От подъема до побега

Москва, середина 1970-х, Военный институт иностранных языков. Общежитие казарменного типа размещено в двухэтажном кирпичном здании дореволюционной постройки. На первом этаже – туалет, комната для умывания, бытовка, оружейный склад и каптерки. На втором – зал для досуга и длинный коридор, в который выходят двери спальных помещений, уставленных койками, тумбочками и табуретами.

В каждом «дортуаре» обитало по семь-восемь человек – одна языковая группа. В семь утра курсанты вставали, строились на плацу и бежали кросс по улицам микрорайона. Летом – с голым торсом, зимой – в гимнастерке и галифе. И всегда – в тяжелых яловых сапогах. Понятно, что в студеную или дождливую пору бегать в таком виде по городу не очень комфортно. Поэтому курсанты всячески пытались «откосить» от кросса. Одни отсиживались в подъездах окрестных домов, другие – в укромных уголках на территории института. Третьи заблаговременно выклянчивали у врачей справки об освобождении по причине ушибов, растяжений и прочих травм. Часто вымышленных, но талантливо изображаемых во время осмотра.

За отлынивание от физзарядки курсантов регулярно наказывали. И лишь один из них по имени Паша успешно избегал санкций. До ВИИЯ он полтора года прослужил в десантных войсках и приобрел там богатый армейский опыт.

Паша растянул сетку своей кровати почти до пола, но с помощью специальных стяжек мог возвращать ей нормальный вид и спать на ней, как все люди. А после криков «подъем» он быстро отцеплял стяжки, сетка провисала, и он устраивался в ней, как в гамаке. Чтобы заполнить возникшую пустоту, он клал на живот и пах две подушки и прикрывался свисающим до пола одеялом.

Со стороны казалось, что в кровати никого нет, и это позволяло Паше досматривать сны, пока остальные бежали кросс или метались в поисках укромного убежища. Соседи по комнате, конечно, знали о его хитростях, но молчали. Младшие командиры из уважения к «дедушке Паше» закрывали на это глаза. А непосвященные, в том числе проверяющие офицеры, заходя в комнату, не замечали мистификации.

Но судьба щедра на сюрпризы. И однажды на подъем прибыл не кто-нибудь, а заместитель начальника западного факультета, настоящий полковник, яркая и фактурная личность. Выше среднего роста и могучего сложения, он всегда был предельно сдержан и спокоен. Ходил не торопясь, как ходят видавшие виды люди. И его по-мужски красивое, словно вырубленное из камня лицо оставалось неподвижным даже в самые острые моменты.

Курсанты боялись его больше, чем кого бы то ни было в институте. Весь его грозный и мужественный облик говорил о таившейся в нем силе, как физической, так и моральной, и ни у кого не возникало желания проверить ее на себе. И хотя старшекурсники уверяли, что он не наказал еще ни одного курсанта, никто не хотел стать первым и в его присутствии не расслаблялся.

Полковнику и не требовалось наказывать провинившихся. Он действовал на них одним своим видом, магнетически внушая им безотчетный и всепоглощающий страх. Такие герои редко встречаются в жизни. Чаще их видишь в хорошем кино или театре в исполнении талантливых актеров. И надо сказать, полковник также обладал великим даром лицедейства.

Перед началом беседы с нарушителем он останавливал на нем свой суровый немигающий взгляд. И курсант тут же цепенел от страха, словно кролик перед удавом. Какое-то время полковник молча разглядывал его. Затем издавал негромкое, хриплое «кхе», словно прочищая горло перед звучной речью. И внушительным тоном интересовался: «Ну что? Месячишко неувольнения?»

Казалось бы, ничего ужасного. Но в такие минуты нарушитель ощущал себя ягненком рядом с матерым волком, завороженно хлопал глазами и желал лишь одного: чтобы этот кошмар поскорее закончился и никогда больше не повторялся.

Курсанты предпочитали держаться от полковника на безопасной дистанции и ни в коем случае не становиться объектом его внимания. Когда какой-то шутник имитировал его голос из-за угла или приоткрытой двери, курсанты моментально разбегались кто куда. Такой воспитатель был особенно ценен для заведения, переполненного отпрысками известных или просто влиятельных в стране людей.

Среди «непростых» курсантов попадались самые разнообразные экземпляры. От совершенно отвязных, неуправляемых и непрошибаемых, на которых не действовали ни командирские взыскания, ни родительские увещевания, до чрезвычайно нежных, субтильных созданий, готовых заплакать от одного строгого слова. Эти тут же звонили мамам и бабушкам, те кидались к своим мужьям, зятьям и друзьям и вместе с ними мчались на разборки в институт, где настаивали на «более чутком подходе» к их чаду.

А вот заместителю начальника факультета подобные требования не предъявлялись. Его беседы с обучаемыми всегда проходили тихо и спокойно. Он не кричал, не топал ногами, не произносил страшных или жестких слов. Курсанты и без того трепетали от его тяжелого взгляда, хриплого голоса и зловещего «кхе». И это был оптимальный метод воспитания: эффект максимальный, претензий – ноль.

Вот какой человек прибыл в то утро на подъем. Основная часть курсантов еще нежилась в постели, вместо того чтобы строиться на пробежку. И когда дневальный истерично завопил: «Факультет, смирно!» – полковник уже отрезал им единственный путь к спасению.

Проспавшие вскакивали с кроватей, хватали лежавшую на табуретах форму и, одеваясь на ходу, выбегали в коридор. Со стороны выхода уже слышался голос полковника, и курсанты, путаясь в одежде и падая, спешили в самую отдаленную, расположенную в тупике комнату. Их расчет был таков: как только проверяющий зайдет в одно из помещений, они смогут проскочить к выходу.

Однако полковник и не думал заходить в комнаты. Медленно и неотвратимо он двигался туда, где собралась основная часть нарушителей. И останавливался лишь с теми, кто боязливо приближался к нему, протягивая трясущейся рукой справку об освобождении от физо. Этих он отправлял гулять по плацу, а сам неторопливо продолжал свой путь, мерно стуча каблуками, словно Каменный гость в одноименной пьесе.

В помещениях, куда он заглядывал, уже не было ни души – все сгрудились в самой последней комнате, где проживали семь человек и куда сейчас набилось вчетверо больше. Все они напряженно прислушивались к тяжелой поступи Командора, звучавшей все ближе и ближе. И настал момент, когда глаза их обратились к единственному оставшемуся выходу – окну.

Прыгать из него на плац с пятиметровой высоты было небезопасно. Сначала надо было спуститься метра на полтора по стене, цепляясь за карниз и кирпичный орнамент. Но таким искусством обладали лишь альпинисты-любители да завзятые самоходчики, и среди присутствовавших таких были единицы.

Однако никто не хотел лишаться увольнений, горбатиться вне очереди на кухне или дневалить в праздник. Но самое главное, в то время шел отбор кандидатов на годичную стажировку за границей. А ради нее курсанты готовы были прыгнуть и с большей высоты.

И они решительно, один за другим, устремились к окну. Под ним стояла кровать, на которую курсанты вставали, а иногда и прыгали с разбега, чтобы затем перебраться на подоконник. И это была та самая койка с секретом, в которой прятался ее хозяин. Соседи по комнате не выдавали его и наступали лишь на край кровати. Но два десятка человек, не посвященных в тайну Паши, лихо прошлись по нему сапогами, и лишь лежавшие на нем подушки и одеяло спасли его от серьезных травм.

Паша был закаленным бойцом, прошедшим прекрасную подготовку в десантных войсках. Не желая выдавать себя и свое гениальное изобретение, он стойко держался под топтавшими его ногами и ничем себя не обнаруживал. Но даже если бы он и захотел выбраться из укрытия, ему это вряд ли удалось бы. Поскольку курсанты вставали и прыгали на него один за другим без малейшего перерыва.

Паша заорал лишь, когда на него ступил последний из покидавших комнату – курсант Алеша, высокий, плотный, весивший около ста кило. С его данными сложно было прыгать со второго этажа или изображать «человека-паука», спускающегося по стене. Попытка спрятаться под одной из коек окончилась неудачей: ноги торчали наружу. И когда шаги Командора зазвучали у самой двери, Алеша не выдержал и кинулся к окну.

На какое место он наступил Паше, неизвестно, но тот разразился из-под одеяла таким отборным матом, что Алеша опешил. К тому моменту на плацу уже собралась приличная толпа зрителей. Они от души смеялись над сыпавшимися со стены курсантами, но когда в окне появился Алеша, все смолкли.

Он стоял на подоконнике, картинно раскинув руки и с ужасом глядя вниз. Какое-то время он не двигался, не находя в себе сил прыгнуть. Потом обернулся, видимо, на вошедшего в комнату полковника, и без раздумий сиганул со второго этажа.

Но случилось непредвиденное: Алеша зацепил ногой за раму, и в полете его тело приняло горизонтальное положение. Стоявшие внизу ахнули. Еще секунда, и бедолага шлепнулся плашмя на асфальт. Однако тут же вскочил и со всех ног помчался к зрителям. Поразительно, но при падении он не получил даже ссадин. Что значит молодость!

Сразу после его феерического прыжка из того же окна выглянул полковник в каракулевой папахе. Он внимательно посмотрел на убегавшего Алешу и скрылся в глубине комнаты. Богатая добыча ускользнула от него, но проверяющий все же не остался с пустыми руками. Ему попался самый опытный, самый смекалистый и самый неуловимый курсант Паша. И произошло это так.

Увидев, как гигант Алеша выпорхнул из окна, полковник испугался и решил посмотреть, что с ним случилось. Для этого ему пришлось опереться коленом на койку, а весил он еще больше, чем Алеша. Паша не мог понять, кто это такой тяжелый взгромоздился на него и при этом не спешит слезать. И реакция его была очень бурной, многословной и абсолютно непечатной.

Так заместитель начальник факультета взбодрил в то утро курсантов. А вот выйдя на пенсию, он разительно изменился. Превратился в добрейшего и милейшего человека. С улыбкой рассказывал о своей службе в Военном институте иностранных языков. И его бывшие курсанты с удовольствием встречались с ним, чтобы послушать эти удивительные воспоминания.