Игорь Шелудков
Иллюстрация Pixabay.com
Полигон Дретунь – километрах в 30 от города Полоцка Витебской области. Знаменит он тем, что в 1981 году там проводились самые крупномасштабные послевоенные учения в СССР «Запад-81».
Название он получил от небольшой деревушки и одноименной железнодорожной станции, на которой имелись рампы для погрузки и разгрузки на платформы военной техники. Полигон был общевойсковым, но в основном использовался как артиллерийский. Два раза в год – зимой и осенью – вся артиллерия 120‑й гвардейской мотострелковой дивизии грузилась на эшелоны и отправлялась на полтора месяца для проведения боевых стрельб в Дретунь.
Страшный лес
Какие там красивые места! Какие озера! А сколько грибов и ягод! Рыбалка и охота! Но на полигоне нам было не до отдыха – шла напряженная боевая работа.
В 1988 году после двух-трех недель пребывания на полигоне подошла очередь, и я получил увольнительную в Минск на двое суток. Мне повезло: в Полоцк шел ЗИЛ-131, и через час я был на автовокзале. Ближайший автобус уходил на Минск часа через четыре. Это время надо было скоротать.
Случайно заметил объявление видеосалона: «Новые фильмы ужасов. Спешите смотреть!» Я купил билет и зашел в небольшой зал. Эх, лучше бы я этого не делал… После просмотра кинофильмов «Оборотень из Нью-Йорка в Лондоне» и «Кладбище домашних животных» мне за каждым углом стали мерещиться зловещие мертвецы и прочая нечисть. В голову лезли мысли: «А вдруг и моя жена – ведьма?»
Через два дня я вернулся в Полоцк и старым проверенным способом – автостопом – стал добираться до Дретуни. Но это был не мой день: одним было не по пути, другие ехали полностью загруженные пассажирами. В конце концов с тремя пересадками я добрался до своей родной деревушки на каком-то тракторе, когда уже стемнело.
Идти пешком до «поля дураков», на котором лагерем стояла родная артиллерия, надо было около километра через лес. На небе сияла огромная полная луна, но все было в тумане: видимость метр-два. Где-то вдали протяжно выли собаки. Рядом с лесом было кладбище. «Полный комплект фильма ужасов», – подумал я.
В лесу сели батарейки в фонарике, и ориентировался я, глядя под ноги на вытоптанную тропинку. В полной темноте стало жутковато. Было ощущение, что в этом лесу я не один, что за мной кто-то следит. Я гнал от себя эти мысли: «Ты же не маленький мальчик!..» И напрасно гнал. С дерева на меня с вдруг громким воплем спрыгнуло какое-то существо. Через считаные секунды я лежал с заломленной за спину рукой, лицом вниз. Сказать, что мое сердце билось так, что готово было выпрыгнуть наружу, – не сказать ничего.
– Проверь его сумку, – сказало сидевшее на мне существо человеческим голосом.
– Наш товарищ, – ответило ему другое исчадие ада, – есть и бутылка, и закуска.
Голоса нечистой силы показались мне знакомыми. Меня приподняли и направили в лицо фонарик…
– Извините, извините, товарищ майор, – раздался голос моего командира батареи капитана Виктора Шевчука. – Мы тут по приказу командира дивизиона солдат-самовольщиков ловим вместе со старшим лейтенантом Малышевым. Мы вас не узнали в такой темноте.
Говорить я смог не сразу.
– Доведите до лагеря, – еле-еле вымолвил я. – Вдруг на меня с дерева еще кто-нибудь спрыгнет!
По возвращении в Минск Витя пригласил меня в свой любимый ресторан «Арбат» поужинать. И заказал ансамблю для меня песню «У высоких берегов Уручья часовые Родины стоят». В знак примирения.
Без определенного места жительства
По прибытии в Дретунь артиллеристы сразу же ставили палатки и обустраивали лагерную жизнь. Не в обиду другим родам войск – такие полевые выходы сплачивали «богов войны». Офицерский коллектив был дружный и спаянный (некоторые шутили, что споенный, но это не так). На полигоне имелся свой казарменный городок с общежитием, клубом, казармами, баней, но нас туда пускали редко. Мы и не жалели!
– Гражданские люди деньги платят, чтобы выехать в лес, поставить палатку и пожить недельку-другую на дикой природе со свежим воздухом. А нам такое удовольствие Родина не только бесплатно предоставляет, но и полевые платит, – говорил нам начальник артиллерии дивизии полковник Александр Мишин.
Не каждый был с ним согласен. Летом туристов с палатками вокруг полигона мы видели. А вот зимой – что-то не замечали желающих отдохнуть на лоне дикой природы.
Если откровенно, жизнь в палатке все-таки имела свои преимущества. На полу толстый слой еловых веток – лапника, его ароматный запах непередаваем. А тесная печурка, в которой с треском горят дрова! На огонь можно смотреть вечно.
В тот зимний полевой выход в командирской палатке я поселился вместе с командиром самоходного дивизиона подполковником Семеном Лазурко, начальником штаба майором Игорем Виденеевым и начальником разведки дивизиона старшим лейтенантом Вадимом Епифановым.
В отличие от солдатских палаток, в которых были деревянные нары на десять человек, у нас, у начальства, стояли кровати. Печки ночью топили солдаты-истопники. По-разному они назначались. Это целая наука. В большинстве случаев отдыхавшие солдаты делили между собой ночное время по паре часов, а с утра отправлялись на полевые занятия. Истопники ближайших солдатских палаток отвечали за офицерские. Тут главное – не зевать! Кочегары часто засыпали, печка остывала, и люди, проснувшись от холода, начинали разговаривать ненормативной лексикой – в адрес истопников неслись проклятия. Помню, один из бойцов уснул, засунув руку с поленом в печку. Бушлат задымился, и палатку до утра проветривали. Было не до отдыха!
Так вот в тот полевой выход нашу палатку обслуживал рядовой Нурмамедов… Проснулся я от холода часа в два ночи. Открыв глаза, увидел над собой… звездное небо. Ужас! Палатка над нами сгорела в считаные секунды, как порох! Никто этого не заметил. Рядом с моей кроватью, обняв печку, мирно посапывал рядовой Нурмамедов…
Вскоре проснулись и остальные офицеры. На морозе, в темноте мы еле-еле натянули на себя зимнее обмундирование и стали думать, где скоротать время до утра.
Выяснилось, что ни один полк с собой запасных палаток не взял. В полигонной команде лишних тоже не оказалось.
– Капитан Акопджанов, – обратился к командиру батареи на построении командир дивизиона, – вы нам этого истопника назначили? Мне кажется, это была диверсия. Сгорела именно офицерская палатка. Руководство дивизиона в результате бомжами стало. Если вы до вечера не найдете нам новую, вашу батарею мы по-революционному уплотним.
Ашот не был бы армянином, если бы уже к обеду не поставил нам новую палатку!
Подарок выдры
В один из зимних дней мне поручили на двух «Уралах» привезти из леса дрова для топки. Я заехал в лесничество, оформил документы и вместе с лесником отправился на одну из далеких делянок. Снега в 1990 году было много. Но, к моему удивлению, дорога была хорошо почищена грейдерами. Лес – стратегический товар.
Ехали мы как в траншее, и километров через 20 прибыли на место. Пока бойцы загружали бревна, а лесник шведской пилой отпиливал то, что не влезало в кузов, я решил прогуляться по зимнему лесу. Красота была неописуемая! Как у Александра Сергеевича Пушкина – мороз и солнце, день чудесный!
На окраине леса я увидел три солидных сугроба. Подойдя поближе, заметил рядом с ними крутившуюся в круговороте незамерзшую воду. Это был небольшой ерик – так называемая протока между озерами. Собрался идти обратно, но напоследок решил пнуть один из сугробов. К моему удивлению, из него выпала крупная рыба – лини, окуни и щуки. Они, оказывается, и были сложены в кучу под снегом. Но почему рыба складирована именно здесь, абсолютно непонятно.
– Это семья выдр их наловила про запас. Видишь следы зубов на голове? – пояснил мне лесник. – Забирай все. Они себе еще наловят.
У солдат-водителей нашлись плащ-палатки и вещмешки, в которые мы закидали мороженую рыбу. По прибытии в лагерь половину «улова» я отдал на пункт хозяйственного довольствия. На следующий день солдаты нашего дивизиона отобедали отличным рыбным супом, а офицеры вечером – ухой. Есть между этими блюдами разница. К ухе кое-что прилагается.
В тот день после обеда в Минск шел ГАЗ-66 артиллерийского полка. Я уговорил старшего машины, знакомого офицера-зампотеха заехать ко мне домой и передать жене часть оставшейся рыбы.
– Не вопрос, заеду. Только тару давай, – ответил он мне.
Из тары я нашел только ящик из-под снарядов.
Поздно вечером в дверь моей квартиры позвонили. Жена, посмотрев в глазок, увидела офицера и солдата с ящиком.
– Мы с полигона едем. Кое-что от вашего мужа заберите.
Открыв квартиру, жена, одной рукой держась за дверь, а другой за сердце, еле-еле проговорила:
– Мой муж – в этом ящике?!
комментарии(0)