рестораны «Якорь», «Дружба», Дом офицеров и т.д. Я же думал о другом. О том, что во время постановки задачи командир отряда все реже и реже, не по обыкновению, прикуривал одну сигарету от другой. И дым в кают-компании уже не напоминал Везувий во время извержения.
В этот момент я был вызван к командиру корабля. Кэп изрек: «Все идет хорошо, основные положения Батя принял, но что-то он себя плохо чувствует, у него сильный кашель, нужно помочь. Он лежит в моей каюте, прими меры». Я предложить поставить банки, на что получил ответ: «Да».
Счастливый, я ворвался в амбулаторию с криком: «Ищем посуду под спирт!» И уже через три минуты передо мной стояли разные посудины – от полуторалитровой банки до 10-литрового ведра. В итоге я раскупорил мерный медицинский флакон с физраствором, вылив содержимое. Взволнованным массам, желающим лично присутствовать при разливе спирта, было отказано.
Бодрым шагом я поднялся к командиру и поставил на стол флакон. Если бы бутылка была от спиртного, мы бы пролетели. Командир лил спирт как будто вырывал себе сердце, потому что для Бати я потребовал медицинский спирт, а не «резиновый» (технический). Я пальцем показал отметку в 450 мл на флаконе, а все попытки уменьшить количество налитого пресекал фразой: «На Бате экономить грех, стыдно, если не хватит».
Крылов, получив информацию, что после банок пациент должен поспать три-четыре часа, тепло одеваться и не выходить на палубу, налил даже чуть больше запрашиваемого. Довольный как слон я спустился в амбулаторию – этот очаг нарушений заповедей строителя коммунизма и партийных норм.
Началась суета. Двое были отправлены на камбуз. Трое усажены за стол, им выдали вату и 20 мл спирта для протирки 30 стеклянных банок и последующей укладки их в ящик с дырками. Настоящий доктор знает, что для протирки как банок, так и всей радиотехнической аппаратуры требуется количество шила, сравнимое с одним глотком спирта. То есть делается глоток, а банкам и аппаратуре достается нежное дыхание воздушно-спиртовой смеси (и все работает, ей-богу!).
Вернулись с камбуза с закуской. Налили по маленькой, я тоже приложился, сказав: «Смотрите, не вздумайте без меня начать!» Все поклялись на материалах XXV съезда партии, я почти поверил, а зря. Громыхая банками, качаясь во все стороны от морской качки и выпитого на голодный желудок, я появился в каюте командира.
НЕУДАЧНАЯ ПРОЦЕДУРА
Командир отряда лежал на широкой кровати и даже не мог сдерживать кашель. Но острый от многолетних тренировок нос Бати сразу учуял неладное: «Пили?» На что последовал уже заготовленный ответ: «Никак нет, банки протирал».
Больному ничего не оставалась, как лечь на живот. На спине у Бати, человека восточного, волос было, мягко говоря, немало. Я быстро намазал спину и бока пациента вазелином. «Что может быть проще постановки банок», – подумал я.
Через несколько секунд стало ясно, что я глубоко ошибался. Эти неучи – штурманы, радиометристы и механики, – протирая банки, ставили их вниз дном, так что спирт стекал в центр банок. В итоге мои зажженные для вакуума банки прилипали хорошо. Но вытекающий спирт горел с волосами на спине командира отряда, создавая непередаваемый запах.
Однако легкое алкогольное опьянение лишило меня страха и чувства самосохранения. Поэтому я тупо хлопком ладони тушил возникающие очаги возгорания на спине командира отряда и продолжал устанавливать это минное поле.
Через пять минут туловище командира стало напоминать бронтозавра из «Парка Юрского периода». Я накрыл пациента одеялами, сказав, что надо потерпеть, так как «банки взялись хорошо» (медицинский термин). Спустился вниз – а в амбулатории уже открыты банки с тушенкой, идет пир горой, говорят исключительно о женщинах. Я, естественно, поддержал тему, не забывая догонять друзей по градусу.
В этот момент я совершил вторую и смертельную ошибку. Я забыл о времени снятия банок, а это 10 минут. Когда я очнулся, они уже стояли более 30 минут! Тут я мгновенно протрезвел. Сначала побежал, но, войдя в командирский коридор, понял, что если Батя увидит меня вбегающим – мне конец.
Поэтому не спеша, но, трясясь от страха, зашел в каюту. Капитан 1 ранга Висовень беспокойно крутился, а банки на его спине стучали как похоронные колокола. Похоже, пациент понимал, что что-то пошло не так, но не знал, что именно.
Как доктор могу сказать о пользе поставленных банок. Батя не кашлял, мокроту он, по-видимому, всю уже отплевал, дышал без хрипов. Кожу и остатки волос засосало в банки так, что свободного места в них не было. С большим трудом я вырывал банки из могучей спины командира. После освобождения она все равно напоминала то ли Альпы, то ли Пиренеи, то ли упомянутых доисторических гадов.
НЕИЗБЕЖНОЕ ФИАСКО
Пациент, снова укутанный одеялами, мгновенно уснул. Я же вернулся к себе. Время перевалило за полночь, народ где-то уже устроился на ночлег, так что и я упал в койку. Но недолго я видел сны (о предстоящем отпуске). Да и моим собутыльникам, а главное, командиру «Херсонеса» и старпому отдохнуть не удалось.
Колокола боевой тревоги подняли всех – спавших, дремавших на постах, пивших и трезвых. Они подняли бы и мертвых. Через пять секунд я уже бежал в кают-компанию, громыхая хирургическим инструментом и зажимами для навесного полога операционной лампы. Разложив инструменты, подготовив стерильные укладки с халатами и простынями и доложив, что медслужба находится в полной боевой готовности, вышел на правый борт. На мостике в свете прожектора стоял как монумент капитан 1 ранга Владимир Степанович Висовень. В форме. И курил папиросы.
А вокруг уже гремит: «Атака с левого борта!» Корабль меняет курс. И как апофеоз всего этого Батя бросает камбузный ящик в море и рычит: «Человек за бортом!»
И далее в том же духе. То ли Батя окончательно излечился, то ли был разъярен лечением… В общем, задачу он не принял. Вымпел «корабль в кампании» (его на флоте называют «длинный рубль») на гафеле не подняли. Морские экипажу задержали.
Неудивительно, что мое временное повышение по службе до и.о. дивизионного врача навсегда поссорило меня с командиром «Херсонеса». И моя нога больше не ступала на палубу этого корабля.
А с Владимиром Степановичем, кстати, мы дружим до сих пор.
комментарии(0)